Обыкновенные волшебные часы - Фёдоров Вадим Дмитриевич - Страница 25
- Предыдущая
- 25/32
- Следующая
Этими словами профессор Фуул закончил рассказ о своей жизни. Надо ли говорить, что мы выслушали историю старого профессора с величайшим вниманием и интересом. Когда он замолчал, Кошка Машка с удивлением сказала:
— Но, дорогой профессор, почему вы не рассказали нам самого важного — удалось ли вам проникнуть в тайну вечного движения часов?
— Ха-ха-ха! — вдруг залился смехом профессор. — Я совсем забыл об этом пустяке. В тайну часов, сударыня, я проник сразу же, как только их рассмотрел, но дело в том, что она не имела ничего общего с идеей вечного двигателя. Ха-ха-ха! Никакой тайны вечного движения не существовало! Я был наказан за то, что усомнился в незыблемых законах термодинамики. Поделом мне, поделом! Ха-ха-ха! Между прочим, принцип работы механизма часов оказался примитивным до смешного. Двигателем является солнечная энергия. Колба со ртутью нагревается солнцем, и ртуть, испаряясь, поднимается в конденсирующий резервуар, расположенный в тени. Ночью при охлаждении пары ртути снова превращаются в жидкость, и эта сконденсированная ртуть попадает в другую колбу, расположенную выше первой. Поднятая ртуть стекает затем вниз порциями через точные промежутки времени, и каждая порция, попадая на чашку весов, отклоняет их плечо на постоянную величину в сторону. А рычаг другим плечом соединен с приводом обычного часового механизма, вращающего стрелки. Не правда ли, просто? И даже не гениально.
Гениально было другое, а именно — требование Величайшего проверять время всех часов в стране по единственным часам на городской башне. Так был решен психологически труднейший вопрос объединения людей единым временем, независимым от воли бесчисленных обладателей всех остальных часов. Величайший знал, что прогресс неизбежно приведёт к усовершенствованию конструкции часов и люди пожелают улучшить механизм своих главных часов. А это означает, что на городские часы будут смотреть, как на вполне обыкновенные часы, одни из многих, существующих в стране. Но Величайший хотел заставить людей видеть в главных часах большее, чем в них заложено. И он запретил входить в башню и тем самым добился своего. Десять веков людей связывал общий распорядок, и одно и то же время руководило их жизнью и деятельностью…
— Увы, профессор Фуул, за двадцать лет, которые вы провели здесь, произошло то, чего так боялся Величайший. Люди утратили общность времени, и каждый отсчитывает время от своих желаний. Поэтому время их уже не объединяет, а разъединяет, — вмешался я
Профессор Фуул серьёзно взглянул на нас и спросил:
— Что же делать, друзья мои?
— Действовать, конечно! Надо действовать! Надо запустить городские часы! — горячо воскликнул Трик-Трак.
— И это сделаешь ты, Тик-Так, — спокойно и твёрдо сказала обращаясь ко мне, Кошка Машка, и все разом взглянули на меня с тревогой и надеждой.
— Хорошо, — согласился я. — Я думаю, что сумею запустить часы.
В эту торжественную минуту я подумал, что Величайший был воистину величайшим, ибо он знал, что только время объединяет разных людей, руководит их поступками и судит их. И Величайший сделал часы, чтобы сохранить главное условие общности людей. Остальное должны были сделать сами люди, в которых он верил. Они должны были понять друг друга, искать друг друга и находить друг в друге то разное, что каждый называет счастьем. И люди его страны, повинуясь могучему уму Величайшего, были счастливы, пока городские часы шли.
Мы стояли перед гигантским часовым механизмом, скованным бородой профессора Фуула, желавшего людям счастья и принесшего только горе. Отрезанная борода торчала из зубчатых колес, словно конский хвост. Мы стояли и думали, как освободить механизм часов от волос отрезанной бороды.
— Надо их поджечь, — предложил Трик-Трак и достал спички. Все брадобреи любят так поступать с остриженными волосами своих клиентов.
