21,55,01 (СИ) - Борзов Виктор - Страница 34

— Уже, — захлопнула она ящик и опустила на пол. Вытащила из правого кармана нож. — Сам знаешь, я все схватываю на лету. Да и учусь быстрее тебя.

— Ты лжешь.

Ей недоставало усидчивости, даже полчаса за учебниками давались Наде с большим трудом. Она не выполняла домашних заданий, пропускала замечания учителей мимо ушей и окончила школу с божьей помощью. Не иначе. После выпускного Надя сказала, что классный руководитель сама удивилась, когда вручала диплом.

— Все врут, — пожала она плечами. Оторвала кусочек ваты, смочила спиртом и протерла нож. — Лучше скажи, как более опытный волшебник или маг…

— Мистик.

— Мистик, точно. Посоветуй, что говорить. А еще лучше расскажи, как делал сам.

Надя пододвинула к себе чашку, занесла лезвие над указательным пальцем и посмотрела на меня. Она улыбнулась, но получилось криво: левый уголок рта не двинулся с места, а правый приподнялся и задрожал, как осиновый лист.

— Ты боишься, — сказал я. — Не надо спешить. Все будет хорошо. Перенеси ритуал на завтра. Просто…

— По дороге сюда за мной следили, — перебила Надя. — Шли по пятам от общежития. Три-четыре человека. Типа человека. Они сели в тот же автобус, сворачивали там же, где и я. Всю дорогу до поместья они молчали. А окружающие явно видели, что какие-то уроды идут за девушкой, но даже не окликнули их.

Я не нашел что ответить, и Надя продолжила:

— Не только сегодня. Все началось две недели назад. После дня рождения. Мы собрались в КФС, проторчали там до вечера и пошли по домам. Было темно, но я краем глаза увидела, что за нами кто-то плетется. Длинный и кривой, как палка. Он не отставал. Держался от нас в паре шагов, но мои друзья не замечали его. Я собралась с силами и обернулась. Все это время нас преследовал один из нашей компании. Он много выпил, поэтому с трудом переступал с ноги на ногу.

Надя замолчала, дала мне обдумать сказанное. Странно. В ее рассказе не было Скрытых.

— Я обернулась на друзей, ну основную группку, — продолжила она. — И насчитала больше людей, чем знаю. У меня пять друзей. Один отстал, но я все равно насчитала пятерых. Как думаешь, что я испытала?

Она провела лезвием по подушечке пальца и поморщилась. На коже выступила алая бусинка.

— Я у них как на ладони, — ответила Надя за меня. — Моя соседка по комнате начала говорить сама с собой. По ночам из-под кровати доносится чавканье, словно там развернулась столовка для лилипутов. Я беззащитна, но пора исправляться.

Красная капля сорвалась с пальца, прыгнула навстречу фарфоровому дну.

— Я жертвую своей кровью, — прошипела Надя сквозь зубы. — И требую право отвечать за себя!

Я замер, зажмурился и сжался. Приготовился к натиску сотен взглядов, но ее слова не отскочили от стен гулким эхом, а окружающие звуки не угасли. Словно мир, сама Вселенная прослушала ее.

Надя раскрыла рот, и я тут же прокричал:

— Не задавай вопросов!

Она кивнула.

— После ритуала я почувствовал взгляды отовсюду.

— У меня такого не было, — прошептала Надя.

Ее лицо побледнело. Она открыла рот, но не нашла слов, только и пробубнила:

— Я… м… Я повторю.

— Пого…

Надя чиркнула лезвием по ладони, пискнула, сжала пальцы в кулак и протянула над чашкой. Когда капли собрались на краю ладони, она промямлила:

— Я отдаю свою кровь. В обмен забираю право отвечать за себя и отделяюсь от мира.

Три капли разбились алой лужей в чашке, и мир снова не обратил внимания. Казалось, для него Нади и не существовало вовсе.

У меня в голове затрещали шестеренки. На краю сознания промелькнула догадка. И с каждой секундой она крепла.

Слова членов Совета вывернулись наизнанку, срослись с догадкой и превратились в твердое убеждение. Все встало на свои места.

— Уйди, — сказала Надя. — Это из-за тебя.

Я покачал головой.

Ответ лежал на поверхности. До ритуала дети принадлежали родителям. Эта женщина держала нас в ежовых рукавицах. Был ли брак Миши обоюдным? Хотела ли Катя детей? И заперся ли Денис в квартире по своей воле?

