Цена жизни (СИ) - Стоев Андрей - Страница 20

Ленка подошла к нам и посмотрела на Генриха с любопытством.

— Садись, Менцева, — он порылся в своей сумке, которая лежала рядом, достал оттуда нож и положил его перед нами.

— Руками не трогайте, только смотрите, — распорядился он. — Посмотрите на него внимательно и расскажите то, что вы о нём поняли.

Мы дисциплинированно уставились на нож. Я смотрел на него и не мог понять, что я должен в нём увидеть. Ну, немного необычная форма и заточка — это делают, чтобы нож выглядел пострашнее, когда основными покупателями предполагаются офисные работники и прочая подобная публика. Те, кто реально пользуются боевыми ножами, обычно предпочитают что-нибудь попроще, безо всяких жутких изгибов и зубцов. Что ещё можно сказать, просто глядя на этот нож? Однако Генриху явно хочется услышать что-то большее, чем очевидные выводы. Тогда что?

Я попробовал ощутить нож. Не смотреть на него, а почувствовать его, как самостоятельную сущность. Звучало это, конечно, довольно шизофренически, но когда я попробовал сначала почувствовать все напряжения в нём, а потом перейти от частного к общему, кое-что действительно получилось.

— В лезвии есть дефект, — сказал я. — Какая-то неоднородность. Может быть, трещина.

— Там просто пузырёк, — возразила Ленка. — Дефект отливки, который попал в пластину, из которой вырезали заготовку. В этом ноже нет души, — она немного смутилась. — Вы можете смеяться, это действительно звучит смешно, но я чувствую, что он не хочет быть ножом. Он мёртвый. Это ненастоящий нож, это просто фабричная дешёвка. Просто имитация.

— Здесь не над чем смеяться, — на удивление мягко сказал Менски. — Всё правильно. А теперь таким же образом посмотрите вот на этот нож.

Второй раз я уже знал, как смотреть, и дело пошло легче.

— В металле несколько слоёв, — сказал я. — Сердечник из мягкой стали. И это ручная работа. Есть небольшие неоднородности, но они влияния не оказывают. Это хороший нож.

— Это плохой нож, Кени, — вздохнула Ленка. — Он хорошо сделан, и с первого взгляда это действительно хороший нож, но у него плохая аура. Кузнец, который его ковал, был на что-то очень сильно разозлён, а может, он вообще весь мир ненавидит. Я этим ножом пользоваться ни за что не стану, лучше уж фабричная штамповка.

— Я восхищён, Менцева, — с искренним уважением сказал Генрих. — Даже первый нож мало кто смог бы так подробно описать, а вот со вторым я и сам ничего не мог понять. Вроде отличный нож, но душа у меня к нему совершенно не лежит, и ничего с ним нормально не получается. Он как бы плохо слушается. Долго не мог понять, что со мной, только потом начал подозревать, что на самом деле виноват нож. Чтобы вот это всё увидеть с одного взгляда… это просто потрясающий талант, Менцева. Что ты скажешь насчёт этого, Арди?

— Это меня нисколько не удивляет, — пожал я плечами. — Я давно знаю, что моя жена, как Владеющая, гораздо талантливее меня.

— И тебя это не задевает?

— Совершенно не задевает, мы же одна семья. Её успехи — это мои успехи, и наоборот. Для меня завидовать ей всё равно, что завидовать самому себе.

— Не очень типичный взгляд на семью, — хмыкнул Генрих. — Но возможно, что старые семьи Владеющих, где связь уже очень сильна, именно так друг друга и воспринимают. Хотя должен сказать, что и ты очень неплохо справился, просто твоя жена продемонстрировала нечто совершенно выдающееся. Но я подкинул вам эту задачку вовсе не ради пустого любопытства. У нас с вами опять возникла проблема.

— Проблема? — непонимающе переспросила Ленка. — Какая проблема?

— Арди мне очень наглядно продемонстрировал, что он меня превосходит, как боевик…

— Глупости! — немедленно отреагировал я.

— К сожалению — в основном для меня к сожалению, — нет, не глупости. Я примерно так же ощущаю себя в спаррингах с Анной Максаковой — она иногда проводит их для преподавателей боевой практики. Когда понимаешь, что противник полностью контролирует ход боя, и ты видишь, что не можешь ничего сделать, а можешь только потрепыхаться чуть подольше. Сегодня я точно так же себя чувствовал с тобой. Вы оба очень усилились за это лето. Совершили просто гигантский скачок — с чем это связано?

