Последний полет Гагарина (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич - Страница 1

1

«Родина — самое дорогое, что есть у человека, продай её как можно дороже». Не это ли увлекло человека, мне лично незнакомого, но и раньше не вызывавшего симпатий?

Удивительно, новость о предательстве ответственного сотрудника советского ВПК я узнал не из докладов о соблюдении режима секретности в Объединении перспективного машиностроения и не в Центре подготовки космонавтов, а просто из передачи по телевизору.

Дело было так. Как говорится, ничто не предвещало. Приехал к себе к девятнадцати часам, когда транслировался выпуск «Телевизионных новостей». В будние дни я обычно к нему не успевал, разрываясь между поручениями Королёва, отрядом космонавтов, учёбой в Академии имени Жуковского и встречами с представителями общественности, для которых по-прежнему слыл главным кумиром, хоть в космосе побывали уже несколько наших сограждан.

Но вот субботу, как минимум вторую половину дня, да и воскресенье целиком, старался отдавать семье. Порой на выходные падали визиты каких-то международных делегаций, что случалось чаще, чем хотелось бы, тогда выкручивался как мог. Делал вид, что умчался на другой объект, если раздавался телефонный звонок из соответствующего отдела ЦК КПСС. Чиновники высшего уровня даже вообразить не могли, что молодой майор их бессовестно игнорирует. А я полагал и не без оснований: какой-нибудь Вальтер Ульбрихт прекрасно посмотрит Москву без меня, в то время как уставший космонавт предпочтёт высокому гостю общение с дочкой.

Выходному предшествовал типичный пятничный диалог.

— Милый, ты, конечно, завтра побудешь с детьми? Мама приезжает, хочу поводить её по магазинам.

— Конечно, дорогая! Только, наверно, не с самого утра. Не смотри на меня зверем, даже кроликом, расстроюсь. С дочкой наверняка выйду, но после обеда.

— Не забудь, завтра наша передача. Погуляешь с дочкой, и смотрим вместе!

Ксюша, по моим наблюдениям, здорово опережала сверстников в развитии, бодро щебетала, выучив сотни слов, гулять с ней я обожал. Впитавшая башкирскую кровь бабушки по матери и кавказскую по дедушке, а также славянскую от меня, она росла энергичной, инициативной и исключительно упрямой. В середине мая шестьдесят второго года получила в подарок трёхколёсный велосипед, освоила его, пару раз навернувшись, и гоняла под моим надзором по Звёздному городку. Впереди неслось треньканье звонка, если кто-то не уступал дорогу, грозилась наехать. А когда попадался спуск, поднимала ножки с педалей и смело катила вниз, набирая скорость с воплем торжества. Я, наверно, так не орал от восторга после приземления из космоса, как она, разогнавшись с горки. Совсем мало надо ребёнку для счастья!

Двадцать шестого мая в субботу и вправду удалось выбраться домой не поздно, как обещал Ксюше и Алле. Причина уважительная: вечером в программе телепередач значился финал сезона КВН. Подобные развлечения советское телевидение редко дарило своим зрителям, каждое было событием, улицы пустели, соседи битком набивались в квартиры к счастливчикам, имевшим телевизоры, около каждого ящика образовывался мини-кинозал. Естественно, что-то трущили и запивали. Либо выпивали и закусывали — в зависимости от контингента зрителей. Жили тогда дружно, общались много, не забиваясь по собственным норам у экранов индивидуальных телеков или перед чёрными зеркалами интернет-гаджетов.

Члены отряда космонавтов были несколько богаче среднестатистического обитателя Москвы и Подмосковья, с походами в гости тоже частили, но не на телевизор, им обзавелись все. Мужчины кучковались ради футбола, жены поддерживали. Тогда не случалось конфликтов, что по одному каналу транслируют матч «Спартак» (Москва) — «Динамо» (Тбилиси), и одновременно по другому идёт слезливый сериал вроде «Дикой розы». Каналов мало, передач тоже, оттого голубой экран какое-то время сплачивал, а не разобщал.

