Заблуждения толпы - Бернстайн Уильям Дж. - Страница 33

Хадсон был из тех, кто способен продать песок бедуинам. Он ухитрялся брать верх даже над самыми грозными противниками, среди которых особняком стоял Уильям Юарт Гладстон. Последний, самый, пожалуй, успешный политик девятнадцатого столетия, избрался в парламент в 1832 году в возрасте двадцати двух лет. Важно отметить, что в 1843 году он стал главой Торговой комиссии, через которую осуществлялись парламентские руководство и надзор за исполнением законодательства в области железных дорог. Затем он четыре срока исполнял обязанности канцлера казначейства, а еще четыре срока провел в кресле премьер-министра – с 1868 по 1894 год.

Эти два человека отличались друг от друга во всем: Хадсон, громогласный и необразованный, был типичным представителем йоркширских фермеров, а Гладстон, прошедший Итон и Оксфорд, являлся утонченным наследником рабовладельческого богатства. Они по-разному оценивали важнейшие вопросы тех дней; Хадсон принадлежал к ортодоксальным тори и был противником отмены протекционистских хлебных законов, а Гладстон, номинально тоже тори, был страстным сторонником свободной торговли.

Сегодня Хадсона назвали бы либертарианцем, недовольным всяким вмешательствам государства в торговлю, особенно в управление его драгоценными железными дорогами; Гладстон же рано осознал необходимость государственного регулирования экономики, становящейся все более технологичной. За несколько десятилетий до хищнических махинаций Джона Д. Рокфеллера ^[81] Гладстон уже предвидел, что сильнейшие железнодорожные компании могут вытеснить конкурентов из бизнеса посредством агрессивного снижения тарифов и тем самым фактически бросить общество на милость огромной железнодорожной монополии, – причем Гладстону все чаще казалось, что это будет монополия Хадсона.

В марте 1844 года, давая показания на заседании Торговой комиссии, Хадсон умело подчеркивал свое согласие с рядом идей Гладстона: ограничение количества конкурирующих компаний действительно послужило бы общественной пользе (не говоря уже о его собственной). Комиссия этим не довольствовалась, ее члены стали подробно расспрашивать Хадсона о том, как именно он устанавливает свои тарифы. Парламентарии хотели выяснить, почему сам парламент не вправе регулярно пересматривать тарифы на проезд. Хадсон, как всегда, оказался хорошо подготовленным и ответил, что не будет возражать против введения тарифов, устанавливаемых правительством, если парламент пообещает ограничить конкуренцию на железной дороге.

Отчасти умиротворенная ответами Хадсона, комиссия предложила относительно мягкое железнодорожное регулирование, которое предусматривало «парламентский тариф» в размере пенни за милю пути²⁴³. Этот законопроект разрешал парламенту пересматривать стоимость билетов для компаний, которые были настолько прибыльными, что могли выплачивать дивиденды выше 10 процентов от дохода, а также позволял правительству выкупить любую железную дорогу, проложенную после принятия закона и проработавшую более двух десятилетий.

Для Хадсона эти меры выглядели чересчур обременительными; он немедля бросил в бой свои легионы и написал Гладстону публичное письмо, в котором самым приятным и льстивым тоном перечислял возражения против положений законопроекта о снижении тарифов и опционе государственных закупок. Также по его наущению делегация владельцев железных дорог явилась на Даунинг-стрит, 10, и настолько поразила премьер-министра Роберта Пиля, что тот положительно отозвался о железнодорожных компаниях в зале палаты общин.

Гладстон понял намек и встретился тет-а-тет с Хадсоном, который включил все свое пресловутое йоркширское обаяние; позже председатель комиссии обронил: «Будет большой ошибкой смотреть на него [Хадсона] как на спекулянта. Это человек изрядной проницательности, обладавший немалым мужеством и предприимчивостью, очень смелый и вовсе не склонный к пустым фантазиям». Хадсон на встрече был так убедителен, что Гладстон отозвал законопроект; из первоначальных положений в итоге осталось лишь упоминание о фиксированном тарифе третьего класса²⁴⁴.

