Гиви и Шендерович - Галина Мария Семеновна - Страница 3

• Предыдущая
• 3/89
• Следующая

— Дэсять?! — Гиви слушал себя с омерзением.

— Ну хорошо, — торопливо согласился Шендерович, — пятнадцать…

— Дорожные расходы особо.

— Дорожные особо. — Шендерович дал роскошную отмашку, — чего уж там.

Гиви вздохнул. Ему хотелось свернуть Шендеровичу могучую шею. Да если б он, Шендерович, поговорил с ним, с Гиви по человечески, так мол и так, друг Гиви, помоги, позарез нужно, век буду… Разве он, Гиви, отказал бы? Не отказал бы! А тут — напоили, погрузили, как бревно бессловесное, и не в насилии дело, не в произволе — в обмане… Нельзя друга обманывать. С которым до этого мешал водку с пивом, которого хлопал по плечу, котрому говорил: «Хороший ты мужик, брат Гиви!». Теперь Гиви все это вспомнил. Так не помнил, а сейчас — вспомнил. Нехорошо это… Не по мужски… Не по дружески, в конце концов!

Так Гиви и хотел сказать Шендеровичу, взять вот и сказать что он, Гиви о нем, о Шендеровиче думает, но тут дверь каюты вновь поехала вбок и в проеме появилась Неалка, свежая, бело-розовая, светлые волосы заколоты зубчатой пластиковой бабочкой.

— Мальчики! — сказала Неалка, блеснув белыми зубами и ласково кивнув персонально Гиви, — мальчики! Кушать.

— Пошли, друг Яни! — Шендерович положил Гиви на плечо тяжелую ладонь. — Пошли, порубаем… Сразу полегчает. Шкары только не забудь.

— А? — рассеянно переспросил Гиви.

— Ботинки, говорю, надень… Некультурно оно как-то…

— А-а… — сказал Гиви.

— Минералки я тебе сейчас! Минералочки! — заботился Шендерович.

Гиви равнодушно кивнул.

Хорошо было кругом… мирно… По залу бойко курсировали молоденькие официантки, в панорамные окна лился перламутровый свет моря, чайки с криком метались над волнами в наглом ожидании пищевых отходов…

Рядом сидела Неалка, энергично управляясь с салатом. Второй соседкой оказалась давешняя баба из их каюты. Время от времени она подозрительно косилась на Гиви. Стул свой она явно старалась отодвинуть как можно дальше — насколько позволяла круглая форма стола. Зато Неалка сидела к Гиви вплотную и пару раз прижалась к нему крутым бедром. Компенсация за причиненные неудобства, цинично думал Гиви — дураком он не был. Циником, впрочем, тоже. Просто надругались над ним с особым цинизмом — и красавец Шендерович и Неалка эта… Им, значит, можно, а ему, Гиви, нельзя?

— Слушай, — он обернулся к Неалке, которая нагло взглянула ему в глаза, — а тебя-то как зовут?

— Так мы ж вчера на брудершафт с тобой пили, — она не отводила простодушного светлого взгляда.

— Не помню, — сухо сказал Гиви.

— Алла, — представилась Неалка. — можно Алка.

— Кучеренко? — с ужасом переспросил Гиви, поскольку мир опять утрачивал реальность.

— Почему — Кучеренко? Колесниченко.

— Ну, — великодушно разрешил Гиви, — это еще ничего.

— Знакомьтесь! — Шендерович вытянул длинную руку, обнял Алку, заодно прихватив и Гиви, и притиснув их друг к другу, — это, друг Яни, наш переводчик и гид… Она диссертацию пишет, представляешь? По трюкологии…

— Тюркологии, — поправила Алка, бесстыдно прижимаясь одновременно к Гиви и Шендеровичу, — но вообще, если честно, я компаративистикой занимаюсь. А тюркология это так, несерьезно.

— Чего ж челночишь? — упрекнул ее Гиви.

— А Мишка попросил!

— Ты кушай-кушай, друг Яни! — продолжал беспокоиться Шендерович. — Может пивка?

— Ну уж нет!

— А я бы выпил! Девушка, милая…

— Оклемался? — тетка напротив глядела то на Шендеровича, то на Гиви с испуганной надеждой.

— А то! — сказал Шендерович, накладывая себе на тарелку гору пестрого салата. — Я ж говорю, он в норме. Водку только с пивом ему нельзя, а так — в полной норме…

— Кому ж можно, — с тоской заметила женщина. — Никому нельзя. Вон, свояк мой… Допился, миленький, в дурке теперь…

— Мужчины, — многозначительно произнесла Алка. Интонация у нее была такая, словно речь шла о красивых, но необузданных животных. Гиви себя зауважал.

— Ага… — согласилась тетка, но почему-то без алкиного энтузиазма. — Ночью буянить не будешь, а, золотко? — она взглянула на Гиви с тихой мольбой.

— Нет, — буркнул Гиви. Ему очень нравился салат, но чисто умозрительно — организм явно желал принимать только минералку и ничего больше. Сволочь этот Шендерович! Не меньше его, вроде, вчера пил — и лопает как кашалот…

— В Турцию, значит, едете? — тетке было скучно и хотелось поговорить.