Я поежился. Впервые в жизни почувствовал себя настолько грязным, будто на меня вылили чан с отбросами. Будто меня кормили мусором всю жизнь: дыхание сквозило вонью, на языке кислила вонь, кожа зудела от вони, а глаза слезились. Даже слово «мерзость» не отражало и малой доли отвращения, что я испытал.

— Что не так? — спросила Надя. Ее голос дрогнул. — Скажи, почему не сработало?

— Ритуал не прошел из-за этой женщины. Она забрала у тебя возможность стать мистиком.

— Мама? Нет, она бы не стала.

— Дети принадлежат родителям. Буквально.

— Чушь… Бессмыслица!

Ради чего эта женщина забрала права у детей, кроме меня? Действительно, бессмыслица.

Я выдохнул с облегчением.

«Хорошо, что Надя останется в стороне», — промелькнула мысль.

— Блядь, — сказала Надя. — Пиздец. Мама выставила меня за дверь! Пиздец же!

— Зато ты в безопасности.

— Ага, но я бессильна!

Она повернулась к окну.

— Ладно! Плевать! Придумаю что-то еще.

Я промолчал.

В алых лучах солнца складки на водолазке и джинсах выглядели как трещины. Надя напоминала хрустальную статую — чуть надавишь и сломается, разлетится на сотни, тысячи, миллионы осколков. Потом и не соберешь.

— Уже вечереет, — сказала Надя, не отрывая глаз от окна. — Ты живешь где-то рядом?

— Да, рядом с СНТ.

— Можешь… Можешь уйти? Поговорим завтра.

— Я…

— Просто оставь меня одну, пожалуйста, — на последнем слове голос истончился до жалобного писка. Она повторила просьбу сдавленным шепотом: — Пожалуйста, Тео.

Грудь сдавили тиски. Хотелось подойти поближе, крепко обнять и сказать, что все в порядке. Но в эту секунду мне показалось: стоит обнять ее, и разобьется отнюдь не она.

Я взял свои вещи со стола и молча вышел из кабинета.

«Наконец-то трудный день подошел к концу», — хотел бы сказать я, но увы.

Привычка, посаженная и пустившая во мне корни, подстрекала заныть, обвинить весь мир и эту женщину в несправедливости. Два года назад я бы так и поступил. Как любил говорить Михаил Сергеевич — сосед по комнате в приюте для обездоленных — взрослого от ребенка отличает то, как он встречает трудности. Там, где ребенок закатит истерику, взрослый остановится и подумает над решением. Если перед ним окажется стена, он найдет веревку и крюк.

До такого «взрослого» мне как до луны, но путь осилит идущий. Я старательно очищал свою речь от нытья. С каждым днем выбивал из-под него землю, сантиметр за сантиметром.

Щелчок. Я устало потянул входную дверь на себя.

Всю дорогу думал о Наде, мысли шли по кругу и повторяли сами себя. Возвращались к ритуалу. К полному провалу. Невозможность Нади стать мистиком щедро вознаградила меня за все страдания. Раз, всего раз в жизни, я поблагодарил эту женщину. Конечно же, шепотом.

Будь сестра на малую долю осторожна, будь она благоразумна, будь она строга к себе и терпелива. Не будь она собой, я бы отправился в ад, чтобы мучить эту женщину, которую Надя звала «мамой», до конца вечности. Но мне повезло.

Я отмахнулся от мыслей и поднял взгляд на квартиру.

Она встретила меня гробовой тишиной. На улице давно стемнело — единственным источником света была одинокая лампа на лестничной клетке. «Стеклянная груша» держалась на тоненьком волоске провода и раз в минуту медленно-медленно меркла и резко зажигалась, как вспышка в старом фотоаппарате. Тусклый свет ложился на порог квартиры, а дальше тянулась тьма. Липкий мрак спускался по стенам и, казалось, подрагивал от вспышек. Лампа ярко моргнула за моей спиной. Темнота на краю отпрыгнула пугливым котенком и через секунду поползла и растянулась на полу вновь. Взад. Вперед. Как приливы и отливы в море. Вид завораживал и отчасти успокаивал.

Я оттягивал, как мог.

Переступил порог, нащупал левой рукой переключатель. Дверь захлопнулась за спиной вместе с бодрым треском ламп в коридоре. Желтый свет залил все свободное пространство. Тьма забилась в углы.