Слово погибели № 5 - Дяченко Марина и Сергей - Страница 16
- Предыдущая
- 16/17
- Следующая
– Это не документ. Это семейная реликвия. Болтовня старика, давно выжившего из ума.
Алистан молчал. Он сидел в плетеном кресле, закинув ногу на ногу, и смотрел в окно, на галдящих синиц. У Игриса звенело в ушах – казалось, надвигается чудовищное землетрясение, идет волна, и пенная верхушка ее уже видна на горизонте.
– Это семейное дело чужих умерших людей, – повторил он с нажимом. – Мне неприятно это слушать.
– А придется, – тихо сказал Алистан.
Скрипнуло кресло.
– Вы же хотели узнать правду? Я вам не нянька и не цензор. Слушайте! Знайте правду, вы так трудились, чтобы ее добыть!
– Это не правда. Это не документ. Это…
– Тем более. Почему вы нервничаете, как девочка? Вы, следователь, как я понимаю, с опытом? Почему Алисия Желудь дослушала это до конца, а вы пасуете?
– Ладно, я дослушаю, – сказал Игрис. – Но я не верю ни единому слову!
Щелкнула черная клавиша.
– …на воссоединение с другим отрядом. Потом мы разделились. Мне было велено сидеть за баррикадой и никого не пускать. Легко сказать – никого. Когда повалила толпа с винтовками, я рванул было назад…
Голос старика отдалился, зазвучал глухо, как в бочке. Он говорил теперь отрывисто, подолгу умолкая, преодолевая хрипоту:
– …Никому не рассказывал. Вернулся к баррикаде, подпустил их поближе и открыл огонь. Один. Против целой роты! Они не ждали, их так и покосило, остальные залегли и стали палить уже по мне… Я обгадился. Но менял ленты и стрелял. Хоть и не хотел. Какой к лешему героизм! Он вступил в меня, и водил, как куклу. Я же не знал, что он маг. Никто не знал. Нас было двенадцать человек, всякому дорога своя шкура, а на прочих плевать. Он поднял нас и повел. Все померли, Студента пополам разорвало, я видел. Потом ничего не помню… Меня тоже приняли за труп… Пришел в себя, кругом уже пируют, уже ревут: «Слава Равелину!» Я тогда только вспомнил, как его звали, а то все Тихоня да Тихоня…
Странный звук прорвался из динамика. Старик плакал.
– …тоже герой и мертвец. На самом деле я не Герман и не Желудь, а Парм Гнилой Мост, в любом учебнике мое имя есть. Документы фальшивые после войны справил. А настоящие приберег… Они под полом. Знаешь, где искать. Там же и письма, и все, что я записал… Прости меня, дурака, но вот так вышло, и не могу помереть с этой тайной. На центральной площади, третий справа, я стою, с усами… Да и на любой памятной доске. Можешь прийти, поглядеть… Даже похож, как я был, в молодости… с тех пор усов не носил никогда… Живи, дочка, будь счастлива, выйди замуж, внуков мне нарожай… Если суме…
Кассета закончилась.
Алистан сидел, не шевелясь, только покачивая носком ботинка. Игрис чувствовал, как немеет лицо. Будто под анестезией.
Болотная Карга построила пряничный домик недалеко от шоссе, где часто пропадали машины. Она играла людьми, как в куклы. Она манипулировала…
Если верить человеку, чей голос сохранился на кассете, – маршал Равелин тоже был манипулятором. Тогда выходит, что памятник Равелину и Двенадцати – монумент в честь манипулятора и его жертв. В День памяти к нему возлагают цветы не просветленные люди, исполненные любви и достоинства, не соотечественники героев, а жертвы колоссального обмана, марионетки.
– Да-да, – прошелестел Алистан. – Именно так. Именно… Женщина носила это в себе двадцать лет. Что случилось, что она не утерпела?
– Молния.
– Что?
– Молния разбила памятный знак, – Игрис едва шевелил губами.
Он вспомнил: трещина прошла по лицу третьего справа. Сталевара, чье настоящее имя – Парм Гнилой Мост. Алисия была очень суеверной. Тут и несуеверный призадумался бы.
– Я не верю, – сказал Игрис. – Это бред.
– Мне-то она принесла доказательства, – по своему обыкновению отрешенно, проговорил Алистан. – Я-то не сомневался в правдивости ее слов. В том, что ее отец – не бредил и не лгал. Зачем ей понадобился маг? Именно из «Коршуна»? Она смотрела сериал… «Под надежным крылом». Там полно сюжетов, когда человек приходит в «Коршун» со своей тайной… со свидетельством о магическом преступлении… и получает помощь.
