Я выбираю тебя (СИ) - Шнайдер Анна - Страница 7

Я до сих пор не могу вспоминать тот день. Стоит лишь сосредоточиться на воспоминаниях — и голова начинает гудеть, будто внутрь черепа поместили гигантский орга́н.

Мне позвонили спустя несколько часов, когда я доделала английский и собиралась пообедать. Из полиции. И сообщили, что мои родители и дедушка попали в аварию, столкнувшись лоб в лоб с иномаркой, водитель которой не справился с управлением в гололёд и вылетел на встречку.

Погибли все.

Мне никогда в жизни не было настолько больно, и наверное, уже не будет.

Я почти не могла думать. Сидела в шоке, не моргая и почти не дыша, и смотрела в стену, не зажигая свет. Я не молилась, не просила ни о чём, не анализировала — я просто пребывала в оцепенении. Мне кажется, я тогда умерла и сама, но по какому-то недоразумению продолжала дышать — точнее, периодически вдыхать воздух, который казался мне полным дымной горечи.

— Ох ты, Юлечка… Юлечка… — где-то рядом плакала-причитала бабушка. — Мне надо всем заняться, но как я тебя оставлю?..

Я не понимала, о чём она говорит. Оставить? Заняться? Чем? Впрочем, мне не было никакой разницы. Я просто сидела на кровати в своей комнате и смотрела в стену, не шевелясь.

Не помню, в какой момент я ощутила, что кровать вдруг примялась, и меня неожиданно обняли. Сразу всю, погрузив в тепло, как в кокон. Я вздрогнула, от неожиданности приходя в себя — и сквозь слёзы, всё-таки вскипевшие в глазах, увидела рядом два знакомых лица.

Близнецы.

— Нам позвонила твоя бабушка, — прошептал Дима, глядя на меня с таким сочувствием, что я впервые за эти часы всхлипнула. — Ей нужно отъехать. Попросила нас побыть с тобой.

Говорить я не могла, поэтому просто кивнула, а затем уткнулась лицом в Димкину грудь, обняла его — и наконец-то заплакала.

Сколько я так рыдала, трясясь от нечеловеческого горя и непонимания, как так может быть — ещё утром мои родные были живы, все! А теперь мертвы! — я не знаю. Близнецы обнимали меня молча — Дима лежал лицом ко мне, Федя прижимался к спине, — и просто ждали, пока поток моих слёз иссякнет.

Ни один человек в мире не может плакать вечно. И я в итоге уснула, забывшись тяжёлым сном.

Во сне я не понимала, по какой причине мне так горько и больно, почему я не хочу больше жить, отчего чувствую себя несчастной. И тихонько уговаривала себя: Юль, ну ты что, ерунда какая-то, всё же хорошо. Скоро Новый год, потом первая сессия, каникулы… Нет никаких причин грустить.

Что-то внутри меня не соглашалось, но я не могла вспомнить, в чём дело. И уговаривала, уговаривала себя… пока не уверилась: всё нормально, незачем переживать.

Возможно, на меня повлияло тепло, которое я ощущала вокруг себя. Оно убаюкивало и успокаивало, и всё, чего мне хотелось — это никогда не вылезать из этого кокона, где было безопасно, где не существовало тревог и страданий.

И когда я проснулась, мне было почти хорошо. И я, наверное, не осознавала, что не сплю больше. Иначе как объяснить, что сразу после пробуждения я потянулась губами к Диме, который по-прежнему лежал рядом со мной, обнимая и согревая, и не спал — смотрел на меня.

В его взгляде на мгновение мелькнуло удивление, но потом оно исчезло — я закрыла глаза, наслаждаясь поцелуем. Сладким, нежным… первым поцелуем, из-за которого моя душа чуть не воспарила в небеса от счастья.

И тут к спине прижались сильнее, и я замерла, услышав тихий голос Феди возле моего уха:

— А меня, Юль? Меня поцелуешь?

Я оцепенела и испугалась, моментально вспомнив, где я и с кем. Но главное — почему со мной сейчас находятся близнецы.

Мимолётное счастье было недолгим, тут же растаяв под влиянием мучительных воспоминаний, сменившись растерянностью и отчаянием, и я прервала поцелуй. Села на кровати и моргнула, чтобы прогнать навернувшиеся на глаза слёзы.

В комнате царил полумрак — был поздний вечер, на улице давно и безнадёжно стемнело, но верхний свет близнецы не зажигали. Видимо, боялись встать и потревожить мой сон. Горела только настольная лампа, в свете которой я ещё несколько часов назад делала английский язык.

