Хозяин теней 2 (СИ) - Демина Карина - Страница 17

Ну да, а я взял и поверил…

[1] Введён Именным указом императора Александра III 24 января 1885 года. К началу 1880-х годов дом Романовых весьма разросся. А каждый великий князь по законам требовал денежного содержания и особых почестей. Титул был введён после того, как первый внук одного из императоров, Константин Константинович, вступил в брак в 1884 году. Его первенец Иоанн Константинович, родившийся в 1886 году, первым получил титул князя императорской крови с титулом высочества.

[2] Еврейский вопрос в Российской Империи стоял очень остро. Погромы случались часто, некоторые из них, как после выяснялось, были спровоцированы и самими властями. В ряде областей при общинах начали возникать очаги сопротивления. Еврейские дружины порой вступали в прямое столкновение с погромщиками, а порой и с войсками. Для понимания масштабов проблемы: за 1905–1906 гг по стране прокатилась волна погромов — 690 в 660 городах. Погибло более тысячи человек.

Глава 9

«…таким образом запрет, положенный сотни лет тому назад и, несомненно, актуальный в те стародавние времена, в нынешних видится избыточным. Напротив, по нашему мнению надлежит не запрещать, но поощрять исследования, направленные на взаимодействие разнозненных факторов с тем, дабы ясно и с полным пониманием установить, каковые из них и при каких условиях приводят к возникновению прорывов»

Из докладной записки от Академии наук к Государю и Священному синоду.

Появление Еремея избавило меня от необходимости что-то говорить. И ведь главное опять пропустил. Готов был поклясться, что ещё пару секунд тому не было никого рядом, и вот уж за нами возвышается массивная фигура:

— Доброго дня, ваше благородие, — и главное голос почтительный, но без тени подобострастия. — Что-то случилось?

— Случилось? Ах нет… скорее вот решил побеседовать. Смотрю два юных отрока и без присмотра. Обеспокоился. Твои, стало быть?

— Мои, — Еремей чуть заметно хмурится.

— Ба, какие люди… — а вот появление душителя свобод или чего он там придушил, я заметил. Он подходил неспешным шагом, изрядно припадая на левую ногу и её же подволакивая. — А мне говорили, что ты спился и помер.

— Пытался. Не получилось.

Протянутую руку Еремей пожал и очень осторожно, недоверчиво даже.[1]

— Слабо старался, выходит.

— Знакомы? — уточнил господин, указывая на Еремея.

— А то как же… это ж Еремейка-Волкодлак!

И улыбка у него кривая, но в целом дружелюбная, хоть и зубов во рту не хватает, а те, которые есть, желты и кривоваты.

— Известная личность.

— Погодите… — начал было господин, явно что-то припоминая, и взгляд его переменился, сделавшись ещё более цепким да внимательным. Впрочем, продолжать он не стал. — Выходит, ты и ныне детишек воспитываешь?

— Да как воспитываю… так, взял приглядеть. Везу вот к границе. Там, чай, проще и кусок хлеба добыть, и выучить своему делу. Если повезет, то в училище какое пристрою. А нет, так и с моим умением худо-бедно проживут, — ответил Еремей и одну руку положил на моё плечо, а другую — на Метелькино. — Как-то от так, ваше благородие.

— Бери выше, Еремей. Сиятельство…

— Извините. Не признал.

— И не надо, — человек в костюме снова бросил взгляд на часы. — Скоро уже… ты, стало быть, служил?

— А то, — ответил Лаврушин. — Ещё как… такой бес, что прямо хоть сейчас обратно взял бы. Как, Еремей? Пошёл бы служить под мою-то руку? Не обижу…

А Еремей у нас, однако, нарасхват.

— Боюсь, не получится. Извиняйте, ваше благородие. Обязательства у меня. Да и здоровье уже не то. Вона, проходчиком подвизался одно время, там и подхватил заразу. Так-то попритихла сейчас чутка, но в любой момент…

Он и покашлял так, душевненько.

— Дети опять же. Куда их? Обратно в приют?

— Так… устроим. В училище, как ты хотел. А что хворобу, целителям покажем. Целители, чай, у нас хорошие…

— Это бы славно… но я тут слово дал. Сопровождаю вон господина титулярного советника до Менску. А слово держать надобно.

