Дальше будущего нет (СИ) - Корвис Ольга - Страница 2

Сквозь утопические грезы пробилась страшная мысль. Стучала как набат, вгрызалась в сознание как сирена — надо уходить. Надо. Прямо сейчас. Макс усилием воли заставил себя пошевелиться. Посмотрел на телефон, который он все еще сжимал в руках — сигнала нет. Как же он теперь родителям позвонит? И тут же потряс головой от злой беспомощности. Некому больше звонить. Ударили по нижней части — наверняка по военному заводу, где они работали. Теперь там только выжженная земля.

Весь город — общая могила.

По нему еще могли ходить живые люди, напуганные, растерянные, раздавленные страшной реальностью. А наверху уже собирался радиоактивный саван, готовый укрыть всех, кто сумел пережить первые минуты ядерного удара. Макс остановил взгляд на скатившихся со стола пластиковых бутылках с водой. Их вчера офис-менеджер расставила перед очередной очной встречей. Все как всегда пошло не так, переругались. В понедельник Макс должен был в Москву ехать, продолжать разговор в оффлайне. А теперь Москвы, наверное, уже и нет.

Придерживаясь за стену, он поднялся на ноги. Схватил бутылки с водой и, пошатываясь, пошел к своему столу. Под кроссовками хрустело стекло. Электричество еще не вырубилось — освещение в коридорах работало, а связи, видимо, больше нет. Макс торопливо сгрузил воду в рюкзак и еще раз глянул на телефон — нет сигнала. Он бросил его на бутылки. Зачем — сам не понимал. Действовал как в бессознанке. Отметил, что нет ни Вадима, ни Кати. Мысленно окейнул. Может, убежали уже. Скорее всего, убежали.

Его все еще трясло — пока он судорожно метался по офисной кухне, набивал рюкзак фитнес-батончиками и искал местную аптечку. Снова не знал, зачем. Ответ вроде бы был очевидный — чтобы выжить. Но для чего? Все привычное ему уничтожено. Нет ни родных, ни его команды, ни чертовых проектов, которые ему еще вчера виделись такими важными. Больше нет ничего. Стоило ли держаться за жизнь, зная, что дальше будет только хуже? Макс точно знал, что не стоило, но шел по коридору, зная, что ему нужно разыскать убежище покрепче. Перед тем, как уйти, заглянул в раздевалку — схватил чью-то оставленную одинокую ветровку и надел.

Лифты отключились. Все здание светилось эвакуационными огнями. На лестнице почти никаких следов ударной волны. Так, штукатурка кое-где трещинами пошла, как будто так и было задумано. Полет мысли дизайнера, а не безжалостный след… войны? Настоящей, а не той, что была по телевизору — вроде бы и рядом, и одновременно далеко.

На улице он увидел ее без прикрас. Вокруг все горело. Пламя обгладывало здания и машины, безжалостно грызло мертвые тела. Гарь пропитала воздух горьким ядом, болью и смертью. Макс в первый раз в жизни так близко увидел трупы.

На горизонте, поверх остальных зданий на много километров поднималось огромное облако пыли и газа в форме гриба — как приговор или последний вздох. Его черная тень накрыла выжженную землю, где больше не было ничего. Макс все это уже видел — в фильмах, на ютубе. Даже на сайте можно написать адрес, и алгоритмы рассчитают зону поражения. Где угодно, но только не в реальной жизни.

Но вот она — война.

Воздух расстреляли криками, невидимые пули наверху собирались черным радиоактивным дождем.

Из брошенной машины доносилось предупреждение все тем же механическим голосом — все граждане должны проследовать к ближайшему бомбоубежищу или найти укрытие и ждать указания правительства и служб экстренного реагирования. Алединский рассмеялся. Зло и от души. В бомбоубежище, значит? А где оно, им как-то и не сообщили. Он теперь что, должен у первого попавшегося спросить, как пройти в бомбоубежище? Он все смеялся и смеялся, задыхался от удушливой гари, но все равно не мог остановиться, даже понимая, что тратит драгоценное время, которого и так нет.

Макс вытер с лица выступившие слезы и пошел в сторону станции метро. Здесь недалеко, минут десять-пятнадцать. Сначала шел, потом перешел на бег. А вокруг был город мертвых. Он горел и кричал тысячью голосов. Макс шел мимо оставленных машин с выбитыми стеклами. Мимо понтового торгового центра, где не осталось ни одного целого стекла. У его дверей лежал парнишка-доставщик в дымящейся розовой куртке. Голова залита кровью. Лицо — сплошной ожог. Мертвец смотрел в небо. Алединский тоже поднял голову — наверху все темнело и темнело. И это не было обещанной летней грозой.