Тесное общение с парламентариями убедило Хадсона в необходимости более активно участвовать в политической жизни самому. Сегодня крепкий промышленник может нанять армию лоббистов, а вот более свободная этическая среда девятнадцатого столетия в Великобритании позволяла идти прямым путем: Хадсон просто купил себе место в палате общин. В середине 1845 года такая возможность представилась. В обмен на средства для спасения местной железной дороги и верфей в сонном прибрежном городке Сандерленд его выдвинули кандидатом в парламент – и должным образом избрали 14 августа. Если подбирать современные аналогии, это как если бы председатель совета директоров компании «Голдман Сакс» одновременно являлся сенатором США.

Британская железнодорожная сеть в 1830 году (линии Хадсона выделены жирным). Источник: The Railway King, by Richard S. Lambert, London, George Allen & Unwin Ltd, © 1964, p. 57. Copyright ©1934 HarperCollins Publishers.

Британская железнодорожная сеть в 1849 году (линии Хадсона выделены жирным). Источник: The Railway King, by Richard S. Lambert, London, George Allen & Unwin Ltd, c 1964, p. 238. Copyright c1934 HarperCollins Publishers.

Вечером того же дня специальный поезд доставил новости об избрании Хадсона из Сандерленда в Лондон, а на следующий день другой поезд привез экземпляры лондонских утренних газет с упоминанием о событии обратно в Сандерленд. Бурно празднуя победу, Хадсон бросал газеты в толпу и кричал: «Смотрите, смотрите, интеллект торжествует!»²⁴⁵ Два месяца спустя, на банкете в Сандерленде, он снова воодушевил местную публику, сообщив, что вкладывает дополнительные средства в верфи: «Не вижу причин, по которым хлопок из Санкт-Петербурга ^[82] и товары из Китая и других уголков мира не могли бы поступать в порт Сандерленда, если мы тут все обустроим… Только вообразите, мы станем Ливерпулем и Манчестером целого света»²⁴⁶.

Казалось, он почти не спал; в ночь на 3 мая 1846 года, например, он проработал в палате общин до 2.30 утра, немного подремал, а затем сел на ранний поезд до Дерби, примерно на полпути между Лондоном и Йорком, где располагалась штаб-квартира Мидлендской железной дороги, одной из его компаний. Там он объяснил потрясенным пайщикам суть своих двадцати шести парламентских законопроектов, которые объединяли железнодорожные и канальные маршруты, предусматривали строительство новых путей и расширение старых. Этот план требовал 3 миллиона фунтов стерлингов инвестиционного капитала; Хадсон честно признал, утешив скептиков, что многие новые проекты провалятся, но в совокупности они позволят создать широчайшую региональную железнодорожную сеть. Заручившись заранее поддержкой посредников и клакеров, он легко сломил разрозненную оппозицию в лице пайщиков-диссидентов и заставил остальных одобрить все двадцать шесть законопроектов²⁴⁷. Как писал один его современник, «чудилось, будто ничто его не утомляло, будто ничто не может сломить его тело. Он сражался в парламентских комиссиях изо дня в день; он спорил, умолял и жестикулировал с такой серьезностью, каковая редко не приносила ему успеха в достижении цели. Сегодня он в городе уговаривает комиссию, а завтра уже убеждает в чем-то архиепископа. Утром улаживает притязания конкурента в отдаленной конторе, а во второй половине дня приводит в смятение фондовую биржу²⁴⁸ каким-то смелым coup de main» ^[83].

Умение Хадсона сосредотачиваться и способность считать на лету поистине завораживали. Часто замечали, как он запрокидывает голову, прикрывал глаза – и точно предсказывает доход от недостроенной линии или оживленно ведет два разговора одновременно. У деловых партнеров тряслись поджилки, если они понимали, что напортачили, но Хадсон легко прощал, а его щедрость по отношению к сотрудникам и к совершенно посторонним людям вошла в легенду. К сожалению, ловкость в обращении с числами и безумные переговоры имели оборотную сторону: он чрезмерно полагался на словесные распоряжения и не вел ни бухгалтерских книг, ни записей своих крупных сделок, поскольку исходил из убеждения, что все его желания будут выполнены²⁴⁹.