Желая дракона (ЛП) - Мило Аманда - Страница 14

— Масло? Что такое масло?

Глаза Налле цвета коры корицы блестят.

— О-о-о, подожди, пока не попробуешь. Мы добавляем соль в молоко и размешиваем его в сливочное масло.

Положив барашка себе на колени, я обдумываю ее предложение.

— Я уже голоден, услышав это.

— Хорошо, вернемся к работе. Не умрешь с голоду, держа в руках кусок размером с лаваш. А ты быка только что выкашлял! Действительно?

— Что такое лаваш?

Она пристально смотрит на меня.

— Накорми ягненка, не ешь ягненка.

— Я не буду, — говорю я ей и покачиваю ведром, чтобы соблазнить моего шерстистого друга. — Ты, должно быть, голоден. Попробуй, малыш.

Я окунаю пасть ягненка в быстро остывающую жидкость, и на этот раз он начинает ее глотать. Его длинный хвост начинает дико вилять.

— Что мы будем делать после этого? — спрашиваю я Налле, глубоко погружая пальцы в плотную шерстяную подушку на спине ягненка.

— Думаю, что упакую припасы для нашего путешествия. Я хочу быть готовой к… ко всему, что мы обнаружим, когда отправимся возвращать моего брата.

Ах, да, ее брат. Конечно, она думает о своем брате. Я чувствую себя эгоистом, потому что с нетерпением жду возможности отдохнуть рядом с ней. Поскольку не знаю ее брата, я не разделяю ее стремления вернуть его. Я счастлив сделать это, но его тяжелое положение не поглощает мои мысли.

Не то чтобы страхи за него не преследовали Налле.

— Пешком до села Киппик можно добраться за несколько дней. Но с тобой, если ты полетишь со мной… — она замолкает, я думаю, боясь попросить об этом одолжении.

— Я полечу с тобой, дрхема, — мягко заверяю я ее.

Что бы она не попросила у меня, я постараюсь это сделать.

Ее бездонные карие глаза мерцают, когда она смотрит на меня.

— Спасибо.

Халки

Когда все повседневные дела Налле выполнены, она выглядит растерянной. Хотя даже измученная, она полна решимости выполнять свои обязанности, и я восхищаюсь ее стойкостью. К тому времени, когда позволяет себе объявить этот день оконченным, она ведет меня к уборной, небольшой песчаной постройке, расположенной вдали от лагеря ее клана. Я следую за ней, что сначала, кажется, нервировало ее, но затем она исчезает за половиной стены, приседая, и я оборачиваюсь, чтобы опереться на стену ямы. Это совершенно неожиданное предприятие. У меня больше нет клоаки, которая выделяет выделительный мазок мела, пригодный для разметки углов территории.

Вместо этого я на собственном опыте обнаружил, что половой орган мужчины является также их выделительным помощником, как у животного. Как нетрадиционно. Он длинный и гибкий, и когда я пытаюсь облегчиться, я брызгаю воду себе на ногу. Приходится ухватиться за довольно чувствительную ручку и прицелиться, чтобы не распылить на себя.

Однако аромат приятно сильный. Этого достаточно для маркировки. Однако теперь меня беспокоит, что произойдет, когда моя еда переварится. Если я пропускаю сюда только жидкость, что будет после переваривания пищи? Как это выйдет?

— Мы писаем вместе? — спрашивает Налле странно напряженным голосом.

— Теперь, когда я в этом разбираюсь, кажется, да.

Налле издает почти сдавленный звук, но, когда я смотрю через плечо в ее сторону, она приказывает мне не смотреть на нее.

— Я почти не вижу тебя над перегородкой.

— Не смотри на меня вообще!

Качая головой от странности моей пары, я делаю, как она приказывает, и занимаюсь своими собственными делами.

Наконец, мои запасы воды, кажется, подошли к концу. Я встряхиваю свой орган, чтобы избавиться от капель, и наслаждаюсь ощущением, как мой орган растягивается и подпрыгивает. Ха! Как люди мужского пола добиваются чего-либо? Я мог играть с этим почти весь день.

— Что, черт возьми, ты делаешь? — спрашивает Налле позади меня.

Я поворачиваюсь, все еще держа свой орган за слишком чувствительную головку.