Посоветовавшись, мы решили, что Трик-Трак прав, и профессор Фуул торжественно поджёг кусочек застрявшей в часах бороды. Огонёк, весело потрескивая, побежал вдоль неё и скрылся внутри часового механизма. Запахло палёными волосами, и на мгновение мне показалось, что часы вздрогнули и великое напряжение, сковавшее их механизм, исчезло. И тогда я принялся за дело. Мне хватило нескольких минут, чтобы убедиться в изумительной простоте их устройства. Ещё десять минут пошло на то, чтобы освободить от ржавчины рычажок весов, выполняющих роль маятника, и смазать его машинным маслом, которое оказалось припасённым ещё со времен Величайшего. И когда я убедился, что падающая ртуть снова отклоняет плечо до заданной отметки, то понял, что часы исправлены и могут быть немедленно пущены.
— Друзья, — произнёс я, и голос мой дрожал от волнения, — давайте объединим наши усилия и сдвинем с места маятник часов. Движущий механизм уже в порядке.
Я указал каждому его место и, когда все уцепились за маятник, скомандовал: «Раз, два — взяли!» — и все четверо нажали одновременно.
Раздался скрежет, странный звон наполнил башню, и, тяжело дохнув всеми своими частями, часы сдвинулись, ожили и… пошли! Мы бросились обнимать и поздравлять друг друга.
Вдруг сквозь шум работающего часового механизма до нашего слуха донёсся с площади восторженный крик сотен голосов.
— Ура-а! Ура! Часы снова пошли! Да здравствует мудрость Величайшего!
Профессор Фуул подбежал к выходящему на площадь маленькому смотровому окошку размером с вынутый кирпич и заглянул вниз.
— Ко мне, друзья мои, взгляните на площадь! — позвал он нас. Мы столпились у окошка, заглядывая в него через спины друг друга. Зрелище было волнующим. Городская площадь быстро заполнялась народом, который бежал к площади вдоль улиц, через клумбы парка, лез через ограды и карабкался по водосточным трубам на крыши домов, чтобы лучше разглядеть часы. Тысячи тюбетеек и фесок взлетали в воздух, люди обнимали друг друга и плакали от счастья.
Глядя сверху на ликующую толпу, запрудившую площадь, я подумал, что человеческое счастье, как часы: чем проще механизм, тем он надёжнее, и снова изумился проницательности Величайшего, который понимал, что самым простым и важным условием человеческого счастья было объединение людей. И мне вдруг ужасно захотелось узнать, как выглядел Величайший при жизни. Я спросил у профессора Фуула, на какой из улиц или площадей города можно увидеть памятник Величайшему. Но профессор Фуул только улыбнулся:
— Увы, в городе нет ни одного памятника Величайшему. История не сохранила его облика, так как он не пожелал этого. Он учил, что памятником могут служить только деяния человеческого духа и рук. А что толку в каменных изваяниях? Они назойливы и чаще напоминают о людском честолюбии и тщеславии, чем о подлинном величии человека. Он был мудр, наш Величайший. Взгляните ещё раз на площадь, и вы увидите, что я прав!
Я выглянул в окошко. Площадь была до отказа заполнена народом — яблоку негде упасть! И эта человеческая масса двигалась, волновалась и кричала: «Да здравствует мудрость Величайшего!» Памятник Величайшего стоял тысячелетие!
Вдруг все мы заметили, что профессор Фуул ужасно засуетился и заторопился вниз.
— В путь, друзья! В путь! Вернёмся к людям! Я хочу смешаться толпой, я хочу быть с ними!
И мы спустились вниз, едва поспевая за старым профессором. Он остановился только один раз, чтобы попрощаться со своими мышками.
— Спасибо вам, малютки, за жизнь, — сказал ласково он. — Вероятно, я ещё вернусь сюда, чтобы принести вам целый мешок орешков, и заделать вход в мое подземелье. Вы снова останетесь одни, ибо человеку нечего делать в башне.
Мы быстро миновали подземный ход и очутились в домике профессора. Он очень торопился и стеснялся, что обнаруживает это. Наконец, он не выдержал и признался:
— Мои друзья! Вы легко поймёте человека, который двадцать лет провёл в вынужденном одиночестве. Теперь я хочу к людям, хочу на площадь, потому что я всё ещё человек. И пока идут городские часы, я буду вместе с ними! — он указал пальцем в окно, которое выходило на площадь, заполненную народом.
- Предыдущая
- 25/32
- Следующая
