Надежный тыл (СИ) - Костадинова Весела - Страница 11
- Предыдущая
- 11/68
- Следующая
— Ага, попробуй объяснить это, когда они начнут обливать меня грязью, — перебила я, чувствуя, как в груди снова поднимается волна раздражения. — Ты же знаешь, как это работает. Я стану злодейкой, разрушившей «идеальную семью». Шлюха, шалава, как еще принято называть таких, как я? Ты не понимаешь, Зоя, я не боюсь их нападок. Мне давно уже все равно, что обо мне говорят, но готовой к этому я быть теперь должна.
— А что… что будешь делать с Даниилом? — тихо спросила подруга.
— Не знаю, — буркнула честно. — Бросать не буду, но…. дистанцию буду увеличивать. Не нужны мне с ним серьезные отношения. Пусть другую дуру ищет, которая рада будет его женушку в золотой клетке сменить.
Зоя поднялась с дивана, скрестив руки на груди.
— Лин, я тебя понимаю. Но ты должна быть честной, и с собой, и с ним. Если ты действительно хочешь оставить всё как есть, то скажи ему об этом. Не молчи, не играй в «увеличение дистанции», не пытайся уйти по-тихому. Потому что, если он решил, что ты — это больше, чем просто часть его жизни, он так просто не отступит.
— Зоя, я — не часть его жизни. Мы просто переспали! И если он вернется к жене — я точно против не буду!
— На это я бы рассчитывать не стала, — подруга обняла меня за плечи.
— Тогда… — я вздохнула, — готовимся к войне. Все, Зойче, мне пора на занятие — дети заждались.
— Лин, — остановила меня на пороге Зоя, — из тебя рано или поздно выйдет отличная мать.
7. Анна
Боль. Она заполнила всё пространство вокруг меня, словно чёрное густое облако, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. Она была везде — в груди, в висках, в руках, которые дрожали от напряжения. Боль, от которой перехватывает дыхание, от которой хочется выть на весь мир, от которой сердце кажется стеклянным и разлетается на тысячи осколков.
Я сжала руки в кулаки, так сильно, что ногти врезались в ладони, но даже эта физическая боль не могла заглушить то, что я чувствовала внутри.
«Вот тебе подарочек на Новый год, Аня,» — мысленно усмехнулась я сквозь слёзы. Даниил всегда умел преподносить сюрпризы. А этот… этот он готовил долго, тщательно, как свой самый изысканный проект.
Горечь перекрывала дыхание. Я снова повернулась, глядя в потолок, где тени качались от света уличных фонарей, словно какие-то чудовищные фигуры. На этой кровати, в этом доме, я всегда чувствовала себя в безопасности. Здесь было моё убежище, мой мир. А теперь? Теперь оно превратилось в место боли, где каждое воспоминание — как нож в сердце.
Я закрыла глаза, пытаясь успокоиться, но вместо этого передо мной всплыло лицо Даниила. Его холодный взгляд, его твёрдое выражение, когда он говорил о разводе. Словно это не было чем-то важным, словно он решал не судьбу нашей семьи, а что-то вроде очередного отчёта.
«Почему?» — этот вопрос не выходил у меня из головы. Почему всё закончилось так? Почему я не заметила раньше? Почему он сделал это именно сейчас?
Слёзы текли без остановки, я даже не пыталась их сдерживать. В этом потоке была вся моя боль, обида, любовь, которая оказалась никому не нужной. Я сжала простыню в руках, как будто это могла быть его рубашка, его плечи, его лицо. Хотелось кричать, но голос не слушался, застревал в горле.
Я не знала, как жить дальше. Не знала, что будет завтра. Всё, что я могла, это просто лежать здесь, утопая в своей боли и бессилии, позволяя ей затопить всё внутри, как волна, которая разрушает всё на своём пути.
Что я сделала не так? Когда упустила свою семью? Когда успела так достать мужа, что он даже попытки сохранить семью не сделал? В чем его подвела?
Я всю жизнь посветила ему и детям! Я отдавала им всю себя, выворачиваясь на изнанку, чтобы у Даниила был надежный крепкий тыл, дом, где его всегда ждут, где о нем всегда будут заботиться.