В полученной четырёхкомнатной квартире мы сделали ремонт, приобрели мебель, телевизор тоже новый, покупки субсидировало Отечество из специального правительственного фонда. Я не хотел выбирать комбайн, сочетающий функции телевизора с проигрывателем, комнат четыре, радиола сверкала полированной крышкой отдельно, а ещё был относительно небольшой радиоприёмник на кухне.

Престижный по тем временам «Рубин-102» стоил в магазине четыреста пятьдесят послереформенных рублей, то есть четыре с половиной тысячи старыми, поэтому считался предметом роскоши. Он находился у нас в столовой на высокой тумбе под привезённой мамой кружевной салфеткой, поднимаемой, лишь когда включался, а окно за ним было задёрнуто модной занавеской из ГДРовского дедерона. Почему-то считалось, что от дневного света экран портится, и без того крохотный ресурс кинескопа снижается. Если сядет, нужно звонить тестю в Оренбург, тот — каким-то хитрым друзьям в Москве, чтоб добыть по блату новый. Как вариант, я мог выкрутить трубку и везти в ателье, её реставрировали, возвращая яркость и контрастность картинки. Учитывая, что значительную часть суток передающие антенны вместо телепередач гнали тестовую таблицу для настройки и пронзительно пищащий тоновый звуковой сигнал, работал «Рубин» мало, хоть ежедневно, кинескопа должно было хватить более чем на год, хлопоты с заменой ждали в будущем, так что я немного забежал вперёд.

И уж точно мы не экономили на редких интересных передачах, разбавляющих репортажи о битвах за урожай, стройках, плавках, на закуску — о происках иностранных империалистов.

В «Телевизионных новостях» диктор голосом без эмоций повторил сообщение о главном событии: вчерашнем внеочередном Пленуме ЦК КПСС, освободившем Хрущёва от обязанностей Первого секретаря и Премьера в связи с выходом на пенсию и назначении на эти должности соответственно Шелепина и Косыгина, затем перешёл к текучке.

В любой стране со свободными или хотя бы полусвободными СМИ полная смена власти в государстве муссировалась бы очень долго, перетирались слухи, что, на самом-то деле, привело к внезапной отставке кукурузного вождя. Но в нашей это обсуждалось только в частном порядке, мы с Королёвым около двух часов провели у Келдыша в Академии наук, определялись, как строить отношения с новым главнокомандованием СССР, на какие гражданские и военные программы делать акцент. Мстислав Всеволодович Келдыш старался относиться к Хрущёву непредвзято, но академика бесила его непоследовательность, зависимость от эмоциональных всплесков. Человек аналитического и математического ума, он никогда не мог просчитать, что тот товарищ выкинет в следующий момент, работать было трудно. Многие светила Академии наук СССР надеялись, что при Шелепине и Косыгине уйдут в прошлое хотя бы самые неприятные проявления хрущёвского волюнтаризма.

Дома я сказал себе: хватит, выкинь даже рабочие мысли из головы, ты пришёл со службы. Алла при поддержке тёщи сварганила ужин. Это тебе не заказать доставку из ресторана, простояла два или три часа у плиты, параллельно бегая к сыну и приглядывая за дочкой. Сын задремал в кроватке, а мы вчетвером расселись за большим круглым столом. Я совсем не возражал против присутствия Гульнары, приезжала она редко, помогала много и ко мне относилась прекрасно — грех жаловаться.

Как раз закончились новости, на экране показались два неуклюжих анимационных человечка, и телевизор пропел: «Берите в руки карандаш, мы начинаем вечер наш, мы ждём вас, друзья! Пусть кому-то повезёт, а кому-то нет…»

К микрофону подплыла Наталья Фатеева, совсем тогда молодая, как мы с Аллой, и объявила об участвующих командах. КВН, телевизионная молодёжная викторина, весьма отличался от возобновлённого в годы «перестройки», когда упор стал делаться на юмор, и зрители хохотали навзрыд. И уж совсем ничего общего с жалким зрелищем начала двадцатых годов, в котором потуги на шутки остались, но юмор иссяк.

— Знаешь, как наши дамы называют Фатееву? — спросила Алла, подкладывая мне гарнир к антрекоту — картофельное пюре и салат из тёртой свёклы с грецким орехом. — Не иначе как «ведьмой». Ненавидят, когда мужья сидят перед телевизором, пуская слюни.