Почти невинна - Фэйзер Джейн - Страница 1

• 1/89
• Следующая

Каркасом, 1360 год

Женщина улыбалась. Именно той улыбкой, которая неизменно будила змей похоти, сразу же поднимавших хищные головки в его животе и посылавших жар неотступного желания по всему телу. Всегда. Даже сегодня.

Мужчина вернул улыбку и, протянув руку, коснулся роскошных темных волос, ниспадавших почти до колен женщины и отливавших густой чернотой на фоне девственной белизны ее полотняной сорочки. Девственной белизны, так сокрушительно противоречащей набухшему чреву.

— Похоже, Изольда, твою красоту ничто не способно затмить.

Женщина восприняла комплимент как должное и принялась играть с каплями, падавшими с сальной свечи, стоящей перед ней на столе, скатывая жир в мягкие шарики. Пальцы с длинными ногтями мерно двигались, и мужчина ощутил шевеление в чреслах. Сколько раз эти ногти раздирали его спину в порыве страсти, сколько раз эти мелкие белые зубки впивались в плечо во время безумно бурного слияния?! Мужчина отвернулся и шагнул к узкой щели амбразуры, вырезанной в стене башни крепости-монастыря Каркасона. Ничего не видно, кроме узкой полоски неба, на которой брошью сияла одинокая звезда. Глубокую тишину в комнате каким-то образом смягчали потрескивание дров в очаге, скрип ножек ее стула по каменному полу, плеск вина, льющегося из кувшина в кубок. Услышав последний звук, он едва заметно напрягся. Но не повернулся, пока она не заговорила. А заговорила она только минуты через две.

— Подойди, Джон, выпей со мной. Этим вечером ты в странном настроении. Вспомни, пройдет много месяцев, прежде чем мы снова сможем быть вместе.

Какой сладостный, нежный, вкрадчивый, притворно-ласковый голос! К горлу Джона подступила желчь.

— Да, но, поверь, было чертовски трудно выбраться к тебе, — вздохнул он, возвращаясь к ней.

На столе стояли два оловянных кубка с вином. Ее рука хищно сжимала ножку одного. Того, что был перед ней. Полные, чувственные губы мужчины продолжали улыбаться, но веки были полуопущены, скрывая выражение голубых глаз. Неяркий свет отблесками заиграл на его золотистой голове, когда Джон наклонился, чтобы поцеловать ее рот, чуть скривившийся под его ласкающими губами. Как легко забыть обо всем…

— У меня для тебя подарок, — объявил он, медленно выпрямляясь.

Серые глаза женщины жадно блеснули, как всегда, при упоминании о столь соблазнительных вещах.

— Что именно?

— Крестильный дар для нашего ребенка, — пояснил он. — Сегодня ночью я уезжаю на войну в Бургундию, а ты родишь и получишь церковное очищение задолго до того, как мы сможем увидеться вновь.

— Где он?

Она даже соизволила подняться, высокая и грациозная, несмотря на большой живот. Живая, трепетная, со своими блестящими темными волосами и сверкающими глазами… пухлые рдеющие губы восторженно приоткрыты…

Ничего не скажешь, ее возлюбленный славился истинно царственной щедростью. Недаром он был могущественным принцем.

Он показал на кожаный мешок, лежавший на скамье у огня.

— Почему бы тебе не посмотреть самой?

Женщина мелкими шажками подошла к очагу и наклонилась над мешком. Тем временем мужчина бесшумно и ловко поменял местами кубки.

— Какая красота! — ахнула она, поднимая золотую двуручную чашу, усаженную изумрудами и рубинами.

— Загляни внутрь, — негромко посоветовал он. Она медленно вытянула нить сапфиров: каждый камень величиной с яйцо малиновки.

— О, Джон, ты никогда не перестанешь изумлять меня! — призналась она, глядя на него все с той же неизменной улыбкой. Мелькнула ли в ее глазах тень сожаления? Если и так, она исчезла, не успев появиться.

— Давай выпьем, — предложил мужчина. — За наше дитя.

Он поднес к губам кубок. Она последовала его примеру.

— За любовь, Джон.

— За любовь, — эхом отозвался он и осушил кубок.

