Государь (СИ) - Кулаков Алексей Иванович - Страница 51

Тихо шлепнув себя рукой по лбу, Иоанн Иоаннович попросил ниспослать ему терпения и сил духовных — и конечно же, его призыв был услышан. Младшим братом, окутавшим его напитанной теплом эмоцией своей поддержки и сочувствия. Приободрившись, судия выслушал историю грехопадения простого чеканщика по меди, который по дури своей грозился-похвалялся навести порчу на знакомых купцов, чересчур наживающихся на его труде. И хотя болтал он это всего один раз, да и тот будучи хмельным и в окружении свояка и трех стародавних дружков-приятелей, но мир — он ведь не без добрых людей?.. Так что стоит ли удивляться, что вскоре на его подворье пожаловали смиренные послушники ближайшего монастыря, «пригласившие» раба божия Митрофанку погостить в особых келиях суздальской Спасо-Евфимиевской обители. И было там ему так благостно и приятно, что услышав приговор на год Старицких каменоломен, уже давно раскаявшийся чеканщик не сходя с места пустил слезу и начал славословить справедливый суд вообще, и царевича-батюшку в частности.

— Передай отцу-настоятелю мою благодарность за усердие в окормлении люда православного, и небольшой вклад.

Сутулящийся монах с глазами опытного исповедника лишь молча поклонился, и тут же сдвинулся поближе к одному из постельничих стражей, вытягивающему из поясной сумки-планшетки новенький «орленый» лист бумаги, с уже отпечатанным и даже подписанным личной тугрой Иоанна Иоанновича текстом записки-поручения в Приказ Большой казны. Бесцеремонно спихнув писца с его трехного табурета, дворцовый страж на удивление ловко начал выводить в одной из пустующих строчек «дозволение взять товару разного на десять рублев» — отчего взгляд инока стал чуточку ласковее и довольней…

Меж тем, каты притянули на правеж еще одну вдовицу-знахарку, по жадности подрядившуюся сварить любовное зелье. Чистосердечно признавшись и покаявшись (правда, это выглядело как словесный понос), обвиняемая отправилась на все те же Старицкие каменоломни. Для махания кайлом и пешней она подходила мало, но ведь каторжникам надо стряпать еду, чинить порванную одежку… Ну и лечить: чтобы срезать мозоли и мазать готовой мазью язвы от кандалов, особых умений не надобно.

— Исаакий сын Егорьев, двадцати осьми лет, бездетен: схвачен и закован в колодки приказом воеводы города Балахна, будучи уличен им в наведении порчи, ядоварении, кудесничании и волховании презлейшем, чтении еретических книг и окаянном душегубстве! На покаянии в Покровском монастыре показал себя закосневшим в грехе…

Слушая внушительный перечень обвинений, царевич с первым за весь суд удивлением разглядывал рослого и кряжистого горбуна, которому помимо увесистой колодки для шеи и рук добавили еще и крепкие ножные кандалы.

— Нда. Требуху-то не сильно отбили?

Блеснув сквозь слипшиеся космы глазами… Вернее глазом, ибо правый основательно заплыл от недавнего удара, возможный еретик скромно промолчал.

— Огласи Символ Веры.

Кашлянув, он глухо отказался:

— Не можно мне.

— Что так? Гордость не позволяет, или Лукавому сие не понравится?

— Не…

Опять закашлявшись, кандальник покачнулся, попытавшись прижать нижний край дубовой колодки к отбитому нутру и ребрам, и тем хоть немного унять боль. Кое-как разогнулся, вздохнул… И опять зашелся в мучительном кашле. Многоопытный дознаватель за его спиной мотнул головой, указывая ученику-подручному на плавающий в бочке с водой малый ковшик: однако когда посудинку уже несли полной, ее внезапно отобрал младший царевич. И ведь не выплеснул, как мнилось многим, а зачем-то самолично напоил грешника пусть и не самой свежей, но всеж таки живительной влагой. Шепнув что-то старшему брату, Федор вернулся обратно на свое место: что же до Исаакия, то он, жадно выхлебав всю воду, осторожно кашлянул и непонятно чему удивился:

— Благодарствую…

— Так что там с Символом Веры? Неужели тебя корежит от одной мысли о молитве?

— Это нутро у меня… Слабовато ныне.

Монахи затихли, затем дружно перекрестились и вытянули шеи, впериваясь глазами в самого настоящего чертозная; и лишь каты сохраняли спокойствие, потому что застенки Тимофеевской башни слышали и не такое. Да и видели тоже… Всякое.

