Нарушенные клятвы (ЛП) - Фарнсуорт Ш. У. - Страница 1

Тропы: Русская мафия, второй шанс, вынужденная близости, тайный ребенок, личность героя в секрете

Перевод сделан: tg. Amour Illimité

ПРОЛОГ

ЛАЙЛА

Многие, вероятно, не могут указать на один момент из своего прошлого и признать его как секунду, когда вся их жизнь изменилась.

Я могу.

Жизнь — это опьяняющая смесь сценариев, которые мы не можем контролировать, и решений, которые мы принимаем.

Шанс и выбор.

Предсказуемый и неконтролируемый.

Я пообещала себе, что буду учиться на чужих ошибках.

Обещания легко давать.

Проблема в том, что их также легко не сдержать.

ГЛАВА 1

ЛАЙЛА

Как только мы ступаем с решетчатого пола крыльца, через красную входную дверь, я понимаю, что это не тот дом. Гремит рэп, достаточно громко, чтобы я могу чувствовать, как ритм пульсирует под моей кожей и сотрясает кости. Деревянный пол, испачканный и залитый напитками и грязной обувью, вибрирует подо мной.

Внутри тесно и жарко. Шумно и воняет. Пот и дым клубятся в липком воздухе, придавая осязаемости неосязаемому. Каждый раз, когда я дышу, мне приходится подавлять позывы к кашлю.

Я бросаю взгляд на Кеннеди, которая выглядит также потрясенная сценой, среди которой мы стоим, как и я. Ее смуглая кожа раскраснелась, глаза расширились, когда она оглядывает толпу людей, набившихся в комнату. Моим самым безумным опытом в колледже на данный момент было распивать бутылку дешевого мерло в общей комнате Пембрук-Холла поздно вечером во вторник, зная, что в среду у меня в восемь утра занятия по навыкам проведения собеседований.

Я никогда не была на такой вечеринке, как эта.

Я даже не знала, что подобные вечеринки существуют в реальной жизни. Термин «убойная вечеринка» казался порождением Голливуда и его нереалистичных ожиданий… практически во всем.

Но вот я здесь, неловко стою и испытываю это на собственном опыте.

К потолку под неудобным углом прикреплен самый настоящий диско-шар, от которого отблески света кружатся и танцуют на телах, заполняющих комнату.

Кеннеди что-то говорит мне одними губами, но я не могу разобрать ни слова. Чтение по губам никогда не было моей сильной стороной, особенно когда я уже перевозбуждена и перегружена.

Я пожимаю плечами в ответ, затем машу рукой в сторону двери, через которую мы только что вошли, молча спрашивая, не стоит ли нам вернуться на улицу. Невозможно точно определить, откуда доносится музыка. Кажется, что она исходит отовсюду, давит на нас и делает разговор невозможным.

Я машу рукой проходящему футболисту. Единственная причина, по которой я догадываюсь, что он в футбольной команде, — это его одежда. На его бейсболке, толстовке и спортивных штанах задом наперед вышит футбольный мяч UPenn. Он похож на футболиста, высокий и широкоплечий.

И он явно привык принимать удары с большей силой, чем способна выдержать моя рука. Нет никакого намека на общение или извинения, которые теряются в высоких децибелах музыки, прежде чем он продолжает шагать вперед, ничуть не обеспокоенный.

Толпа расступается перед ним, я такого никогда не видела. Кеннеди кивает в сторону входа, и на этот раз невербальное общение удалось.

Мы идем на кухню, шкафы которой выкрашены в тот же яркий оттенок красного, что и входная дверь. Здесь тише, но ненамного. Музыка слышна, только слегка приглушенная.

— Я найду тихое местечко, позвоню Элли и узнаю правильный адрес. Сейчас вернусь. — Это все, что говорит Кеннеди, прежде чем исчезнуть в вихре кудрявых волос, оставляя меня в одиночестве.

Здесь не так тесно, как в гостиной, но и далеко не пусто. Я стою между холодильником и посудомоечной машиной, посреди моря незнакомцев. Некоторые из них с любопытством смотрят на меня, хотя я знаю, что в школе такого размера я не первое незнакомое лицо, которое они видят.