Она проследила, как он пьет, прежде чем попробовать вино и броситься в его объятия. Теплая, любящая… и такая вероломная. И все же былое вожделение зажглось в нем, когда он почувствовал толчки ребенка в ее животе, так тесно прижатом к его собственному.

— Почему ты надел кольчугу? — неожиданно удивилась она, проводя рукой под его сюрко. (Средневековое одеяние, короткое у мужчин, длинное у женщин.) — Вряд ли это подходящий костюм для любовного свидания.

— Дороги опасны, — пояснил он, кончиком пальца обводя ее подбородок. — Разбой в этих краях приобрел поистине невероятные размеры.

Он снова привлек женщину к себе, ощущая вкус вина на ее губах.

И тут раздался звук, которого он ожидал. Его герольд трубил в охотничий рог, призывая воинов к оружию. Требуя собраться на большом дворе. Его люди будут готовы к атаке, но позволят врагам сделать первый шаг, хотя нападающие ничего не знают о словах умирающего шпиона, вырванных пытками и послуживших предупреждением тем, кого собирались принести в жертву.

Женщина в его объятиях чуть отстранилась и приподняла голову.

— Что это?

Топот бегущих ног, спотыкающиеся шаги эхом отдались на каменных плитах коридора и замерли перед тяжелой дубовой дверью. Дверь распахнулась.

— Госпожа, нас предали!

На пороге стоял монах в подпоясанной шнуром сутане францисканского ордена, судорожно сжимая грудь, из которой торчала рукоять кинжала. Как ни странно, крови не было. Монах вдруг вытянулся и рухнул на пол. Только тогда из раны медленно пополз алый ручеек.

— Что это? — повторила женщина, хватаясь за горло и с ужасом взирая на любовника: очевидно, на нее наконец снизошло озарение. — Что ты наделал?

— То самое, что ты собиралась сделать со мной, — пояснил он голосом, спокойным, как летнее море, и, молниеносно развернувшись, выхватил из-за пояса нож.

Еще мгновение, и оружие, пролетев в воздухе, вонзилось в сердце воина, пытавшегося перескочить через мертвеца. Воин, остановленный в прыжке, упал. Острый, хищно блестевший двузубый клинок выпал из его руки и со стуком покатился по полу.

Женщина внезапно поперхнулась, издала жалобный, сдавленный стон, по-прежнему отчаянно хватаясь за горло. Глаза в ужасе расширились.

— Что ты сотворил со мной?

— Только то, что ты намеревалась сотворить со мной, — повторил он.

Ее взгляд метнулся к кубкам, и лицо исказилось страхом. Она согнулась пополам и, обняв руками живот, вскрикнула:

— Помоги! Во имя Господа, помоги мне!

Он осторожно опустил ее на пол, не в силах испытывать жалость к женщине, страдающей от мук, которые она хотела уготовить для него. Только она знала, как действует подсыпанный в вино яд.

Ее глаза подернулись дымкой, начали мутнеть. Тело ритмически содрогалось, но сознание, похоже, уже покинуло женщину. Мужчина встал перед ней на колени и наспех пробормотал слова церковного отпущения, как предписывал папский эдикт. Несмотря на бесчисленные тяжкие грехи, совершенные этой женщиной, несмотря на то что руки ее были по локоть в крови, он не мог хладнокровно предать ее вечному проклятию.

Продолжая шептать, он вдруг заметил какие-то новые судороги, отличные от тех, что сотрясали ее тело. Это ребенок прокладывал себе путь в мир.

Мужчину на мгновение обуяла нерешительность. Ребенок его, но зародился и вырос в чреве преступницы и уже потому ничего не значил для Джона. Если он сейчас уйдет, дитя погибнет вместе с матерью. Вероятно, ему все равно не жить: какие шансы у восьмимесячного малыша? Но что-то в этой примитивной борьбе за жизнь, в слепой потребности увидеть свет не позволило Джону равнодушно отвернуться.

Он поднял подол сорочки и помог ребенку родиться. Головка показалась в тот самый момент, когда мать в последний раз вздохнула. К его изумлению, девочка тут же залилась прерывистым плачем. Она родилась маленькой, чего следовало ожидать от недоношенного ребенка, зато ручки и ножки оказались на месте, на каждой было по пять пальчиков. Она уставилась на отца немигающим взглядом, хотя пронзительные вопли сотрясали крошечное тельце.

• 1/89
• Следующая