Заблуждения толпы - Бернстайн Уильям Дж. - Страница 25

Авторитет Лоу позволил развязать войну против серебряной монеты, которую он считал экономической обузой для страны. Монет откровенно не хватало, зато бумаги имелось предостаточно. Правительство ранее разрешило производить налоговые платежи в банкнотах частного банка Лоу, а в начале 1719 года «Banque Royale» открыл отделения в крупнейших французских городах, причем операции с серебром на сумму свыше шестисот ливров проводились исключительно в банкнотах банка или в золоте (оплата серебром запрещалась). К концу 1719 года банк скупил бо́льшую часть облигаций; исчезновение государственного долга еще больше воодушевило нацию.

По мере роста в цене акций «Компании Миссисипи» банк печатал новые банкноты, удовлетворяя спрос на акции, и это повышало цену акций, провоцируя дальнейший выпуск банкнот. Вскоре возник первый в истории хорошо задокументированный общенациональный фондовый пузырь. Вину за безудержную монетарную экспансию несет не только Лоу, хорошо понимавший природу инфляционной спирали; сказалось и влияние регента, который, будучи в восторге от достижений, пренебрегал возможными рисками.

Современная компания работает с так называемым «постоянным капиталом»; по сути, это затейливый способ объяснить, что, если ей нужен миллиард долларов на конкретный проект, бо́льшая часть средств будет получена от продажи акций, а если прогноз расходов точен, проект рано или поздно будет завершен.

Но с акциями «Компании Миссисипи» дело обстояло иначе. Акции продавались не сразу за полную стоимость, а по подписке – в данном случае за наличные с 10-процентной премией. Чтобы приобрести акцию, покупателю требовалось уплатить ту самую 10-процентную премию и внести первый из двадцати ежемесячных взносов по 5 процентов каждый; то есть сразу платилось всего 15 процентов от стоимости акции. Механизм взносов представлял собой раннюю форму кредитного плеча, он одновременно увеличивал как прибыли, так и убытки: если цена возрастала на 15 процентов, стоимость первоначального авансового платежа инвестора удваивалась, а если цена падала на те же 15 процентов, инвестор разорялся. В общем, данный механизм можно трактовать как прапрадедушку маржинального долга – причину многих последующих финансовых крахов, особенно в 1929 году¹⁷³.

Чтобы удовлетворить спрос на акции компании, банк Лоу выпускал их все больше; Чарльз Маккей¹⁷⁴ так описывает последствия:

«На покупку пятидесяти тысяч новых акций было подано по меньшей мере триста тысяч заявлений, и дом Лоу на улице Кенкампуа с утра до ночи осаждали страждущие просители. Так как было невозможно угодить всем, прошло несколько недель, прежде чем был составлен список новых удачливых держателей капитала; за это время царивший в обществе ажиотаж превратился в безумие. Герцоги, маркизы, графы и их герцогини, маркизы и графини каждый день часами ждали результатов у дома господина Лоу. Наконец, дабы избежать толкотни среди толпы простолюдинов, тысячами заполонивших все близлежащие улицы, они сняли меблированные комнаты в прилегающих домах и теперь могли постоянно находиться рядом с заветным домом, откуда новый Плутос ^[73] разбрасывал сокровища» ^[74].

Люди на улицах говорили лишь об акциях, и почти каждый аристократ, которому посчастливилось завладеть акциями, был занят их покупкой и продажей. Арендная плата на улице Кенкампуа выросла в пятнадцать раз.

Утомленный вниманием толпы, Лоу переселился в более просторную резиденцию на Вандомской площади, но очень быстро и там стало тесно (вдобавок разгневался канцлер, чей дворец тоже находился на этой площади). Тогда Лоу переехал в особняк Суассон, где имелся достаточно большой сад, и там установили несколько сотен шатров; счастливый владелец особняка сдавал их в аренду по цене пятьсот ливров в месяц.

