На все четыре... (СИ) - Сысолов Дмитрий - Страница 8

— Ну да. А с самой охраной тоже не всеё просто. Фикса и его помощники — это так называемая внутренняя охрана. А есть ещё и внешняя. И, именно она отвечает за безопасть проведения турниров, за сохранность гладиаторов, и так далее. Главный, на самом деле, не Фикс, а Коля Цвет. Фикс — начальник внутренней охраны, некий Кержак — начальник внешней. Это всё, что я смогла пока разузнать. Сколько там людей, вооружение и график смены их постов пока неизвесто. Но время до турнира ещё есть. Узнаю ещё.

— Хорошо. А что это за фрик в столовой тёрся? Видела, такой… С синей рукой, с косами такими ещё, — я попытался жестами изобразить встреченного мной мальчишку.

— А, так это Шарфик. Его так все и зовут. Он шарфик с шеи не снимает никогда. Хотя твоё позвище куда лучше ему подходит. Вот уж точно Фрик.

— Угу. А ещё мелкий такой пацан, тощий такой. Видела?

— Это Дон, наверное. Он молодой совсем, но перспективный, как я слышала. Он до Беды, говорят, спортивным фехтованием занимался. Так что на арене сможет себя показать.

— Понятно. Нужно, значит, быть осторожнее. А еще кого-нибудь видела, слышала?

— Да. В угловой камере наркоман сидит. Гера зовут. Всё время обдолбанный. Он из камеры и не выходит почти. Ещё в третей камере буйный заперт. Курок прозвище. Он, то ли чечен, то ли дагестанец. Постоянно с другими гладиаторами конфликтовал, постоянные драки. На охранников кидался. Вот его и заперли от греха подальше… Кстати, у местных охранников шокеры мощные. Именно ими они всех успокаивают.

— Ну буду знать. А что насчет…

Но договорить нам не дали. В двери скрежетнул ключ, она распахнулась, и в темную камеру (электричества на стадионе не было) начала вваливаться целая толпа народа. В камере тут же стало светло и тесно. Светло, от принесенных светильников, как свечей в подсвечниках, так и керосиновых ламп. А тесно от набившегося народа. Испуганная Сова, спорхнув с моей кровати, забилась куда-то в угол, чтоб не отсвечивать, а я, не вставая, просто сел на кровати, разглядывая эту представительную делегацию.

А она была весьма представительна. Надо сказать, что последним в камеру зашел сам Шварц собственной персоной. Усевшись на вовремя подставленный ему стульчик, он, не глядя, протянул руку в сторону и ему тут же в неё вложили какие-то бумаги. И он, удовлетворенно крякнув, поглядел на меня и, наконец, заговорил:

— Так ты, Шиша, оказывается, у нас Большая Шишка? Хе-хе-хе…

Я же во все глаза смотрел на бумаги в его руках. Не узнать в них Введенский вестник было невозможно.

Я молчал. Этой жирной свинье я не верил ни на грош. Как будто он не знал до этого, что я лидер анклава и один из сподвижников Князя. Устроил мне тут «театр одного актера». Вот ни разу не удивлюсь, если внезапно выяснится, что Жмур меня и пленил-то, если и не прямому приказу этого жирдяя, то по его просьбе. И причин для этого у него может быть миллион и ещё столько же. От элементарного насолить, теснящему его Князю, до дать возможность поквитаться со мной цыганам, которых мы крепко прижали в прошлом месяце, да так, что они были вынуждены искать прибежища на земле Шварца. Да что угодно может быть.

Не дождавшись от меня отклика, Шварц немного недовольно посопел, но снова расплылся в лживо радушной улыбке:

— А ты молчун у нас. Скромняга… И, кстати, — толстяк повел взглядом по более чем убогой обстановке камеры. — Почему такой высокий гость обитает в таких условиях? Цвет, голубчик, у тебя же были камеры комфорта люкс?

— Да. Две, — согласно кивает ему смазливый паренек с серёжкой в ухе. — Но они обе заняты. В первой Качан живет, а во второй Наву поселили. Ну, помнишь, ту, которую Краб привёл. Она же, вроде как, свободная, и её в камеру сажать…

— Да-да-да. Я помню. Ну Качана-то грешно в обычную камеру совать, пусть сидит. А девку эту… Какая, нахрен, «свободная»? Краб её продал. Мало ли что там она сама себе там думает. В камеру ее! А в люкс — нашего дорого гостя… Хе-хе-хе… Я думал, я одного бойца на турнир добыл, а, оказывается, сразу двух. Эти цыгане, как услыхали, кто ко мне в руки попал, так аж возбудились. «Отдай, да отдай». Ага, сейчас, как же. У меня и так народу на турнир не хватает, а ещё им бойца отдай… Но месть. Говорят, ты лично Собатая, брата Баро пристрелил? — обращается он уже ко мне.