Пять минут — и смерть уже тут.

Эту часть города спасло только то, что ударная волна сюда пришла уже на излете. У тех, кто был в зданиях, остался шанс выжить. Кого настигло на улице — ослепли и сгорели.

Он заставил себя идти дальше. Мимо “Спара”, где выжившие уже тащили все подряд, перешагивая через трупы. Макс ускорил шаг. Люди сейчас еще страшнее будут, чем последствия ядерного удара. Все они в каком смысле — последствия. При угрозе жизни наружу такое вылезает, о чем даже не догадываешься. Макс свернул в небольшой сквер. Еще пять минут почти по прямой, и он будет в метро. На крыше станции надрывалась сирена. Вот он, спасительный маяк этого проклятого года и он же его отпевальная.

В голове поселилась пустота. Все эмоции выжгло ударной волной. Он посмотрел в сторону метро — туда стекались люди. С сумками и кричащими детьми. С обожженными лицами. Наскоро перемотанные свежими бинтами. Затравленные и испуганные, ведомые один-единственным первобытным инстинктом — выжить. Они расталкивали друг друга. Кто-то падал, и его тут же затаптывало человеческим потоком. Наверху надрывалась сирена, внизу кричали люди. Так, наверное, и звучит настоящий конец света. Бесконечный крик боли, агония умирающего человечества.

Он побежал к станции. На площади у метро горели автомобили. Охваченный пламенем бензовоз лежал на боку. Макс не в тему задумался, откуда он здесь взялся, тут и заправок нет. Центр города как-никак. Воздух неприятно горчил. Макс глубоко вдохнул и тут же закашлялся от удушливой смеси пыли и гари.

Неподалеку от дверей он остановился и еще раз посмотрел на площадь. По обе стороны мигали желтым светофоры, добавляя инфернальных красок в картину конца света. На противоположном краю дымились дома. А на самой площади разыгралась еще одна сцена из ада. Всех, кого взрыв застал под открытым небом, сожгло и смело, засыпало пылью и горящими обломками. Превратило все в кроваво-черно-серую кашу — в цвета апокалипсиса.

Раненые орали и стонали, мертвые догорали, а живые бежали к станции, не обращая внимания на чужие крики. Страшно представить, что сейчас было на набережной. Летним пятничным вечером там все забито. Столица Закатов как-никак. Все, кто там был, получили места в первом ряду.

За клубами дыма и пыли заходило невидимое солнце. Макс подумал, что, возможно, это последний раз, когда он видит и площадь, и город, и останки привычной ему жизни.

Пока он смотрел, его толкнули в спину.

— Чего застыл? Чего ты тут встал-то?! — в сердцах крикнула заплаканная женщина и, придерживая сумку, ринулась к узким дверям на станцию.

Макс снял рюкзак, обхватил его покрепче и пошел в человеческое месиво. Металлические дверные проемы резали толпу как волнорезы или мясорубка. Поток покачивался как сошедший с рельсов состав, визжал и орал. Сдавило так, что не вдохнуть. Черная, сука, пятница, как она есть. Чернее не придумаешь. Бежали только не за дешевыми телевизорами, а за отсрочкой от смерти. Макса протащило сквозь двери и понесло вниз — по ступенькам перехода ко входу на саму станцию. Там человеческая волна схлестнулась с такой же волной, несущейся из другого входа. Он едва не упал, споткнувшись обо что-то еще живое и воющее под ногами. Перешагнул, и его потащило дальше, а крик за спиной оборвался с влажным всхлипом. Кричали везде. До смерти перепуганные дети и такие же взрослые. Алединский увидел вжавшегося в стену возле пустых касс парнишку. На вид ему было лет семнадцать, и он ревел навзрыд, размазывая слезы по испачканному сажей лицу.

Станция уже была битком. Макс еле протиснулся по переполненному холлу, спустился по неработающему эскалатору. Тяжело сглотнул, увидев у подножия бесчувственное тело. Может, плохо стало, а, может, затоптали. Алединский вышел на платформу. Здесь еще работало радиовещание. Механический голос все говорил и говорил, что ожидается оповещение правительства. Макс горько усмехнулся. Пиздаболы. Как были, так ими и остались. Где же вы были, когда все это началось? Почему сирены заорали только за несколько минут до удара?