— Вроде того, — неопределенно отозвался Шендерович, наворачивая салат.

— Я тоже в Турцию, — сообщила тетка.

— А что? — забеспокоился Гиви, — теплоход еще куда-то плывет?

— Да нет, — успокоил его Шендерович, — Не боись! Тольки до Стамбула.

— Та кто его знает, — неуверенно поддержала его тетка, — говорят, что до Стамбула… Ничего, золотко, не расстраивайся… Ты на меня погляди — я, вон, тоже боюсь, а еду.

— Чего берете? — профессионально заинтересовался Шендерович.

— Халат беру, нейлоновый, платье хлопчатое… жарко там, говорят…

— Нет, — поморщился от тупости тетки Шендерович, — чего обратно везти будете?

— А я, дорогуша, ничего обратно не везу. Я в Турции остаюсь. Няней нанимаюсь… бебисеттером…

— Ситтером.

— Как скажешь, золотко…

— Да зачем ради такого хорошего дела аж в Турцию ехать? — удивился Шендеровивич, — А то у нас всяким крутым няни не нужны. У меня вон друг обыскался, триста баксов в месяц кладет…

— Нельзя мне дома, — с тоской произнесла женщина, — ну никак нельзя.

Гиви напрягся. Тетка с виду была совершенно безобидной, но кто ее знает? Может, ее мафия преследует? Или милиция? Или и те и другие вместе? Лучше бы держаться от таких подальше — может, она вообше контрабандист матерый… В чулке, скажем, прячет, или где там они, женщины, контрабанду возят.

— Что вдруг? — лениво спросил Шендерович.

И почему это он ничего не боится, подумал Гиви. Ему тоже хотелось ничего не бояться. Но он не умел.

— Тебя как звать-то?

— Михаил Абрамович.

— Ты вот послушай, Абрамыч… И ты тоже, золотко — Яни или как там тебя. Дома, дома… А по мне лучше где угодно, чем дома… И, главное, чтобы море… Говорят, они не достают, через большую воду…

— Да кто не достает? — заинтересовался Шендерович.

— Кому надо, — веско ответила женщина, — те и не достанут…

Она ж параноик — с горечью подумал Гиви. А еще от меня шарахалась…

— Думаешь, я сумасшедшая, да? — зорко взглянула на него женщина… — а ты не думай… ты лучше послушай… Тогда и скажешь, права была Варвара Тимофеевна, ох, права… я то есть… Потому что случилась со мной такая история…

Папа мой помер рано, царство ему небесное, а мамочка учительница у нас. Родную речь в школе преподавала. Хорошая мама. Но строгая. Ее даже учителя боялись. И нас она твердой рукой — и за маму, и за папу. Мол, выучу-воспитаю, профессию дам в руки, а тогда уж и помирать можно. И ведь правда — выучила. Нинку, старшую, в торговый техникум ильичевский определила, Ваньку, среднего, в техникум дорожный, а меня, младшенькую, на бухгалтера. Ну, выучились мы, разъехались… Ванька вообще после армии в Салехарде остался, дороги строить, там и окрутила его Лилька… Мама недовольна была, ох, недовольна, не понравилась ей Лилька эта. Даже на лето их не звала… Сам женился, сам и живи. А вот Нинку любила — и зятя любила… А любила ее мама потому, что Нинка из всех нас самая красивая была. Певунья… Поет, бывало, а мама сидит, голову рукой подопрет, слушает… на Нинку смотрит. Любила ее очень. Ванька, говорит, что, ломоть отрезанный, а тут свое, кровное, дочка — она завсегда маме ближе… Ну, Нинка маму тоже любила. Письма ей писала, посылки, открытки на все праздники… И тут, значит, письмо приходит на Пасху, Нинке, что, мол, слегла я. Мне не написала — ей написала. Приезжай, пишет, доченька, совсем я плоха, ноги не ходют, скрась мои последние денечки, потому как ты у меня единый свет в окошке… Нинка, золотко, сразу отпуск за свой счет, лекарств импортных накупила — от ног, от головы… поехала… Ну, позвонила мне, из Сычавки уже, с почты, мол, маме плохо, но ты не беспокойся так уж сразу — я пока тут при ней посижу, а хуже станет, так я тебе телеграммой отобью… А у меня квартал закрывается, не продохнуть, так что я говорю, ты держи меня, Ниночка, в курсе, я если что, так сразу… та пока вроде и не надо, говорит… Ну, значит, я пока там дебет с кредитом свожу, Нинка мне из Сычавки позванивает раз в неделю… как там и что… мамочке, вроде, чуть получше стало, помогли лекарства импортные… Ходит помаленьку, и уже даже на огород заглядывает, уже за лопату хватается — не удержишь ведь! Нинка ей — мамочка золотая, не волнуйтесь, я сама — вы, мамочка, лежите, болейте на здоровье… Весна в том году ранняя была, жара, аж черви из земли полезли Так и лезут — земля шевелится!

• Предыдущая
• 3/89
• Следующая