— Болезнь молитве не помеха. Если же запамятовал Символ Веры, то честные отцы тебе подскажут верные слова.

— Так… Не крещен я, царевич-батюшка.

Среди служителей веры прошел тихий шепоток, а доставившие явного еретика монах и жилистый послушник выступили вперед и вразнобой заявили:

— То лжа, царевич-батюшка!

— Нарочно себя оговаривает!

После чего послушник отступил на полшага, а чернец наложил на себя крестное знамение и добавил чуть больше подробностей о Нижегородской епархии, где меж прочих стояла и его обитель:

— В нашей епархии последнего язычника извели еще при достославном предке твоем Иоанне Данииловиче, прозваном Калитой!..

Явно заинтересовавшийся царевич лишь молча перевел взор на косматого детину, поощряя того говорить.

— Сам я с-под города Одоева… Кхе-кха. В год, когда народился, крымчаки большой набег на тульские земли устроили и все пожгли: тятя покойный сказывал, что тогда все кто смог от людоловов уберечься, до осени в лесу жили. К первым заморозкам вернулись обратно на пепелище деревеньки, землянки отрыли… Когда я третью свою зиму пережил, к нам заехал поп из Рождество-Борогодицкого Анастасова мужского монастыря: водой на всех побрызгал, что-то побормотал немного, имена огласил по своему разумению, да и был таков. Разве ж это крещение? Никакой я не Исаак, меня тятя и матушка Жданом назвали…

Возмущенный ропот церковников утих, едва начавшись, когда защитник веры православной Иоанн Иоаннович с нехорошей улыбкой полюбопытствовал:

— Что же ты потом, войдя в должный возраст, не крестился должным образом, как и подобает доброму христианину?

Горбун хотел было пожать плечами, да опять закашлял-заперхал.

— Кхе-кх… Отцу бортничать помогал, да с дерева сверзился и спину изломал; лежал долго, после ходить наново учился. Как на ноги крепко встал, к нам в деревню лихоманка заглянула… Все, кто выжил, в Анастасов монастырь подались, кабальными холопями. Там подошел к отцу-келарю, попросил… Думал, вновь здоровым стану, как прежде бегать начну. А тот меня расспросил и сказал, что дважды не крестят, и чтобы более не смел я роптать на промысел бога…

Монах Покровской обители не выдержал и прошипел:

— Пес шелудивый!

Мельком поглядев на обличителя в рясе, царевич Иоанн решил, что сказанного вполне достаточно, и перешел к следующей вине:

— Каким волховством занимался?

— Когда мы с дядькой с монастыря ушли, то вскорости прибились к плотницкой артели, которая помимо всего людям еще и колодцы копала. Вот, меня там люди добрые и научили, как верные места с водой выискивать.

— То не волховство, а вполне обычное дело: царские рудознатцы похожей ухваткой ищут разное-полезное в земле. Я же спрашиваю про кудесничество поганое!

Явно растерявшись, колодник захлопал целым глазом, не понимая, что от него требуют — и опасливо поглядывая на жаровню, в которой томился раскаленный железный прут. Судья тем временем недовольно уточнил у монаха из Нижегородской епархии:

— Так вы что, простое хождение с лозой к волховству приравняли?

— Да, царевич-батюшка! Ибо умение это есть диавольское!!!

Вздохнув, Иоанн Иоаннович потер рукой в перчатке сначала переносицу, а затем и колено — хотя последнее уже и не болело.

— Такое же, как у стариков и раненых воинов, что дня за три любую непогоду предсказывают?

Покатав в ладони оголовье трости, царевич с прорвавшимся в голос раздражением поинтересовался у монаха:

— Что за порчу он наводил, и на кого?

Скорбно поджав губы, чернец поведал, что сей подлый еретик по врожденной злобе своей проклял добрых христиан в одном селе, и от того те долго хворали животом.

— Как там тебя… Жданка. Порчу наводил?

— Нет, царевич-батюшка!.. Артель тогда со старостой того села на новую церквушку-однодневку урядилась, и на три колодца: работу сделала — а сговоренной платы нам всего вполовину дали, да еще и облаяли всяко. Такое уже случалось, и потому я в песок на коледезном дне прикапывал пук-другой лесных травок. Если бы расплатились с нами честь по чести, я бы те травы достал… А так им наказание случилось: бегать до нужного места по десять раз на дню.