Концы в воду - Ахшарумов Николай Дмитриевич - Страница 47

• Предыдущая
• 47/50
• Следующая

– Эк она вам далась! В два дня – вот уже пятый за справками! Успокойтесь, здорова; здоровее нас с вами. Но муж у нее поврежден.

– Ну, я так и думал.

– А вы их видели?

– Видел его. И я рассказал ему коротко вчерашний случай. Д** покачал головой:

– Скверно, того и гляди, что придется его засадить.

– Вы, однако, сказали ему, что она сумасшедшая?

– Грешен, сказал… Что же мне с ним делать? Не спорить же! Только это уже было напоследок, а сперва он меня поднадул. Случай курьезный. Во вторник поутру прислал за мной экипаж с запиской: крайняя надобность, просит приехать немедленно. Час у меня был свободный, и я поехал. Вхожу к нему, смотрю, человек огорчен; запер двери. Так и так, мол, несчастье! Жена помешалась, дурит, заговаривается, хочет бежать из дому. Я слушаю, вы понимаете, не вдогад. «Была больна?» «Да, – говорит, – была: ушибла темя». Ну, там, как водится, кто лечил? Он назвал, потолковали еще; потом он повел меня к ней и оставил. Стали мы с ней говорить, смотрю – ничего не заметно. Только когда я свел разговор на ее болезнь и заставил ее рассказывать, оказалось действительно, что женщина вне себя. Но затем ничего особенного, говорит связно и резоны весьма достаточные: держут здоровую взаперти, отнимают ребенка, отняли платье. Ну, разумеется, плачет, жалуется на мужа. Думал я, думал, понять ничего не могу, встал и пошел к нему. Говорю: «Кажется, вы ошиблись», – и жду это, знаете, что человек обрадуется, будет благодарен. Не тут-то было. Смотрю, вертится, расставил руки: «Как так ошибся? Не может быть!» – «Э, полноте, – Оговорю, – почему же, нет? Я двадцать лет практикую, да и то иногда случается». Он смотрит, вытаращил глаза: «Да вы говорили с нею? Расспрашивали?» – «Конечно». – «И ничего не заметил?» – «Положительно ничего». – «Доктор, вы меня удивляете!» – «Да я, -, говорю, – и сам удивляюсь». – «Помилуйте, после того, что я вам сообщил. Или вы мне не верите?» – «Извините, – говорю, – я никому не верю». – «Но факты! Факты!… Вы слышали? Я вам говорил, что она хочет меня отравить». – «Нет, вы этого не говорили». – «Как! Ну, может быть… забыл. Все равно, теперь говорю».

– «Из чего же вы заключаете это?» – «Из чего? На что вам знать, из чего? Это не ваше дело». Смотрю, скверно! Человек вне себя, вытаращил белки и в лице судороги… «Эге, – думаю, – так вот оно дело-то в чем!» Ну, после этого вы понимаете, я уже знал, как с ним толковать. «Послушайте, – говорю, – пожалуйста, вы не волнуйтесь. Я вижу, вы нездоровы, и вы только хуже этим себя расстраиваете. Будьте спокойны, я у вас ничего не хочу выспрашивать, кроме того, что вы сами сочтете нужным мне сообщить». Это его озадачило, и он задумался. – «Делать нечего, – говорит, придется вам рассказать… Вот видите…» Ну и пошел, как это у них обыкновенно: заговор, шайка… Родственники по первой жене (вы, если не ошибаюсь, из них) напугали эту несчастную до того, что она с ума спятила и теперь заодно с ними, против него, хотят отравить, и прочее. Я выслушал. «Если так, – говорю, – это совсем другое дело. Жаль, что вы раньше мне этого не сказали. Я бы тогда иначе с нею поговорил. Позвольте мне еще раз». Пошел к ней. «Так и так, если вы сами еще не догадываетесь, то я обязан вам сообщить…» и прочее. Барыня моя – в слезы, перепугалась до смерти. – «Что, – говорит, – мне с ним теперь делать? Он убьет меня!» Оказалось, что он уже колотил ее и что этот ушиб, от которого она захворала, – его проказы. Я успокоил ее. «Делать нечего, – говорю, – потерпите немножко. Посмотрим, как это пойдет, а на всякий случай я вам пришлю сторожа».

– И послали?

– Послал. Разумеется, я уверил его, что это для нее, и просил, чтоб он спрятал его у себя, чтоб она не видела. Человек этот там и сидит теперь у него за дверьми в уборной. Но после того, что вы мне рассказали, я очень боюсь, что этим не ограничится. Смотрите, будьте поосторожнее. Вы ведь из «заговорщиков». Лучше всего не пускайте его совсем к себе, ну, а если уж придет, то не дразните. Он может наделать бед. Если бы у меня не были руки связаны, я бы его сейчас засадил. Да, думаю, я это и сделаю.