Как он отозвался о нашем доме? Склеп! Склеп, в котором я старалась поддерживать уют. Каждая комната в этом доме хранила воспоминания. Вот кухня, где я готовила ужин для всей семьи. Смех детей, запах выпечки, тёплый свет лампы. Вот гостиная, где мы встречали Новый год, распаковывали подарки, смотрели фильмы. Вот спальня, где мы делили мечты и тревоги, где он, с усталой улыбкой, рассказывал о своих успехах на работе. И я всегда слушала, всегда старалась быть рядом, быть его опорой. Даже когда его работа и его успехи были так далеки от того, что меня действительно интересовало.
И теперь всё это стало ничем. Пустотой. Он смотрел на всё, что я так любила, с презрением, называя это «склепом».
Я провела рукой по покрывалу на кровати, в которой мы столько лет делили всё: радость, усталость, близость. Теперь это место тоже казалось холодным, чужим.
— Склеп, — повторила я вслух, и это слово прозвучало, как удар. — Всё, что я построила, всё, что я вложила, для него — просто склеп.
И если это правда, если он действительно так это видел, то, может, проблема была во мне? Может, я действительно где-то ошиблась? Может, я слишком сильно сосредоточилась на доме, на детях, на том, чтобы быть «идеальной женой»?
Но разве это было неправильно? Разве не этого он хотел? Разве он не говорил, что ему важен надёжный тыл, семья, куда он может возвращаться после своих долгих рабочих дней?
Я обхватила голову руками, чувствуя, как мысли превращаются в один сплошной хаос. Всё, что я знала, всё, во что я верила, теперь оказалось под сомнением.
А за окнами, где снег падал тихо и беззвучно, жизнь продолжалась. Но внутри меня всё рухнуло.
Внизу раздался звонок. Я только горько засмеялась — наверное привезли елку, которую я заказала к праздникам. Которую планировала наряжать вместе с мужем, даже если в этом году дети и не захотели бы составить нам компанию. Не стану подниматься…. Не стану открывать…. Боря дома — пусть он все делает…. Не хочу… сжечь бы эту елку, вместе со мной.
Я услышала, как Боря тяжело спустился вниз и открыл дверь. Глухой голос курьера, звук расписываемых бумаг, шорох ёлки, которую заносили в дом. Но для меня всё это было где-то там, на заднем плане. Моя реальность сейчас была только здесь — в этом тёмном, тихом пространстве, где я утонула в своей боли.
Через пару минут Боря поднялся наверх. Я слышала его шаги, но не открыла глаз. Не хотела ничего видеть.
— Мама, — тихо позвал он. — Мама, внизу ёлку поставили. Что мне с ней делать?
Я лишь покачала головой, не открывая глаз.
— Ничего, — наконец выдавила я из себя. Голос был слабым, словно из другой жизни. — Ничего не делай.
Он помолчал, а потом осторожно сел рядом на край кровати.
— Мам, — его голос стал мягче, он положил руку мне на плечо, — ты должна что-то делать. Мы не можем просто так… мы не можем остаться в этой пустоте.
Я открыла глаза и посмотрела на него. Его лицо было серьёзным, но в глазах — тревога. Мой мальчик. Уже взрослый, но всё ещё мой мальчик.
— Боря, — прошептала я. — Я… не знаю, что делать.
— Что-что, снимать штаны и бегать! — услышала злой и решительный голос Лики. — Так, Борис, живо на кухню, сто грамм коньяка для матери и двести — для меня. Потом заваришь такой чай, чтоб на чифирь похож был и закажешь пиццу или… что ты там Анька пожрать любишь?
Я замерла, ошарашенная неожиданным появлением Лики. Она стояла в дверях, облокотившись на косяк, как будто всегда здесь была, её решительный взгляд прожигал меня насквозь.
— Лика… — начала я, но она не дала мне сказать ни слова.
— Молчи, Анька, — резко оборвала она, махнув рукой. — Сейчас не время для твоих истерик. Ты, мать твою, что себе позволяешь? Лежишь тут, как растение, вместо того чтобы взять себя в руки? А ну поднимайся!
Боря растерянно посмотрел на неё, явно не зная, как реагировать.
— Ты чего стоишь? — снова накинулась она, обращаясь уже к нему. — Я сказала, коньяк, чай и что-нибудь поесть! Живо!
Борис приподняв брови быстро ушел вниз.
Когда он ушёл, Лика подошла ближе, схватила стул и уселась напротив меня, пристально разглядывая.
— Ну и вид у тебя, Ань, — сказала она без тени жалости. — Как будто тебя катком переехали. Ты что, решила, что он этого достоин?
- Предыдущая
- 11/68
- Следующая