Солдат и пес. Книга 1 (СИ) - Советский Всеволод - Страница 3

И теперь геликоптер резко снизился. Видно, оператор что-то упустил. Не справился с управлением. Слышно было, как винты отчаянно засвистели, не в силах набрать высоту…

Вдруг пес вскочил, понесся вперед. Прямо к дрону.

— Сент! Сент!

Я сам не понял, как вскочил и помчался за ним. Мелькнула сумасшедшая догадка: Сент совершенно по-человечески понял мысль «сам погибай, а товарища выручай»… Но она мелькнула и пропала, и вовсе мыслей никаких не было, а я видел только дрон, почему-то так и зависший в метре над землей, летящего стрелой пса, и чуть дальше — три затаившиеся человеческие фигуры.

— Сент! — срывая голос, крикнул я, уже сознавая, что сейчас будет непоправимое.

Я выстрелил. Попал в кого-то, но еще дрон… Летящая смерть. Он низко и уже готов к тарану.

Сент взвился в воздух. Он смог, но какой ценой…

Взрыв.

И здесь как будто что-то затмило взгляд. Я не видел последний миг земной жизни моей собаки. Увидел ослепительную вспышку. Успел заметить, как один из врагов конвульсивно вскочил и тут же упал. А меня как-то мягко толкнуло взрывной волной, и вдруг я ощутил, как отказали ноги. Просто исчезли, и все. И небо и земля перевернулись.

Я не сразу понял, что лежу на земле и вижу, как немыслимо далекие белоснежные облака плывут куда-то в бирюзово-синем небе. И слышу далекие-далекие голоса.

— … Лежи! Лежи, сука, если жить хочешь! Ранен? Не ссы, поможем, — я не понял кто говорил.

Господи! Как хорошо, оказывается, лежать так, видеть небо, облака. Как я раньше не понимал, что это так чудесно!.. Ну да ладно! Еще немного, и я взлечу к ним…

Небосвод вдруг закрылся радостной физиономией Толь Толича:

— Серый! Серый! Мы их раздолбали! Спасибо тебе, ты нас спас! Если б не ты!..

Если б не Сент… — хотел сказать я, и не сказал. Лицо Толича волшебно побледнело, стало прозрачным, и сквозь него я вновь увидел небо, облака, и почему-то звезды. Они неярко, нежно, но отчетливо сияли в дневном небе, и вдруг я ощутил, что меня приподняло над землей, на секунду задержало — как будто на прощание — и я уже навсегда помчался ввысь. «Похороните рядом с Сентом…» — хотел сказать, но понял, что не могу говорить.

Небо? Ну, пусть будет небо.

Не скажу, что я расстроился, огорчился или вроде того. Нет. Оказывается, помирать совсем не страшно. А раз так, значит, смерти нет. Есть другая жизнь. Ладно! Посмотрим на нее.

Но что-то пошло не так. То есть, может, и так, да я того не ожидал.

Небо отменилось. Оно как-то так незаметно потемнело, я моргнуть не успел, как меня окружила ночь. И восхитительное чувство взлета, отсутствие гравитации тоже исчезло. Мир окутался привычной тяжестью. Полет кончился.

Как говорится — хорошенького помаленьку! Полетал, полетал, и будет. Вернулся.

Я лежал на спине в темноте, и первое, что пришло в голову: госпиталь! Сколько-то проплутал в бессознанке, да и вернулся в себя

Но с самой первой секунды это мысль была какой-то неуверенной. Вне всякой логики и даже восприятия. В довесок к ней призраком возникла мысль: нет, что-то здесь не то… И вот отсюда уже заработала логика, анализируя окружающее.

Огромное помещение, куда большее, чем больничная палата. Не тьма, но полутьма, искусственный синий свет. Дыхание, храп множества людей. Казарма?

Похоже. Но сроду не было у нас такой казармы! Какая-то она архаичная, как будто из прошлого. Двухъярусные нары, тощее шершавое одеяло типа «привет из СССР», подушка тоже какое-то недоразумение… И маленькая она, эта кровать, черт бы ее взял. Ноги мои ощутимо упирались в металлические прутья спинки. Хотелось распрямиться покомфортнее.

И запах! Тоже такой добротный, пусть и на любителя запах из прошлого — такое амбре устойчиво наполняло старые деревянные здания. Его не назовешь благовонием, чего нет, того нет. В нем другое: нечто патриархальное, уводящее в глубины подсознания, в коллективную историческую память… Короче, вряд ли объяснишь. Но помнить я его помню!

