Ты думал, я не узнаю?.. (СИ) - Шнайдер Анна - Страница 15

— Варвара, ты… — мужчина запинается. Снимает очки и, убирая их в нагрудный карман халата, присаживается на край дивана. — Ты всех нас перепугала. И детей, и их родителей. На твои крики сбежалась чуть ли не вся больница. Представляешь хоть, что здесь творилось?

Не имея ни малейшего понимания, о чем он говорит, я слабо обнимаю себя за плечи и отворачиваюсь.

— Мне сказали, ты конвульсивно билась о пол и стены, — Геннадий Леонидович нервно сглатывает. — Головой, кулаками. Рыдала, кричала. Никто ничего разобрать не мог.

— Боже, — шепчу я, сгибаясь пополам.

Не верится, что я на что-то подобное способна. Может, меня с кем-то перепутали?.. Что, разумеется, не так. Коллективная паника против моего нежелания принимать очевидный факт, заключающийся в том, что мне элементарно не хватило сил вырваться из пут безумства.

— Меня выдернули с совещания, сказали, ты себя убить пытаешься. Коридор до сих пор от крови отмывают, — он подсаживается ближе, накрывает морщинистой ладонью мое плечо и мерно постукивает по нему пальцами. — Я всякого горя навидался в жизни, но такого… — слова обрываются в нем на судорожном вдохе. — С таким не сталкивался никогда.

Воспоминания промелькивают вспышками. Их неуловимость едва ли помогает дополнить краткий экскурс от лица главврача тонкостями восприятия. Моя психика столкнулась с невероятным эмоциональным кризисом и приняла решение данный эпизод вырезать и замуровать в забвении. Я помню, что способствовало перелому. Помню, как взорвалась. А все, что случилось после, начисто стерто.

— Хорошо, — хриплю я, сжимаясь под ладонью Геннадия Леонидовича. — Уйду в отпуск.

— Славно, Варя. Славно, — приободряется главврач. — Я тебе премию хорошую выпишу. Слетайте куда-нибудь с мужем в теплые края.

— Нет у меня больше мужа.

— Что?

Я качаю головой, поднимаясь с дивана.

— Спасибо за премию.

Геннадий Леонидович, смущенный моим внезапным откровением, теребит узел галстука и кивает, поддерживая иллюзию, словно ничего не услышал.

— Ты это заслужила.

Со своей нездоровой колокольни хочется прояснить на всякий случай, что именно заслужила: премию, или все приведшее к битью головой о стены? Если второе, то… почему? Я вела неправедную жизнь в прошлой ипостаси? В этой ничего плохого не творила. Вставала на защиту слабых, помогала нуждающимся, спасала, любила, никого не предавала, никому зла не совершала. Так почему? За что? Психотерапевт призывал даже не пытаться ломать голову над поисками ответов. Их не существует. Вот и все. Как нет добра и зла. Нет справедливости и нет неправильности. Дочка просто умерла, а муж просто завел на стороне ребенка от сестры ее убийцы. И в этом нет никакого гребаного высшего замысла.

— Ложись и отдыхай до приезда скорой, — велит Геннадий Леонидович, вернув на глаза очки и добравшись до компьютера.

Я не успеваю возразить, он продолжает не терпящим пререканий тоном:

— После того, что произошло, важно исключить отсутствие черепно-мозговых травм и показаться специалисту. Я не спущу с тебя глаз до приезда врачей.

— Я в порядке… — хотя головная боль, слабая тошнота и незначительный пробел в памяти свидетельствуют об ином.

Геннадий Леонидович удерживает на мне красноречивый взгляд.

— Будь ты в порядке, то не стала бы себе вредить.

Туше.

— Поэтому я настаиваю на незамедлительном отпуске, — добавляет деликатно: — и антидепрессантах.

Жену увезли в больницу после ЧП на работе. Когда я приезжаю туда, мне говорят, что ее нет. В смысле, в стенах учреждения. Варя отказалась от госпитализации и ушла. Но на какой-то миг я подумал о самом худшем и растерялся. Так глубоко нырнул в оцепенение, что время замерло, а в мыслях нон-стопом крутились объяснения произошедшего от лица ее главврача.

Кричала, рвала на себе волосы, колотилась головой о стены. Он точно имел в виду Варю, когда мы разговаривали по телефону?