— Не имею ни малейшего понятия, — пожал я плечами.

И тут же задумался: а я точно не имею ни малейшего понятия? Кое-какие предположения у меня всё-таки появились, но обсуждать их с Генрихом я ни в коем случае не собирался.

— Так вот, — продолжал он, — в связи с этим сразу возник очень важный вопрос: такой прогресс случился у вас только в боевых умениях? Поэтому я и устроил вам эту проверку с ножами. Как оказалось, вы не только стали драться лучше, у вас заметно изменилось восприятие мира. Так что твоя победа, Арди, действительно неслучайна — ты меня и в самом деле перерос. Я, конечно, с удовольствием буду с вами и дальше заниматься — для меня это ценная возможность сразиться с сильным противником. Но сам я уже ничего вам дать не смогу. Чтобы развиваться дальше как боевикам, вам нужен противник посерьёзнее — та же Анна Максакова, например.

— Вы меня очень озадачили, наставник, — признался я. — Вы хотите сказать, что боевая практика для нас совершенно бесполезна?

— Нет, не совсем бесполезна, — покачал он головой. — Мы же здесь не только дерёмся. Но вам определённо необходима индивидуальная программа. Я отправлю доклад декану — может, Академиум и в самом деле сможет организовать вам тренировки с Максаковой.

— Не уверен, что Анна согласится, — с сомнением заметил я. — Зачем ей это?

— Может, и согласится, — возразил Генрих. — Ей тренировки тоже полезны, и я сомневаюсь, что у неё имеется большой выбор партнёров. Чем выше поднимаешься, тем сложнее найти равного противника.

— Насчёт равного противника — это всё-таки не про нас, — хмыкнул я. — Но вы правы, она может и заинтересоваться.

— В общем, посидите пока, подумайте, что для вас не имеет смысла, а что может оказаться полезным, — сказал он поднимаясь. — А потом мы вместе сядем и попробуем наметить для вас индивидуальные программы.

Он двинулся к Сельковым, которые уже вошли во вкус и довольно задорно мутузили друг друга. Мы проводили его взглядами и помолчали, обдумывая новости.

— Я всё-таки не совсем поняла, что изменилось… — вздохнула Ленка.

— А я понял, — отозвался я. — Ты разве не заметила, что чем лучше у нас структурируется эссенция, тем лучше мы чувствуем Силу?

— Что-то такое есть, — неуверенно отозвалась она. — Я как-то не особенно об этом задумывалась. Но вообще-то да, ощущения немного изменились.

Действительно, ощущения изменились, и не немного, а довольно сильно. Интересно, что до разговора с Генрихом я тоже не особо обращал на это внимание. Похоже, мы так увлеклись структурированием эссенции, что полностью упустили из виду прогресс в других областях.

Эссенцию мы с ней решили структурировать по-разному. Марен, по всей вероятности, нападёт на меня, причём неожиданно, так что я выбрал структуру, больше приспособленную для защиты. Ленке непосредственная опасность грозит меньше — вряд ли Марен знает о её роли в гибели его брата, и он, скорее всего, не станет воспринимать её всерьёз, если вообще обратит на неё внимание, — поэтому она предпочла структуру с упором на нападение. Структурирование оказалось совсем непростым делом, но кое-какие успехи у нас появились — узлы структур уже обозначились и начали постепенно набирать плотность.

— Думаю, Лен, мы можем считать доказанным фактом, что эссенция помогает лучше ощутить Силу, — сказал я. — Для меня главный вопрос выглядит так: допустим, мы избавились от эссенции. Израсходовали её полностью, или ещё как-то. Сохраним ли мы в этом случае наше теперешнее сродство с Силой или откатимся назад, к состоянию до эссенции?

— Не знаю, Кени, — в замешательстве сказала она. — Но мне кажется, что если и откатимся, то сможем быстро вернуться обратно. Мы же будем помнить наше ощущение Силы. Может, спросить у Алины?

— Она ничего не скажет, — покачал головой я. — Потому что сама больше ничего не знает. Я полностью уверен, что рассказала всё, что знала. Да собственно, не так уж много она и знала. Только то, что Драгана сумела раскопать в архивах Круга, но там вряд ли можно найти что-то по нашему с тобой случаю. Наши развивают сродство с Силой, те из Полуночи структурируют эссенцию, а вот про таких, как мы — которые структурируют эссенцию, чтобы потом от неё полностью отказаться, — про таких вряд ли кто-то слышал.