Алистан, казалось, говорил сам с собой, забыв о присутствии другого. Игрис вдруг почувствовал себя грязным. С головой выкупанным в дерьме и нечистотах.
– Это бред! – услышал он собственный голос. – Грязная провокация, непонятно зачем… Так оболгать… Я не верю в эту чушь!
– Верите, – кротко сказал Алистан. – Более того – знаете. И никогда не будете жить, как раньше. Из вашей жизни вырвали большой, светлый, счастливый кусок.
Он открыл магнитофон и вытащил кассету. Положил на плетеный стол веранды перед Игрисом:
– Вот то, чего вы добивались. Берите. Это правда.
– Это ложь.
– Это правда. Идите, обрадуйте жену… Знаете, найдутся люди, которые придут в восторг. Кто-то захочет заткнуть уши, не поверит с первого раза, но пройдет несколько лет – и не останется никого, кто верил бы в подвиг Двенадцати.
– Это не предмет веры! Это исторический факт! Которому есть свидетели, есть документы…
– Вам еще раз показать, что такое манипуляция? Или вы уже все поняли?
Игрис не поверил своим глазам: маг-убийца сидел, развалившись в плетеном кресле, и, кажется, ликовал.
– Дар манипулятора – относительно редкий. Определяется нелегко. Если все, кем манипулировали, гибнут, как это было в случае с госпожой Стри, – тайна хранится сколь угодно долго. Двенадцать в самом деле совершили то, что совершили, но двигала ими не любовь, не ярость, не вера в победу, не преданность своему народу. Ими двигала чужая воля, грубо и безжалостно. Они орали от страха, пачкали штаны, корчились. Это было, наверное, жуткое и жалкое зрелище… Они не герои, которых помнят столетия после смерти. Они…
– Чему вы радуетесь?!
У Игриса перехватило дыхание. Он хотел встать – и тут же рухнул обратно в кресло. Заговорил прерывисто, как старик, чей голос записан на пленку:
– Все равно, что ими двигало! Человек может орать от ужаса, но делать свое дело! Страна распалась бы, погрязла в войне и голоде, возможно, никто из нас не родился бы! Кем бы они ни были – они герои!
– А Равелин?
– Тоже герой! Потому что он сделал невозможное. А если не было другого пути? А если… ладно, хорошо, он был манипулятор. Но он был гениальный политик, то, что он сделал потом, не объясняется одной только манипуляцией! Мы стольким ему обязаны, что можем простить…
– Все простить? Или чего-то не можем? – Алистан улыбался.
– Чему вы все-таки радуетесь?!
– А как вы думаете?
Игрис опустил плечи. Все, чего ему в этот момент хотелось, – лечь на кровать, закрыть глаза и больше никогда не просыпаться. «Не ищите… Информация убивает…»
Он вспомнил, как летел по трассе на обратном пути. Сколько раз скользили колеса на влажном покрытии. Сколько раз он рисковал слететь в кювет или вписаться в столб. Может быть, в этом и заключалась бы высшая справедливость? Это и было предначертано судьбой, но из-за сбоя в программе не сбылось?
Кусочек пластика. Несколько метров магнитной ленты. Слово погибели.
Как хорошо было бы сейчас валяться на обочине рядом с искореженным автомобилем. Кассету никто не стал бы слушать – в суете ее выбросили бы в урну, а потом сожгли на мусороперерабатывающей фабрике…
– Вы хотели, – начал он, не глядя на Алистана, – хотели узнать, оправданно ли было… стоило ли ради этого…
– Стоило ли убивать невинную женщину? – кротко спросил Алистан. – Да. Мне очень хотелось знать. Потому что убийцей быть страшно. Я все думал, думал – зачем? И теперь я знаю… Как, по-вашему? Стоило ее убивать?
– Я не бухгалтер, – пробормотал Игрис. – И у меня нет линейки, чтобы измерять чужие жизни.
– Мне приятно на вас смотреть. Именно так, я надеялся, вы будете выглядеть, когда столь обожаемая вами правда наконец доберется до вас.
– Я рад, что вам приятно. Что вы теперь будете делать?
– В смысле?
– Вы ведь не выпустите эту информацию за пределы веранды. Меня вы тоже – Словом погибели?
- Предыдущая
- 16/17
- Следующая