— …Матвей, вам необходимо проявить особую внимательность по отношению к вашей супруге. Боюсь, этот инцидент не удастся замять полностью, но я приложу все усилия со своей стороны, чтобы избежать серьезных для нее последствий, однако буду вынужден известить обо всем регулирующие органы. Сами понимаете, это не пройдет бесследно для репутации нашего центра и, в частности, для ее компетентности. Я не стал нагнетать в присутствии Варвары ситуацию, чтобы не провоцировать ее нестабильное поведение. Прошу, позаботьтесь о ней. Варвара ценный сотрудник… и хороший человек. Мне бы очень не хотелось, чтобы дошло до увольнения или хуже того — до суда и запрета на деятельность.

Геннадий Леонидович во многом поддерживал Варю после трагедии. Он был одним из первых, кто вытащил нас с женой из «раковины» и пригласил к себе домой на ужин, а ведь прежде я в лицо его не знал. Когда-то давно чету Юхименко настигла такая же участь. Около тридцати лет назад они потеряли старшего сына.

Смерть ребенка напропалую косит окружение, выворачивая его наизнанку, выжимая из жизни друзей, превращая их в незнакомцев, а незнакомцев — в единомышленников и близких по духу людей.

Для Вари работа имеет огромное значение. На определенном жизненном этапе она поставила ее во главу своего существования, чтобы было легче справляться с присутствующей в нашем доме пустотой. Спустя некоторое время и сеансы психотерапии я смог заменить зависть на искреннюю радость и гордость за жену, ведь меня не спасало даже это. Только Юля, о которой я не смел перед женой заикнуться.

Варя же загнется, лишившись возможности помогать больным детям…

Я еду домой, опасаясь постов ГИБДД за превышение скорости, и с периодичностью в две-три минуты набираю ее номер.

Геннадий Леонидович сказал, что на записи видеонаблюдения видно, как моя жена вышла из палаты в коридор, с кем-то поговорила по телефону, что-то посмотрела, после чего ее сразу и совершенно внезапно для окружающих накрыло.

Почему она вышла из себя?

Неужели?..

Нет. Боже, надеюсь, что нет.

Миновав центр нейрохирургии имени Бурденко, я глохну в километровой пробке. Варя не берет трубку, заставляя меня сходить с ума от неведения. Где она? Остается верить, что дома. Добралась в целости и сохранности. Ей диагностировали небольшое сотрясение и помимо госпитализации предложили консультацию психиатра. Разумеется, вместо этого она развернулась и ушла.

После Ксюши Варя не пыталась вредить себе. Ясное дело, что думала об этом, но, к счастью, кошмарные мысли оставались нереализованными. Она трансформировала безутешность, не дающую спать по ночам, в сострадание к своим маленьким пациентам. У меня в голове не укладывалось, почему, пережив смерть собственного ребенка, она рвалась наблюдать, как медленно угасают чужие. Это же самоистязание в чистом виде!

Но я все чаще начал получать письма с признательностью к Варе и встречать на улицах людей, благодарящих за ее усердный труд и внимание к детям. За то, что она читала им сказки, утешала и подбадривала, когда было страшно и одиноко без мам и пап. За то, что не обрывала связь с осиротевшими родителями и даже организовывала встречи. Она больше не могла проявлять физическую материнскую заботу к Ксюше, поэтому дарила ее другим своим подопечным.

Мне бы не хватило ни мужества, ни отчаяния на это.

После очередной серии длинных гудков включается автоответчик.

— Варь, умоляю, ответь. Пожалуйста, мне нужно знать, что с тобой все хорошо, что ты в безопасности. Прошу. Или напиши… Хоть что-нибудь.

Записав голосовое, отбрасываю телефон на соседнее кресло.

— Да когда же вы с места тронетесь, мать вашу?! — с запальчивым рыком долблю кулаком по рулю с идиотской надеждой, что настойчивое гудение клаксона как-то поспособствует продвижению затора, но это лишь раззадоривает других водителей на словесную перепалку.

Мобильник на кресле «оживает». Сердце пропускает удар. Я хватаюсь за гаджет, но имя на экране не ложится на душу успокаивающим бальзамом, а лишь вгоняет в дебри беспросветного чувства вины.