Маккей писал, что «пэры, чье звание было бы оскорблено, заставь их регент ждать приема полчаса, были готовы шесть часов ожидать возможности встретиться с мсье Лоу»¹⁷⁵. Некая дама изящно воспользовалась знаменитой галантностью Лоу, заставив кучера опрокинуть карету на глазах у шотландца, который предсказуемо поспешил на помощь; позднее она призналась в уловке и так позабавила Лоу, что он вручил ей акции. Чопорный Маккей упомянул еще один эпизод, который заставит читателя «краснеть или улыбаться в зависимости от того, насколько он стеснителен», но описания не приводит, целомудренно отсылая к письму герцогини Орлеанской:

«Лоу настолько востребован, что не знает покоя ни днем, ни ночью. Герцогиня поцеловала ему руку на глазах у всех; уж если герцогини целуют ему руки, какие части тела удостаиваются приветствия других дам?»¹⁷⁶

Сторонние наблюдатели подтверждали мрачные свидетельства Маккея. В сентябре 1719 года служащий британского посольства докладывал в Лондон, что «улица де Кенкампуа, местная Иксчендж-элли ^[75], с раннего утра до поздней ночи заполнена принцами и принцессами, герцогами и пэрами, герцогинями и т. д., одним словом, всем, что есть во Франции великого. Они продают поместья и закладные, чтобы купить акции Миссисипи».

Неделю спустя тот же клерк написал, что «все новости этого города касаются биржевой торговли. Ни о чем ином французы, похоже, сейчас неспособны думать»¹⁷⁷. Париж превратился в город бума. Пузырь привлекал новое население, город страдал от неизбежных побочных эффектов резкого роста цен на продукты питания, услуги и недвижимость. В этой пьянящей обстановке слово «миллионер» впервые вошло в обиход для обозначения счастливых акционеров¹⁷⁸. Британское посольство извещало: «Вчера мне сказали, что в одном магазине менее чем за три недели было продано кружев и белья на 800 000 ливров, причем в основном людям, которые ранее никогда не носили кружев; ежедневные отчеты подобного рода настолько необычны, что вряд ли им поверят в других странах»¹⁷⁹.

Пузыри обычно лопаются вследствие каких-то малозначительных, на взгляд со стороны, событий, за которыми следует стремительный крах. В нашем случае все началось на рубеже 1720 года, когда принц де Конти, разгневанный тем, что не получил достаточно большого количества акций компании, направил в «Banque Royale» три фургона за золотыми и серебряными монетами, каковыми предположительно обеспечивались новые бумажные деньги банка. Лоу, который к тому времени стал генеральным контролером Франции (по сути, премьер-министром страны), никак не мог отказать принцу в исполнении этой катастрофической просьбы, поэтому он сделал следующее – пожаловался регенту, который заставил и без того не слишком популярного при дворе де Конти пойти на попятную. Проницательные инвесторы мгновенно осознали всю значимость требования принца и молчаливого отказа регента: объем находящихся в обращении банкнот значительно превышает банковские запасы золота и серебра. Далее состоялся сокрушительный набег клиентов на банк.

Лоу очутился перед ужасным выбором. Он мог спасать национальную валюту, отказавшись печатать больше банкнот, что повредило бы курсу акций, либо мог спасать акции, печатая больше банкнот для выкупа акций по минимальной цене, что усугубило бы бушевавшую в стране инфляцию. Последнее действие оберегало вкладчиков-аристократов, зато первое спасало Францию.

Первоначально Лоу решил защищать валюту и, следовательно, нацию (по крайней мере, он так думал). Пребывая в отчаянии, они с регентом в конце февраля 1720 года запретили торговлю с использованием монеты и ограничили личное владение пятью сотнями ливров. Также было запрещено копить в имуществе серебряные блюда и драгоценности, лазутчикам и агентам поручили отслеживать соблюдение одиозных новых правил. Социальная ткань общества начала распадаться, слуги доносили на хозяев, а отцы предавали сыновей.