— Ну а после Менску?

Вот привязался-то!

— Погоди, Пётр Васильевич, — остановил его господин. — Вы карточками обменяйтесь, а там уж после, как доедем, там и решите.

— Доедем… доедем ли ещё. Как-то неспокойно мне, Алексей Михайлович, — Лаврушин сунул пальцы под воротник. — Вот как будто петля шею жмёт. Верная примета… Еремей, ты со своим советников в каком вагоне?

— Да вон, — Еремей махнул. — Стоит.

— Третьим классом что ли? — удивился Лаврушин.

— Так мне не по чину во второй лезть, а Лаврентию Сигизмундовичу все никак не удаётся место найти.

— И не удастся, — произнёс Алексей Михайлович презадумчиво. — Вагоны закрыты для посторонних. Пётр Васильевич, вы ему верите?

— Вот как себе. И надо, надо к нам… Алексей Михайлович, меня аж потряхивает уже. Надо…

— Один человек…

— Смотря какой человек. Иной и один сотворит больше, нежели какая дюжина, — щека Лаврушина дёрнулась. — Неспокойно будет…

— Хорошо. Вы тут распорядитесь, стало быть. Скажете, что я дозволил. На этого вашего титулярного я сам гляну… а после уж проинструктируйте должным образом, чтоб под ногами не крутился, если вдруг…

Он снова посмотрел на часы.

Потом перевёл взгляд на нас. Поморщился, будто раздумывая о чём-то таком, что категорически ему не нравилось, но и не думать об этом он не мог.

— Твои мальчики могут пройтись по вагонам?

— Пройтись-то могут, чай ноги не отвалятся, — руки Еремея предупреждающе сжали плечи, намекая, что в присутствии людей важных отрокам надлежит помалкивать. — Только дело такое… кого ловить пытаетесь?

Революционеров.

Мать вашу ж… других слов у меня не хватает.

И не то, чтобы всерьёз ловят, скорее ожидают появления, ибо в багажном отделении едет посылка с казначейскими билетами, ценными бумагами и прочими банковскими нужностями, которые в отсутствие электронной системы путешествуют, так сказать, во плоти.

А что, наличка на периферии нужна.

Отдельно её и по заявкам имперских заготконтор везут, которые тоже весьма неплохие обороты имеют. Всё это было сказано не нам, но Еремею, вот только мы с Тенью тоже послушали.

Чтоб знать.

Да и Еремею, чую, не всё сказали. Везут-то явно не первый раз, только то ли сумма больше обычной, то ли сигнал поступил, что именно нынешняя поездка обещает быть сложною. Вот и нагнали охраны. Только ей уважаемый Алексей Михайлович не верит.

Точнее верит, что империи и государю люди преданы, но…

Неспокойно.

Это уже Лаврушин и повторил три раза, нервно оглядываясь. Я и сам от него заразившись оглядываться начал, пытаясь понять, где же тут революционеры. Те молодчики в кожаных куртках, что-то громко обсуждающие? Впрочем, они скорее на барышень пялились, тех, которые на куколок похожи, нежели на багажные вагоны. А присутствие военных их и вовсе не смущало.

— Вот что, — Еремей отвёл нас в сторонку. — Слышал?

— Слышал, — признался я.

— Молодец… идёте втроем. Вы вроде как пробегаетесь. Ну, типа места свободные ищете или играете во что. Или просто лазаете. Из любопытства. Особо не глазейте. А вот после тебя пусть тварюка идёт.

Надо бы тени имя подобрать. Нет, ну полезная же зверушка, а её то тварью, то ещё как.

— Её глазами и смотри… хотя…

— Не веришь?

— Не знаю. Что беспокойно, так это верно. Расходились они в последнее время. Вовсе страх потеряли со своею революцией… — он добавил пару слов покрепче, всецело выражающих твёрдую политическую позицию Еремея. — По-хорошему на другой состав пересесть бы, да… новый завтрашним днём пойдёт. И не поймут… прав был Мишка. Слишком много у меня знакомых по прежней-то жизни. Так что… в общем, на.

Мне сунули револьвер, но не такой, как в прошлый раз, а махонький, будто игрушечный.

— Штучка бабская, но на ближний бой — самое оно.