Я по-прежнему, каменно молчу. Ну, что я говорил? Вот, возможно, и одна из причин моего появления тут. Не дождавшись от меня реплики, Шварц опять досадливо поморщился, но не стал бычить, а вновь обратился к своей свите:

— В общем, я его им не отдал. Невыгодно. Хотя они много чего сулили. Уж очень хотят лично его прирезать. Цени, Молчун. Не выдал я тебя. Зато предложил им, раз они так поквитаться желают, своего бойца выставить на турнир. А там уж, они, рано или поздно, точно встретятся. Хе-хе-хе… Сказали, подумают. Но я уже знаю — согласятся. Там у них этот… Катай или Куктай, не помню как там его? Младший сынок убитого Собатая из штанов выпрыгивает буквально. Так поквитаться желает. Так что цыган дожмём. Выставят они своего бойца. Ещё одного достать и полный комплект будет.

— Как комплект-то? Тут пятеро сейчас в камерах. Да двое в вип ещё. Ну, плюс цыган ещё. Восемь получается. А надо вдвое больше.

— В зиндане четверо пленных ещё сидит. Надо, кстати, посмотреть все ли они годны в гладиаторы, да сюда их переводить, чтоб форму возвращали. Сейчас отсюда как раз туда пойдем. Да ещё трое добровольцев вызвались.

— Трое?

— Ну да. Мосол, Браза и Скотинина.

— Мосол сам будет участвовать? Так это же…

— Молчать! Что-то ты разговорился, я погляжу. Вон с нашего гостя пример бери. Сидит молча и только на ус мотает. А ты тут трещишь как сорока.

— Понял. Виноват. Больше такого не повторится.

— То-то же! Смотри у меня… А гостю нашему условия всё-таки создай. Не рядовой бык же. Лидер анклава, как-никак. Понимать надо. Хе-хе-хе… Всё, что попросит, предоставь. Ну не знаю там, бабу… Хотя у него, вон, своя в камере. Ну тогда выпивку там элитную, или еду получше, а то я знаю, чем ты своих бойцов кормишь.

— Бойцы у меня едят вволю, — обиженно заявил Цвет, — им же драться. Я же всё понимаю.

— Смотри у меня… А то я будто не знаю куда мясо, выделяемое им на питание, уходит. Допрыгаешься у меня, Цвет. Ой, допрыгаешься.

— Да я никогда в жизни…

— Всё. Молчи. И слушать не хочу. — Жирдяй поворачивается в мою сторону, и спрашивает. — А ты-то что молчишь? Совсем нечего сказать, что ли? Попросить?

— Да. Хочу, — через силу, наступая на горло собственной гордости, произношу я. — Девочка, что на кон первого боя поставлена, — я киваю в сторону Совы. — Можно её на довольствие поставить? А то пока мне сказали, что трогать-то запретили, а вот кормить не обязывались.

— Цвет? — голос толстяка не предвещал ничего хорошего. — И ты после этого ещё что-то там говорить пытаешься?

— Шварц, да я ни сном, ни духом! — Цвет явно перепугался. — Ни слова, ни полслова об этом не слышал. Это, похоже, Фикса своей властью тут порядки наводят.

— Вот как? Так может мне Фиксу на твоё место поставить? А ты, как я погляжу, совсем не в курсе, что у тебя на территории творится?

— Сегодня же всё устрою. И Фикса у меня получит.

— Вот и разберись. — Жирдяй ещё недовольно поспел и снова посмотрел на меня. — Ещё что-то?

— Нет. Больше ничего, — качнул я головой. — Ну если только вон газетку оставите почитать.

Шварц усмехнулся, отвел руку с газетой чуть в сторону. К нему тут же кинулся один из холуев, подхватил газетку и поднес её мне. А толстяк, кряхтя, выполз из своего стульчика и, уже разворачиваясь к выходу, произнес:

— Смотри, Шиша, не подведи меня. Я такие легенды про тебя слыхал, что просто ой. Рэмбо отдыхает. То на тебя спящего четверо бойцов нападают, а в итоге ты жив и относительно здоров, а эту четверку черви жрут. То ты в одиночку против восьмерых вооруженных бойцов выступаешь и, что показательно, побеждаешь! То ты против просветовских с одними девками на бой выходишь, и у них сразу минус двенадцать человек. Причём, больше половины из них именно на твоём счету. Просто былинный богатырь какой-то получается. Так что я на тебя очень надеюсь. Очень!