Тогда я ничего не знала. Да и не было ничего…

— Прости, Дим, — прошептала я сдавленно. — Не знаю, что на меня нашло…

— Но счёт-то надо сравнять, — произнёс Федя и сел рядом, коснулся ладонью моих плеч. — А то нечестно.

— Фред, не сейчас, — перебил его Дима и тоже сел. Но приобнимать, в отличие от брата, не стал. — Не время для шуток.

— Да я как бы и не шутил…

— Хватит, — вновь прервал его Дима, и на этот раз Федя промолчал. — Юль, сделать тебе чаю? Твоя бабушка написала с полчаса назад, что скоро приедет.

Бабушка… приедет…

Я вновь на какое-то время потеряла способность дышать и просто сидела, глядя в окно, на беспечные огоньки фонарей и светящиеся окна соседних домов. Мне казалось странным — наверное, как и миллиардам людей до меня, — что мир вокруг так тих и спокоен. Ни шелеста, ни крика…

Я же чувствовала себя, с одной стороны, опустошённой, а с другой — я была словно бомба, чей часовой механизм привели в исполнение, и того и гляди он рванёт, подняв на воздух всё вокруг.

— Не надо чаю, — сипло ответила я. — Лучше идите. Оставьте меня одну.

— Вот уж не оставим, — возразил Федя, вновь погладив меня по плечам, но я раздражённо сбросила его руку. — Твоя бабушка нам этого не простит. Пойдём лучше вместе на кухню, сделаем чай. Или вообще ужин приготовим.

Грудь стиснуло, будто я внезапно попала внутрь металлических щипцов.

Ужин… Он был давно готов. Мама встала утром пораньше, чтобы сварить плов и сделать пирог с яблоками.

Это что же? Её больше нет, а мы сегодня будем есть то, что она приготовила? В последний раз?..

Не выдержав боли, которая словно разрывала меня пополам, небрежно и азартно перемалывая в труху мышцы и кости, я закрыла лицо руками и беззвучно зарыдала, уронив голову на колени.

С того дня всё изменилось.

Бабушка теперь жила со мной. Мы, осиротевшие, поддерживали друг друга, как могли.

Поддерживали меня и все друзья, и знакомые. В первую очередь Светка и близнецы, конечно. Света из-за меня даже рассталась с парнем, о чём я узнала лишь спустя месяц, и не от неё, а от Феди. Он сказал, что она тогда только начала встречаться с однокурсником, но он требовал внимания, я тоже — и Света выбрала меня, несмотря на то, что была в него влюблена. Поняв, кто был этим однокурсником — Света ведь рассказывала мне о нём! — я чуть за голову не схватилась.

А подруга, когда выяснила, что Федя проболтался, чуть эту самую голову не оторвала, но уже ему.

— Болтун — находка для шпиона! — шипела она, глядя на него с неудовольствием. — Хочешь, чтобы все узнали твою тайну — скажи Фреду Рыжову!

— А как он узнал? — поинтересовалась я, пытаясь кое-как успокоить Свету, глаза которой метали молнии. — Ты рассказала?

— Да щаз! Перед подъездом со Стасом ссорились, а эти двое, — она кивнула на близнецов, — услышали. Но Джордж-то молчок, а Фред… Надо было ему на месте уши оторвать!

В этот момент я впервые со смерти родителей и дедушки улыбнулась — настолько забавной выглядела Света. До этого просто не могла, не получалось, хотя и Федя, и Дима постоянно пытались меня смешить. Но мне было не смешно, что бы они ни делали.

Я не только улыбалась с трудом — я с трудом жила. Сессию еле сдала, продержавшись без пересдач только потому что мне усиленно помогали близнецы. Близнецы! Которые не слишком-то интересовались всем, что мы изучали в институте и явно скучали на лекциях! Но сессию между тем они сдали на «отлично». Я, увы, получила только «хорошо» по всем предметам. И было у меня ощущение, что даже эта оценка завышена, потому что до преподавателей, разумеется, дошёл слух о моих родителях и дедушке. Меня все жалели. В том числе, кстати, и однокурсники — после случившегося девчонки в нашей группе перестали относиться ко мне с холодком, сочувствовали и начали со мной общаться вполне по-дружески, приняли в свою компанию. Они по-прежнему не одобряли моих отношений с Федей и Димой, но словно махнули на них рукой.