Слово живое и мертвое - Гальперина Нора Яковлевна "Нора Галь" - Страница 42
- Предыдущая
- 42/76
- Следующая
А вот из другого хорошего романа, который тоже, скажем так, отчасти пострадал в переводе:
Что значит «шишковатое лицо»? Да еще у мальчика – не урода, не калеки? А «белое узловатое лицо»? Попробуйте догадайтесь! А что такое узкая улыбка? Может быть, она скупая, сдержанная, едва трогает губы? Или у человека тонкие губы? Но опять и опять читаем: «узкие губы», «прекрасная, узкая улыбка отблеском мелькнула на его губах» (что это и как сочетается одно с другим?), он «сжал когтями (!) свое узкое горло» (тощую шею?), «он ощущал нажим ее узких упругих грудей»… Как улыбаться «с водянистой горечью»? Как говорить «с нервным мерцанием губ»? А что значит – «она бесформенно улыбнулась»? Может быть, неопределенно, слабо, туманно?
И каков, по-вашему, с виду жених, если он «высокий, элегантный, диспептический»? Всякий ли поймет, что жених страдает несварением желудка? И как это связано с элегантностью? Но может быть, dyspeptic здесь просто худощавый? Какова сестра сего загадочного персонажа, если она «была… тощей, как ее брат, диспептичной и крайне элегантной»! И как соотносится все это с «желчным диспептическим взглядом» еще одного персонажа – «маленького профессора»?
Героиня нашумевшего отечественного романа «растопыренными пальцами попробовала оживить тучную копну волос, крашенных под каштан». Что представит себе читатель? Только не «элегантную молодую даму», какую думал изобразить автор, красавицу, чье «лицо, осененное глазами счастливицы, становилось враз одухотворенным»!
Всем знакомы белоголовые деревенские ребятишки, о таких светлых волосах издавна говорилось – льняные или о чуть золотистых – соломенные. У героинь А.Н.Толстого нередко волосы пепельные. Можно себе представить, что очень светлые волосы серебрятся, хотя это напоминает скорее о седине. Но при словах серые волосы видишь старуху. А один автор многократно уверяет, что у молодой чудесной девушки волосы серые! Да еще рядом серые зимние улицы, серые доски, бревна, а позже и героиня тяжко больна – и лицо у нее землисто-серое. Автор одаренный, книга интересная – тем обидней, что неверное слово разрушает образ.
«Не струсил» – говорит о себе герой старого приключенческого романа, облизывая губы. Но ведь облизывает губы чаще всего лакомка в предвкушении любимого блюда. А здесь юноша волнуется, храбрится и, значит, проводит языком по пересохшим губам.
В переводе герой «…был весел, буквально места себе не находил, шутил, сыпал остротами». Нет, если человек весел, ему, возможно, не сидится на месте, не находит же себе места тот, кому тревожно, тоскливо, кого что-то мучает.
Если в подлиннике человек сухой, неизменно сдержанный вдруг expands, опытный переводчик пишет: он слегка оттаял. А о непосредственном юнце в таком случае можно бы сказать – он расцвел, весь просиял.
Хороший перевод хорошего рассказа. Человек «подошел к обрыву и стал на самом краю дамбы, так что кончики пальцев ощущали… пустоту».
Это бы хорошо, да только… весь рассказ ведется хотя и не прямо от первого лица, но дан глазами и в ощущении одного героя, и уже неверно было бы нарушить эту интонацию и на время влезть в чью-то другую «шкуру», передавать изнутри ощущения другого героя – того, на кого смотрит первый. Переводчик ошибку уловил и исправил: «стал на краю дамбы – кончики пальцев над пустотой…» Это уже действительно – глазами рассказчика.
А в другом переводе напечатано: «Я, крадучись, с алчно горящим взором бродил вокруг». Ни переводчик, ни редактор не почувствовали, что о себе так сказать нельзя, это взгляд со стороны.
