Темный полдень (СИ) - Костадинова Весела - Страница 36

Я вглядывалась в символ, и в голове роились смутные образы, которые не желали складываться в единую картину. Пальцы, сжимавшие кружку с чаем, дрожали, и я инстинктивно старалась согреться, прижимаясь к теплу напитка, но жуть, исходящая от изображения, казалось, пронизывала меня до костей, вытягивая тепло из тела. В какой-то момент мне показалось, что темные черты, нанесённые поверх символа, начали едва заметно мерцать на экране, словно что-то, что смотрит на меня с обратной стороны монитора.

Я моргнула, разрывая контакт с изображением, и на мгновение комната вновь погрузилась в темноту, заполненную завываниями ветра и глухим рокотом грозы.

Закрыла ноутбук, понимая, что меня начинает трясти от жути. Что за люди делали подобные вещи? И зачем? Или я сама себя накручиваю?

Но если бы моя нога вчера попала в ловушку…. От нее осталось бы одно воспоминание. Знал ли об этом Дима? Может именно из-за этого он запретил мне ходить в лес?

Я положила голову на подушку, закрывая глаза и вслушиваясь в шум грозы — шум неистовства дикой стихии. Мое сознание медленно проваливалось в сон, мысли ускользали, точно вода сквозь песок.

Кто-то нежно коснулся моего лица, едва заметно, почти не ощутимо. Но мне было все равно. Гроза убаюкивала, ветер казался далекой колыбельной, странной музыкой, зовущей к себе. Аромат чая Надежды дарил спокойствие, уверенность в том, что все будет хорошо.

— Айна…. — кто-то прошептал имя, с такой скрытой нежностью и страстью, что внутри разлилось тепло. Руки, сильные, мощные, обняли за плечи, прижали к себе. Губы коснулись моих губ, бережно, затем более уверенно сильно, словно пробовали на вкус.

Гроза продолжала бушевать за окном, молнии разрывали темноту, но внутри меня всё было наполнено странным покоем, почти забвением. Ветер завывал, но он казался шёпотом, шёпотом его голоса, шепчущего моё имя снова и снова. В каждом звуке была скрытая нежность, страсть, которую я давно не чувствовала, не позволяла себе ощущать.

Губы скользнули по моей щеке, коснулись мочки уха, горячее дыхание обжигало кожу, и в этом моменте всё казалось настоящим — его запах, его прикосновения, ощущение того, что я не одна. Я хотела повернуться к нему, взглянуть в глаза, но тело было тяжёлым, словно парализованным от усталости и тепла. В какой-то момент мне даже показалось, что я чувствую, как его пальцы вплетаются в мои волосы, аккуратно, как это делала Надежда, но более властно, требовательно.

Он коснулся груди, вызывая жар, ответный отклик. Мое тело само следовало за этими руками — такими опытными, такими знающими.

— Айна… — горячий шепот около уха.

Мой стон, пойманный его губами. Наши тела сплетались друг с другом, но мне было этого мало. Я хотела почувствовать его целиком. Рубашка, служившая мне ночной, стала неудобством, досадным препятствием, я скинула ее одним движением, подставляя под горячие губы шею, грудь, всю себя.

Я чувствовала, как в груди разгорается пламя, заполняя меня до краёв, и мне хотелось ещё больше, ещё ближе. Его дыхание сливалось с моим, горячее и прерывистое, и каждый поцелуй, каждый шёпот, отдавало в моей душе эхом того, что я боялась назвать по имени.

Но в самой глубине сознания, под этими волнами желания, таилось нечто тревожное, неясное, как слабый сигнал тревоги. Что-то в этом мгновении казалось неправильным, слишком искусственным, слишком… чуждым. Это не было реальностью, а нечто иное, глубинное, как старый сон, который навязывается в самый неподходящий момент.

Я попыталась сосредоточиться, поймать этот беспокойный отблеск разума, но в этот момент его губы снова нашли мои, удерживая меня в этом горячем плену. Руки обвились вокруг его шеи, я снова потеряла связь с реальностью, отдаваясь этому безумному ощущению близости.

Внезапное шипение и громкий, похожий на крик звук заставил меня вздрогнуть, сознание вернулось рывком, словно меня вырвало из сладострастного сна. На грудь прыгнуло что-то тяжёлое, но при этом мягкое. Прыгнуло, и тотчас спрыгнуло на пол, а потом снова раздалось жуткое шипение и крик.