Я с тревогой смотрю в ту сторону, куда исчезла Кеннеди, но ее нигде нет. Я уверена, что она вернется, но не уверена, как долго ее не будет. Кеннеди мог бы вести беседу с кирпичной стеной, в то время как мне нужно приложить все силы, чтобы заговорить с экстравертом. Если она столкнется с кем-то, кого знает — или захочет узнать поближе, — это может занять некоторое время.

Кеннеди была моей случайной соседкой по комнате на первом курсе. Ну, не совсем случайной. Предположительно, нас поселили из-за общих интересов, обнаруженных в жилищной анкете, которые я все ещё не могу найти.

Я ложусь спать рано, она ложится поздно.

Ее семья состоит из родителей, которые живут вместе, и младшего брата; у меня нет семьи.

Никто не знает, почему нас поселили вместе, и, возможно, на это есть причина.

Сегодня вечером Кеннеди уговорила меня сопровождать ее на небольшую вечеринку, на которую ее пригласил Марк, симпатичный парень с ее курса маркетинга. За исключением того, что привлекательность Марка, очевидно, стерла некоторую ключевую информацию, которую они обсуждали — например, где именно проходила вечеринка.

Побродив по Бёрч и Мэйпл, мы оказались на Оук-стрит, где проживают многие студенческие братства. Замерзшие и сбитые с толку, мы пришли на вечеринку, на которой, похоже, собралась большая часть кампуса.

Не думаю, что я когда-либо раньше находилась в непосредственной близости с таким количеством людей одновременно, и я уже решила, что мне это не нравится. Кажется, даже тепло того не стоит. Воздух здесь тяжелый и горячий, как пар в крытом бассейне. Только вместо хлора он насыщен потом и дымом.

Вокруг меня продолжается болтовня.

Я подхожу к холодильнику, открываю дверцу и смотрю на внутреннее содержимое. Слово «беспорядок» даже близко не подходит для описания того, что творится внутри. Картонные контейнеры для еды навынос, наполовину заполненные спортивные напитки, яблоко, от которого откусили всего один кусочек.

Я закрываю дверцу, разглядывая стойку слева от холодильника. Она заставлена алкоголем и несколькими банками газировки. Большая часть открыта, несколько нет. Я поворачиваюсь к початой банке имбирного эля, но двое парней загораживают большую часть столешницы.

Песня заканчивается, и я пользуюсь короткой паузой в шуме.

— Извините, могу я просто…

Парень, стоящий ближе ко мне, оборачивается, и вопрос застревает у меня в горле.

Я не уверена почему.

На самом деле я не застенчивая, скорее асоциальная. Не игривая, не общительная и не готовая ни к каким приключениям. Если мне есть что сказать, я без проблем скажу.

Но сейчас трудно подобрать слова.

Пелена жары и неприятных запахов в воздухе рассеивается, когда мой взгляд скользит по высокой фигуре, прислонившейся к кухонной стойке, в то время как он изучает меня в ответ.

Я никогда не видела его раньше.

Я знаю — не потому, что я запоминаю детали о том, во что он одет или какого цвета у него волосы, а потому, что я никогда раньше не чувствовала такого притяжения. Это похоже на Луну и Землю.

Луна занимается своими делами. Она восходит и заходит, в то время как Земля бессильна сделать что-либо, кроме ответного движения.

Его губы подергиваются, когда он замечает, что я наблюдаю за ним. Не совсем улыбка, но и не насмешка. Похоже, его забавляет моя оценка. Темно-зеленые глаза — оттенка вечнозеленых растений — устремляются то вниз, то вверх.

Не похоже, что он меня разглядывает. В быстром осмотре нет ничего хищнического или сексуального. Просто любопытство.

Я никогда не была девушкой, на которую парни обращают внимание, когда она входит в комнату. Мне нравится наблюдать за людьми больше, чем общаться с ними. Но я хочу, чтобы он обратил на меня внимание. Неприятный зуд, который обычно вызывают пристальное изучение и внимание, полностью отсутствует.

Я протягиваю руку. Ребята, с которыми я училась в средней школе, обычно смотрели на меня со смесью жалости и превосходства. Девица в беде и предмет для шуток.

Но этот темноволосый незнакомец выглядит только задумчивым, когда пожимает мою протянутую руку. Его ладонь черствая и теплая. В ту секунду, когда наша кожа соприкасается, я чувствую прикосновение повсюду, уколы осознания пробегают по моему позвоночнику и распространяются по каждому нервному окончанию.