К этому времени мои глаза привыкли к этой полутьме, и весь я освоился настолько, что способен был воспринимать ситуацию в целом. Я видел над собой койку второго яруса, провисшую под тяжестью спящего тела, соседние подобные сооружения, слышал негромкие, но увесистые неторопливые шаги в отдалении… и понимал ровно то, что ничего не понимаю.

Где я, что со мной?..

Но в любой ситуации спокойствие — это на пятьдесят процентов решение любой проблемы. Ну ладно, на тридцать. Трезво, спокойно разбираться. И при том не тянуть.

Шаги приближались. Я осторожно повернул голову. Постарался, чтобы движение было максимально незаметным. Увидел коренастого парня в солдатской форме…

Твою же мать!

Это была так хорошо знакомая мне по фотографиям и картинкам форма бойца Советской Армии образца 1969 года, то есть последний вариант, просуществовавший до самого распада СССР. Однобортная гимнастерка с металлическими пуговицами, ремень с тускло отблескивающей латунной бляхой, штаны-галифе полушароварного типа, заправленные в кирзовые сапоги. А главное — голову украшала пилотка. Головной убор, в Вооруженных силах РФ сохраненный только на флоте и для женщин-военнослужащих! Иными словами, я видел перед собой солдата ВС СССР, к ремню которого к тому же был прикреплен штык-нож. Дневальный, ясное дело.

Ну и что все это значит?..

Ответ на этот вопрос, конечно, уже крутился во мне, но я не готов был к нему морально, поэтому постарался оттолкнуть его, этот ответ, не находя никакого другого.

Дневальный мерно прошагал мимо, а я, стараясь не шевелиться, проводил его взглядом, и тут только заметил рядом табурет с аккуратно сложенным обмундированием. И опять же с запозданием обратил внимание, что на мне тонкое белье: рубаха и подштанники. Летние, хлопчатобумажные, на армейском канцелярите — х/б. Зимний же комплект был так называемый полушерстяной или п/ш. В этом ночном костюме под неказистым одеялом спалось, в общем, нормально, но в целом в казарме ощущалась заметная прохлада, несмотря на «нагревательные элементы» в виде множества молодых тел. Без них, наверное, было бы еще холоднее.

Отбросив одеяло, я встал. Увидел сапоги с намотанными вокруг голенищ портянками. Да уж! Реликт за реликтом. Ну, с портянками я обходиться умею, жизнь научила. Быстро обулся, разобрал амуницию на тумбочке, прошелся по карманам гимнастерки — тоже летней, х/б, с черными погонами и петлицами — пальцы наткнулись на бумаги и книжечку из плотного материала. Документы. На месте. Хорошо.

Накинув х/б, я встал, пошел, стараясь ступать бесшумно…

Так!

С первого же шага я ощутил непривычность габаритов и моторики. Смотрел на окружающее я с заметно более высокой точки, и как-то неловко было ощущать самые естественные движения: встал, пошел… словно в одежде с чужого плеча.

Да. И вновь тот же немыслимый ответ.

Вставанием я, разумеется, произвел легкий шум, и теперь дневальный неспешно шел ко мне. В синем свете «ночной» лампочки я разглядел, что это среднего роста коренастый широкоплечий парень азиатской наружности. Типа башкира или северного казаха. Шел он, поигрывая в пальцах какой-то не то цепочкой, не то четками. Да, и даже при таком освещении видно было, что погоны и петлицы у него красные, с общевойсковыми эмблемами: звездочка в обрамлении лаврового венка. На советском армейском жаргоне этот орнамент иронически назывался так: «сижу в кустах и жду Героя» — имелась в виду Золотая Звезда, знак отличия Героя Советского Союза. Лычек на погонах не было. Рядовой.

— Ты куда? В сортир? — спросил он негромко и доброжелательно, и без малейшего акцента.

— Да, — не соврал я, поскольку именно туда и собрался. Правда, с другой целью.

— Ты же из переменного состава?.. Знаешь куда идти?

Мысль моя сработала вспышкой молнии.

Конечно, дневальный увидел мои черные погоны. Ага! Значит, в этой части я временно прикомандированный, на пересылке, так сказать. Можно слегка шлангом прикинуться: