S-T-I-K-S. Маугли - Сухинин Владимир Александрович "Владимир Черный-Седой" - Страница 1

Изображения созданы автором при помощи нейросети Kandinsky на Платформе Fusion Brain в соответствии с пользовательским соглашением и не нарушают права третьих лиц. Согласно пункту 6.2. соглашения, исключительные права на Контент принадлежат Пользователю.

Роман «Маугли» написан по мотивам произведений известного российского писателя Артема Каменистого, объединенных серией под названием S-T-I-K-S.

Это необычный лоскутный мир, куда попадают части территорий из других вселенных вместе с людьми, животными и всем, что там было. Сами люди называют этот мир Улей. Мир, где нет государства и правосудия, где человек сам себе судья и палач. Здесь с человека слетает всякий налет цивилизации, и Улей предстает перед читателем жестоким, кровавым, где-то отталкивающим и даже омерзительным. Но взамен этот мир дает человеку надежду на бессмертие. В нем существует некая необъяснимая магия, дающая людям сверхъестественные способности.

Мир Улья ставит перед читателем вопросы: почему все так? Кому это надо? И если это безумный глобальный эксперимент, то какую цель он преследует?.. Можно ли здесь сохранить человечность и доброту, и где проходит граница между добром и злом… Вопросы, вопросы, вопросы, на которые нет ответа. Есть слухи, легенды и предположения.

Меня заинтересовал этот необычный мир с его механикой, и я захотел правдоподобно описать (как мог) некоторые принципиальные законы этого мира. А также взаимодействие мира Улья и человека, так, как это увидел и понял я…

А судить тебе, уважаемый читатель.

Со своей стороны я выражаю искреннюю благодарность Артему Каменистому за то, что он придумал и описал этот удивительный мир и позволил продолжать серию S-T-I-K-S другим писателям.

– Саныч! Иди сюда! – Радостный Тимофей Сергеевич, исходя паром, бежал от бани и на бегу тряс отвисшим брюшком. Он махал руками и звал товарища выпить.

Саныч, пожилой мужчина примерно шестидесяти пяти лет с длинными седыми волосами, стоял у сеновала, в стороне от остальных гуляк. Он пьяненько улыбался и натягивал на себя набедренную повязку индейца из расшитой кожи козы. За спиной у него в чехле висел лук, на поясе – колчан со стрелами. На голове убор из перьев петуха. На груди висел нож в украшенных бисером ножнах, рядом у ног лежал топор, похожий на томагавк.

– Ну чего ты там застрял! – кричал разгоряченный Тимофей Сергеевич. – Бросай это оружие дураков и дикарей. Охота на коз только завтра будет. Девочки соскучились, – просюсюкал Тимофей Сергеевич.

За большим, сколоченным из толстых обструганных досок столом сидели две полуголые девицы неопределенного возраста.

Блондинка с пышными формами, Настюша, и брюнетка Любаша, худая как жердь, с большим бюстом, который не помещался в ее бюстгальтере. Обе в открытых ярких купальниках. На столе перед ними красовались бутылки армянского коньяка, минералка «Ессентуки № 4» и лимонад «Крюшон». За спинами девиц стоял и блаженно улыбался Егор Николаевич. Он засунул руки под их лифчики, самозабвенно мял их выпуклости и только что не пускал слюни. Под столом спала старая среднеазиатская овчарка Бальба, которая привыкла и к периодическим пьянкам гостей, и к самим гостям.

Девицы были доярками с фермы, разведенки, и когда к председателю колхоза приходили важные гости, они всегда присутствовали на «торжествах».

Сам председатель убыл на уазике за мясом для шашлыка, а уважаемые гости пили и забавлялись тем, что поочередно уводили за сеновал подружек, а оттуда начинало раздаваться громкое оханье и стоны. Лишь Сан Саныч не обращал на девиц внимания. Астма, хронический простатит и любовь к выпивке отбивали у него тягу к женскому полу. Он обрядился в индейца, налил себе коньяк и, сев на землю, обнимал козу, привязанную у сеновала. Скармливая ей морковку, с умилением гладил ее по голове. Коза изредка блеяла, а Сан Саныч в промежутках между употреблением коньяка и танцами соратников по перу, которых он, изрядно подвыпив, за глаза обзывал гамадрилами, вел с ней душещипательные разговоры:

– Вот ты знаешь, Милка, что я поэт?

Коза отвечала:

– Бэ-э.

– Не знаешь, – кивал Саныч. – А меня печатают в областной многотиражке. Хочешь, я тебе прочитаю последний свой шедевр?

Коза ответила:

– Бэ-э.

– Хочешь, – кивнул Саныч и начал декламировать.

– Вот, Милка, я новый Пушкин… Ну, – затем поправил себя Саныч, будучи человеком объективным и понимая, что замахнулся на сакральное, – не то чтобы прямо так, Пушкин. Но!.. – Он потряс в воздухе пальцем. – Известность кое-какую имею. Меня твой хозяин позвал написать к юбилею колхоза стихи. Вот я и пишу…

Саныч икнул, а коза ответила:

– Бэ-э…

– Что бы ты понимала в высоком стиле, коза драная, – обиделся Саныч и, встав, нетвердой походкой направился к столу. Сел на лавку, налил себе в граненый стакан коньяк, выпил и опустил голову. Его по плечу стукнул рукой Тимофей Сергеевич.

– Саныч, ты не обижайся, но твои стихи это говно, – произнес он заплетающимся языком.

Саныч вздернул опущенную голову. Люто посмотрел сбоку на товарища по газете и тяжело выдавил из себя, можно даже сказать придавил Тимофея Сергеевича своей фразой:

– Сам ты говно, Тима, и рассказы твои – тоже говно. – Он поднялся, сбросил руку Тимофея Сергеевича со своего плеча и, пошатываясь и вихляя, направился к сеновалу. Долго зарывался в сено и наконец, устав копошиться, затих.

Скоро он согрелся и в пьяном беспамятстве уснул.

Ночью его мучил кислый запах. Саныч, не просыпаясь, решил, что кто-то рядом наблевал, и пополз наверх сеновала, подальше от блевотины. Полз он на автопилоте, но куда бы он ни совался, везде был запах кисляка.

«Сволочи, – с неприязнью подумал Саныч, – еще и обосрались». И, не имея больше сил сопротивляться Морфею, в бессилии отрубился.

Утром Саныч проснулся от трех неприятных вещей. Они в сумме делали его жизнь мрачной и невыносимой. Нестерпимо болела голова. Хотелось пить. А еще больше хотелось освободить мочевой пузырь.

Саныч со стоном поднял голову и неожиданно врезался лбом во что-то твердое. От удара голову прострелила острая боль, и Санычу показалось, что из его бедного черепа потекли расквашенные мозги. Саныч негромко простонал, ухватил руками виски и некоторое время лежал без движения. Когда боль немного отступила, Саныч с большим трудом заставил себя открыть глаза.

Перед глазами был дощатый потолок. Да блин! Как он умудрился ночью забраться на самый верх сеновала, прямо под потолок?

Саныч вспомнил вчерашний веселый вечер, пьянку, будь она проклята. Вспомнил халявный колхозный самогон, переделанный в армянский коньяк, ночь с запахом блевотины, и осуждающе поморщился. Мысленно он укорял себя за невоздержанность, материл хлебосольного председателя колхоза и очень хотел опохмелиться.

Ко всему прочему организм срочно требовал освободить мочевой пузырь, затем отыскать в сене початую бутылку самодельного коньяка и полечиться. Не в силах сопротивляться своему организму, хоть и с неохотой, Саныч стал осторожно спускаться по сену вниз.