— Смотри, как это изгибается. Длина смешная — вот, почему бы тебе не попробовать?

Налле стоит, упершись руками в бедра, сдвинула брови, втянув губы между зубами, пока я не сделаю свое предложение.

— Что? Нет!

Потом она пытается от меня отстраниться.

— Подойди сюда и возьми его, — раздраженно говорю я. — Он не кусается.

— Я не собираюсь трогать это!

— Тогда отпусти его, и я прикоснусь к нему, жадный членосос! — громко кричит снаружи туалета одна из женщин ее клана.

Позвоночник Налле выпрямляется.

— Отойди, шакал! — рычит она, к кому бы она ни обращалась.

Я дошел до нее, и поскольку Налле упрекала свою подругу, она, должно быть, не заметила моего приближения, потому что, когда я ударяю ее по руке своим органом, она визжит.

— Тебе там нужна помощь? — кричит еще одна женщина из ее клана.

— Я тоже могу стать волонтером, — добавляет еще одна женщина. — Меня не волнует, что этот мужчина в проклятом туалете — я поскачу на нем.

— Извращенки! — кричит Налле, у меня в ушах звенит. — УХОДИТЕ!

Когда она поворачивается лицом ко мне, а не к стене туалета, на которую кричала, я вижу ее раздраженное выражение, и мой орган немедленно наполняется тяжестью, становясь твердым, как камень.

— Ты слишком долго ждала, — говорю я ей. — Теперь ты не сможешь с ним поиграть.

— Дай мне пять минут с ним, и держу пари, я смогу заставить его поиграть со мной! — кричит еще один член клана.

— Нам нужно убираться отсюда, — бормочет Налле. — Ну давай же.

Пульсирующая потребность горит внизу живота. И я больше не хочу играть с собой. Я хочу поиграть с Налле.

Она должно быть увидела во мне перемену. Ее глаза широко раскрываются, и она начинает пятиться из уборной.

— Халки, давай вернемся в домик и вымоем руки.

— Я не хочу мыться, — говорю я ей. — Я хочу тебя.

Налле

Немалым усилием воли я уговариваю своего дракона следовать за мной, избегая его сильных, удивительно умелых рук. Мы проходим мимо ухмыляющихся женщин-соплеменниц, которые предлагают всевозможные предложения о том, что и где мне следует делать Халки дальше, и мне удается игнорировать их, когда я веду его обратно в свой домик, где я закрываю за нами дверь.

Я откидываюсь к стене, вздыхая с облегчением.

— К тому времени, как он выпустит тебя, ты будешь ходить с кривыми ногами, — услужливо кричит Соргенфрейя через дверное полотно.

— Ты издеваешься? — смеется Данна. — Вы видели размер той клюшки, которой он размахивает? Ей повезет, если он не разделит ее пополам, не говоря уже о том, что она куда-нибудь пойдет после того, как он с ней покончит.

Мои глаза закрываются.

— Не обращай на них внимания, — раздражаюсь я. — Все они абсолютные извращенки.

— И гордимся этим! — кудахтает Соргенфрейя по другую сторону откидной створки, прежде чем наконец уйти.

Прикосновение костяшки пальца Халки к моей щеке заставляет мои глаза распахнуться.

— Я могу отключить их болтовню, — грохочет он. — Особенно, когда я смотрю только на тебя.

Он опускается на одно колено, обхватывает руками мои бедра и перекидывает меня через одно из своих мускулистых плеч.

Я бы вскрикнула, будь у меня кислород. Но воздух вырывается из меня в тот момент, когда я ударяюсь об эту удивительно твердую часть его тела. На его плече нет подкладки; ни унции жира, чтобы смягчить его твердые, как камень, мышцы.

Он идет к моей скамейке, которая служит местом для сидения в домике и платформой для моей кровати. Без церемоний он бросает меня на нее, и я изо всех сил стараюсь не обращать внимания на мою близость к его вырвавшемуся кирпичу, который так близко, что почти задевает мою ногу.

— Мы будем спать, — приказывает он.

Я в спешке выдыхаю.

Я начинаю снимать ботинки — процесс, который Халки находит увлекательным. Я расплетаю волосы и обычно устраиваюсь поудобнее, оставаясь как можно более одетой. Потом забираюсь под одеяло на скамейке.