Еще случай: «Я вошел в избу бледный…», «…я весь белый, как будто обескровленный, стоял у комода». Это интересный роман нашего современного автора, но опять же писатель не заметил, что не может рассказчик сам так себя увидеть, ведь он не смотрится в зеркало.
Даже очень хорошее слово, выразительный оборот подчас недопустимы по самым неожиданным причинам. Все зависит от того, в чьи уста они вложены, в какое окружение попали и какой образ рождают.
Странно было бы в фантастическом рассказе о роботе, чье сходство с человеком весьма условно, сказать: он смотрит набычившись или молчит, будто воды в рот набрал.
Странно, описывая загородную прогулку богатой светской молодежи, говорить: «личный скарб участников экспедиции». И, право же, странно сказать о девушке: «бросилась в сторону, как испуганный конь».
Во время пожара, когда решается судьба – жить или погибнуть, человек вдруг смекнул, что перед ним лестница, путь к спасению. Здесь больше подходит – сообразил, понял.
Хорошее слово помешкал, но мешкают обычно по лени, рассеянности, а в раздумье, от озабоченности человек медлит. Хорошее, нестандартное слово промашка, но когда речь идет о событиях серьезных, о грозной опасности, вернее сказать, что человек не дал маху, совершил не промашку, а промах, ошибку.
Он смылся – выразительно, но если смылся в ванную, это уже смешно, лучше удрал, сбежал.
Он раскусил их намерения – неплохо, но опять же смешно и не годится, если чьи-то намерения раскусил пес.
В английском тексте рядом стоят слова как будто несочетаемые, буквально: я закричал на него шепотом. Герой потрясен, зол – и переводчик передает это иначе, но верно: яростно прошептал ему…
По-английски the barren desolation очень выразительно: уныние, пустынность, безысходность, и вот она-то была бы лучше всего, но нельзя, потому что речь тут о безысходности улиц.
И как ни хорош оборот «был не в своей тарелке», не годится он, если человек при этом стоит на пороге столовой.
Отличное слово душегрейка, и хорошо, что прелесть его ощущает молодой переводчик, но… «там русский дух, там Русью пахнет» – и французскому автору естественней своего аббата облачить все же в теплый жилет.
Скольких соблазнов приходится избегать переводчику, от скольких находок отказываться, если в нем настороже чуткий, зоркий и неумолимый «саморедактор»!
Детская книжка. В сущности, научно-популярная, из тех, что в живых образах раскрывают перед ребятами мир природы. «Героиня» – черепаха, и хотя рассказ ведется не от первого лица, все же это своего рода косвенный монолог. Читатель должен увидеть и понять не только внешние события, поступки, но как бы и мысли и чувства живого существа, смотреть на все его глазами.
Маленькая черепаха ползет по песку к воде, нелегкое путешествие подходит к концу – хорошо бы сказать: «до моря уже рукой подать», ан нельзя: у морской черепахи не руки и даже не лапы, а ласты!
Или о неожиданной встрече: героиня очутилась нос к носу с другой черепахой – ибо нельзя же сказать о черепахах (да и о любых зверях) лицом к лицу! Ну, может быть, еще в сказке – и то вопрос, а уж в научно-популярной, познавательной книжке, право, ни к чему. И точно так же странно было бы рыбке или черепахе от акулы или зайцу от волка удирать на всех парах, естественней во всю прыть (или во всю мочь, а четвероногому или, допустим, страусу – со всех ног).
Впрочем, и в человеческих устах или мыслях оборот с парами возможен не всегда. Не может сказать герой какого-нибудь средневекового романа: «я мчался на всех парах» или «меня словно током ударило»: он еще не знает обузданного человеком электричества, не видел паровоза и парохода.
Ползают по дну лагуны крабы и обдают себя мокрым песком. Хотя и жаль, пришлось переводчику удержаться от соблазна прибавить «с головы до пят» – ведь так можно сказать только о тех, кто стоит вертикально: если не о человеке, то, допустим, о том же страусе.
- Предыдущая
- 42/76
- Следующая