Я резко села, задыхаясь и ощущая, как сердце колотится в груди. Всё вокруг было окутано полумраком, но теперь это уже не был тёплый, обволакивающий сумрак сна, а холодная реальность, в которую я вернулась слишком резко. Шум за окном ещё больше усилился, гроза обрушилась на дом, как дикий зверь, молнии вспыхивали одна за другой, озаряя комнату мимолётными вспышками белого света. По полу растекались остатки чая, который я пила, а осколки кружки белели в неясном свете молний.

Я замерла, пытаясь понять, что только что произошло, и снова услышала этот жуткий звук — шипение, перемешанное с хриплым, надрывным криком. В темноте комнаты мелькнула чёрная тень, что-то проскользнуло у стены, и я услышала быстрые, едва слышные шаги. Кошка. Это была кошка.

Мне стало холодно, настолько холодно, что зубы невольно стали выбивать дрожь. Понимая, что моя рубашка валяется на полу, мокрая от разлитого чая, я завернулась в одеяло, пытаясь успокоится, но тело до сих пор ощущало то самое возбуждение, что окутывало меня несколько мгновений назад.

Кошка, шерсть на которой до сих пор стояла дыбом, покосилась на меня. Я посмотрела на нее. Она — на меня.

— Кыс-кыс…. — позвала я ночную гостью дрожащим голосом.

Она недоверчиво посмотрела, а потом сделала шаг ближе. Еще один и еще. Одним движением прыгнула на кровать, потерлась знакомым движением о руку. Замурлыкала громко, протяжно, по-хозяйски. Длинная черная шерсть была еще мокрой от дождя.

Я приподняла одеяло, пуская свою гостью рядом с собой, приглашая согреться и обсохнуть. Она приняла приглашение, вытягиваясь вдоль моего тела, позволяя обнять ее и прижать к себе. Ее мягкость, ее запах и ее спокойствие успокоили и меня, хоть ноги мои до сих пор были холодными от страха.

Я гладила мягкую голову, чесала за ухом, прикрыв глаза. Кошка Андрея охраняла меня всю ночь, не отходя ни на шаг.

21

Июнь

Несколько дней после грозы я чувствовала себя отвратительно: разболелся шрам на голове, оставленный бутылкой местной шпаны, тело горело огнём, мышцы ломило от усталости. Днём состояние ещё можно было назвать сносным, но по ночам меня трясло от лихорадки и неясных снов, и простыня к утру оказывалась влажной от пота.

К счастью, к моему огромному счастью, заместитель главы района задержался в селе на несколько дней, и Дима потребовал, чтобы я сидела дома, не высовываясь. Так что объяснять своё состояние никому не пришлось — сидела, отсиживалась в тишине своего жилища.

Проснувшись утром после грозы, я обнаружила, что чёрная кошка всё ещё спит рядом со мной, свернувшись клубком. В первые секунды мне показалось, что это продолжение ночного видения, но, когда я осторожно провела рукой по её гладкой, прохладной шерсти, я поняла, что она была реальна. Чувство облегчения нахлынуло на меня, как волна — оказывается, это была не галлюцинация.

Я пристально вгляделась в её ушко и заметила крохотное белое пятнышко — то самое, которое помнила у кошки Андрея, когда она приходила ко мне в комнату. Невольно засмеялась, тихо, почти облегчённо: значит, в психушку мне пока не пора. Просто моя пушистая обжорка нашла способ пробираться в дом, явно через какой-то лаз или щель, незаметную мне. Вот и раскрылась тайна съеденных вкусняшек.

Так и жила она у меня все эти дни, больше не скрываясь. Я была не против такого соседства, тем более что она приносила мне спокойствие, будила, если начинали сниться кошмары, усыпляла, топчась лапками по груди или спине. Постепенно я начала разговаривать с ней, как с настоящей подругой, делясь своими мыслями, рассуждая вслух о странностях, происходящих в селе. Казалось, кошка понимала — она смотрела на меня своими зелёными глазами, иногда моргала, как будто соглашалась или упрекала за что-то.

Но, конечно, я знала, что не могу просто оставить её себе. В первую очередь я написала сообщение Андрею: «Твоя чернышка у меня. Всё в порядке, не волнуйся, верну, когда поправлюсь». Что-то внутри подсказывало, что он сильно расстроится, если решит, что она пропала.