Золотой воскресник - Москвина Марина Львовна - Страница 30

К Тишкову пришли в мастерскую немцы, любители искусств. А у него в шкафу лежит каска фашистская, пробитая пулей. Он им хотел показать. Но переводчица не велела.

– Мы тоже не любим фашистов, – сухо заметила она. – И нам неприятно о них вспоминать и разговаривать.

Звоню по серьезному делу в солидную организацию ответственному лицу.

– Это Марина Москвина, вы меня помните?

– Помним, – отвечают, – такая глазастенькая…

– Я буду краток, – говорил Глоцер, пока был ко мне благорасположен. – Нет ни минуты, одной ногой на похоронах!..

Глоцер посещал все похороны без исключения. Даже тех, кто его терпеть не мог, он неумолимо провожал в последний путь. Когда Владимира Иосифовича не стало, это случилось в апреле 2009 года, мне позвонила его жена Наташа – спросить, приду ли на панихиду сказать что-нибудь на прощание.

– Куда ж я приду, – говорю, – если он со мной три года не разговаривал? А встретившись – демонстративно отворачивался. Что он подумает: от Марины Львовны нигде никакого спасу?

– Иудейская несгибаемость, – соглашалась Наташа, – только две краски, я ему так и говорила: ты – библейский человек!

Мы давай вспоминать, какой Глоцер был колоритный, элегантный… В шарфе Остапа Бендера, с шевелюрой, очки в экстравагантной оправе! А какой рассказчик! На конференции в Берлине вдруг во время своего выступления обнаружил, что у него нараспашку зиппер и оттуда торчит небесно-голубой клок рубашки… Его юмор, харизма – он был просто бесподобен, когда не склочничал! Мы всё простили ему и во всем оправдали.

Уж не знаю, как встретили на том свете поэты ОБЭРИУ своего непонятного правообладателя и попечителя, но одно могу сказать в его защиту – он их искренне любил.

Международный совет по детской и юношеской литературе опубликовал список номинантов на медаль Ганса Христиана Андерсена. От России выдвинули Сергея Махотина. Я поздравила Серёгу. Не прошло и пяти минут, как прилетел ответ:

– Я сегодня ходил в журнал “Трамвай”, – сказал Гриша Кружков. – Мне там очень понравился твой рассказ “Наш мокрый Иван”. Я с таким удовольствием прочитал его в папке для отказов!

– В водоемах его глаз, – про кого-то рассказывал Кружков, – мелким окунем блеснуло недоверие и скрылось под корягами бровей…

Серёжка, вернувшись из школы:

– У нас учитель по английскому рассказывал, что в какой-то сельской местности бабушка с внучкой режут людей – продают как свинину. Известны их фамилии, имена…

– Ну он хоть по-английски это рассказывает? – с надеждой спросил Лёня.

– Нет. Но когда он рассказывал – вставлял туда английские предложения. “Это, – говорит, – я вас заманиваю на интересные истории, чтобы вы запоминали слова”.

– А как его зовут-то, этого учителя?

– Не знаю, – пожал плечами Сергей. – Если мне надо позвать его, я говорю просто: “Эй!”

Встретила в буфете Радиокомитета на Качалова Люсину соратницу по творческому объединению “Экран” – Галю. Много лет не виделись, взяли по бокальчику вина.

– Дети мне, Марин, не удались, – она рассказывает, – зато у меня есть единственный друг – боксерша Берта. Это мой учитель, да-да, мой великий учитель любви и доброты. Правда, на ее счету две кошки, она их разорвала на части…

– Мое сердце принадлежит только тебе! – чистосердечно воскликнул Лёня в ответ на устроенную ему сцену ревности. – Но остальные части тела…

Ночью мужик пьяный во дворе рвется в подъезд.

– Ослы! – доносится снизу сочный трагический баритон. – Козлы! У! Шакалы! Спят, негодяи, подонки, валяются по своим углам! Дистрофики! Вам всем плевать, что эта дура меня не пускает. Имел я вас! Трусы! Даже милицию никто не вызовет! Я три часа тут торчу. Откройте!!! (Удары ногами по гулкой железной двери.) Шакалы!

Вдруг – приглушенно:

– О! Кто-то идет. Бог есть!!!

Седов:

– Так… Тебе от меня ничего не нужно? И мне от тебя ничего не нужно. У нас с тобой самые лучшие отношения в мире!

– Не надо мне ботинки! – упирается Седов. – У меня ботинки не на первом месте. На первом у меня – здоровье, на втором – магнитофон и только на третьем уже – ботинки.

– Ерунда, – сказала Люся, когда об этом услышала. – В такой последовательности нет никакого конструктивизма. Вот главные составляющие человека: зубы! Шапка! Шарф! Пальто! Ботинки! Всё. И человек зашагал по земле. А не “здоровье, магнитофон…”

После совместного арктического путешествия драматург Михаил Дурненков пригласил нас с Лёней в “Театр. doc” на свой спектакль “Синий слесарь”. Я смотрела завороженно, не в силах пошевелиться от восторга, ибо даже мечтать никогда никто не мечтал, чтобы в тексте было столько спокойного, беззлобного, кристально чистого мата, переплетающегося с высоким слогом, бредом, смехом и поэзией, о чем мы и написали автору.

“Я ужасно рад, что вам понравилось, – отвечал Миша. – Спектакль живет уже своей жизнью давным-давно, и актеры (одни из лучших в этой стране!) сильно отошли от того, что я первоначально закладывал. Например, на мой взгляд, они матерятся не как заводские рабочие, которых я нежно люблю и с которыми проработал когда-то пару лет бок о бок, так же, как и главный герой, а как самые настоящие сапожники. У меня в пьесе только Геннадий время от времени произносил «то-то, бл…дь, и оно», но это, скорее, было у него как запятая, которой он хронометрировал свои высказывания. Но тем не менее я теперь тоже хожу очень гордый собой, а то все наше мореплавание мне даже нечем было козырнуть перед вами!..”

В газете был опубликован научный труд одного исследователя: он сделал открытие, что пингвин – это маленький человечек.

– Еду сегодня в метро, – я рассказываю Артуру Гиваргизову, – вижу – на Белорусской продаются детские книжки. И вокзальная продавщица в ватнике и лохматой мохеровой шапке горячо рекомендует какой-то женщине:

– Берите Москвину “Моя собака любит джаз”! Не пожалеете! Я всем советую!

Та листает, с опаской поглядывая на суровые иллюстрации Буркина. А я думаю: “Если возьмет, я ей надпишу. Вот в ее жизни будет чудо”. Но она равнодушно поставила книжку на место. Так наклюнувшееся было чудо рассосалось.

– И зря! – сказал Артур. – Никогда нельзя давать чуду рассосаться. Надо было купить эту книгу, надписать и подарить продавщице. Вот это было бы чудо так чудо!

– Хороший все-таки парень – Гиваргизов! – говорю Лёне. – Поэт, музыкант, замечательный друг, все его любят от мала до велика.