Вот она, Немезида! [36] Настигла!… Д** говорит, что он безнадежен, но Д** не знает еще всего. Если бы знал, он понял бы, откуда все эти страхи заговора, отравы и прочее. Все это – тени прошлого.

Кстати, насчет теней. У меня началось опять это, что было в М**. Почти каждую ночь вижу во сне, что входит кто-то и все нечаянно, иной раз знакомый, иной раз так, кто-нибудь, весь в красном или с каким-нибудь невозможным лицом… Вчера слышу: знакомый голос зовет по имени, входит Ольга и подает мне что-то… Смотрю – билет железной дороги. Еще совет уехать! Смешно! Точно как сговорились…

Надо, однако, напомнить Ивану, чтоб он не пускал Поля.

Прошло с полчаса. Смотрю, он вернулся.

– Как, доктор! Вы не уехали?

– Нет, – говорит. – Я опять к вам. Мне надо с вами поговорить о вашем муже. Скажите, пожалуйста, вы не догадываетесь, что он нездоров?

Я молчала… Смутное подозрение закрадывалось мне в душу.

– Болен, – продолжал он, – и очень серьезно болен. Мря обязанность не позволяет мне скрыть от вас. Он сходит с ума.

– Как?! – вскрикнула я, всплеснув руками.

– Тсс… Ради Бога! Будьте благоразумны.

Он стал меня успокаивать, но я не слушала. Невыразимый страх напал на меня.

– Он убьет меня!… Куда я уйду от него?… – И я разревелась. Доктор был очень внимателен, взял меня за руку.

– Успокойтесь, – говорит, – черт не так черен, как мы его представляем себе. Имя не изменяет дела, а дело, как оно есть, должно быть известно вам. Вы должны были сами видеть его состояние.

– Да, – отвечала я вне себя, – видела! Он уж и так едва не убил меня!… Эта болезнь… – И я рассказала ему, как это случилось.

Он был смущен и задумался; йотом стал расспрашивать, как давно и что я за ним замечала? Я рассказала ему все, что только могла рассказать, не выдавая себя, но когда он стал добиваться, какие причины, – я наотрез отвечала ему, что не знаю.

Мы говорили долго, и он признался, что он не детский доктор, а главный врач в больнице умалишенных и занимается этим делом давно. Оказалось, что Поль это знал и пригласил его для меня.

– Он уверен, что вы помешаны, и я вынужден буду покуда оставить его в этой уверенности. Что же делать? Ради его и себя придется вам несколько потерпеть, пока это не выяснится. Я не могу теперь ничего предсказать наверно, но буду у вас при первой возможности, и тогда мы посмотрим. А покуда не бойтесь; я вам пришлю сторожа: это простой солдат, но человек опытный и на которого вы можете положиться. Только вы понимаете: это секрет. Он будет там, у него, и вам не скажут ни слова об этом. Вы даже его не увидите, если, Бог даст, все обойдется тихо. Помните только одно: не надо его раздражать, он вас считает сумасшедшей, и вы не спорьте, не противоречьте ему ни в чем. Делайте вид, как будто бы вы и не догадываетесь, в чем дело. Прощайте, мне надо еще повидаться с ним.

Я отпустила его, несколько успокоенная, и это длилось с грехом пополам, покуда я думала, что он у мужа, но когда няня, посланная за сведениями, вернулась с ответом, что уж уехал, весь этот ужас, который его присутствие и спокойные, уверенные слова держали на привязи, вдруг поднялся и охватил меня с новой, еще неиспытанной силой. Я вдруг припомнила эти кровью подернутые глаза и взгляд… О, этот взгляд! Я понимала теперь его значение; он был передо мною, тут, горящий немым страданием, для которого нет имени… Куда уйти? Что делать, если он вдруг войдет, посмотрит, увидит, что у меня ни кровинки в лице, увидит, что лихорадка меня колотит, и спросит: что это с тобой?… А дочь? Что я сделала? Зачем не сказала о ней моему защитнику? Анюта, несчастная! Нет, я не дам ему на руки Анюту! Не дам ни за что!

Смеркалось, и я сидела одна у себя в полумраке неосвещенной спальни… Лампадка у образа светилась невидимая из-за темной перегородки. Руки и ноги мои леденели, а голова горела, и в голове – мысли-мучительницы! О! Что за мысли! Передо мною, в темном углу, стояли бок о бок, как под венцом, два призрака: он и она. И я думала: «Вот, она отняла его у меня, и они опять пара: он сумасшедший, она отравленная!… Куда же мне-то деваться! Уйти разве к Черезову? Но я солгала Черезову; и если когда-нибудь, как-нибудь он узнает правду, он оттолкнет меня от себя с отвращением! О, Боже! Вот он, тот ад, о котором мне Черезов говорил, что он не в подвале там где-то, под театральной доской, а в душе!»

• Предыдущая
• 47/50
• Следующая