Чернильное сердце - Функе Корнелия - Страница 22

• Предыдущая
• 22/97
• Следующая

Ночь стояла душная. Небо над чёрными холмами было усеяно звёздами. Тропа, по которой их вёл Баста, была каменистой и такой тёмной, что Мегги почти ничего не видела под ногами. Но всякий раз, когда она спотыкалась, рядом была рука, которая подхватывала её, — рука Элинор, идущей с ней бок о бок, или рука Сажерука, который, как тень, бесшумно следовал за ними. Гвин по-прежнему высовывался из его рюкзака, и собаки Басты, принюхиваясь, задирали морды кверху — резкий запах куницы ударял им в нос.

Постепенно освещённые окна становились ближе. Мегги разглядела дома из серого, грубо отёсанного камня, над крышами которых виднелся тёмный силуэт колокольни. Когда они проходили по переулкам, таким узким, что у Мегги спирало дыхание, многие дома казались необитаемыми. Некоторые стояли без крыши, от других остались лишь полуразрушенные стены. В деревне Каприкорна было темно, горело всего несколько фонарей на кирпичных арках над переулками. Наконец они вышли к небольшой площади. С одной стороны высилась колокольня, которую они уже видели издали, а неподалёку от неё, в тесном проулке, стоял большой трёхэтажный дом, не такой обветшалый, как прочие. Площадь была освещена ярче, чем остальная деревня, целых четыре фонаря отбрасывали на мостовую грозные тени.

Баста провёл их прямиком в большой дом. В трёх окнах верхнего этажа горел свет. Был ли Мо там? Мегги прислушалась к себе, будто в ней самой заключался ответ, но в биении своего сердца не смогла распознать ничего, кроме страха. Страха и тревоги.

Мегги уже сто раз воображала себе лицо Каприкорна с тех пор, как Сажерук впервые рассказал ей о нём: во время поездки в дом Элинор, когда Мо ещё был рядом с ней, потом, когда она совсем одна лежала в огромной кровати, и, наконец, по дороге сюда. Сто, да что там — тысячу раз она пыталась представить его себе, воскрешая в памяти всех злодеев, какие встречались в любимых книгах и являлись ей в кошмарных снах: капитана Крюка, сухопарого и крючконосого, Долговязого Джона Сильвера, вечно с притворной улыбкой на устах, индейца Джо с ножом и с жирными чёрными волосами…

Но Каприкорн выглядел совсем иначе.

Мегги сбилась со счёта, глядя на двери, мимо которых они проходили, пока наконец Баста не остановился перед одной из них. Но она точно сосчитала мужчин, одетых в чёрное. Их было четверо, они топтались в коридорах со скучающими лицами. Рядом с каждым к стене, покрытой белой известью, было прислонено ружьё. В своих чёрных костюмах они напоминали грачей. Один Баста был в белой рубашке — белоснежной, как сказал бы Сажерук, а к воротнику его куртки, словно предупреждающий знак, был приколот красный цветок.

Таким же красным был и домашний халат Каприкорна. Когда вошли Баста и трое ночных визитёров, он сидел в кресле, а перед ним на коленях стояла женщина и подстригала ему ногти на ногах. Кресло казалось маловато для него — Каприкорн был высок и худощав, словно кожа слишком туго обтягивала его кости. Он был бледен, как чистый лист бумаги, и носил стриженные ёжиком волосы. Мегги не могла понять, светлые они или седые.

Когда Баста открыл дверь, Каприкорн поднял голову. Его глаза были такие же блёклые, как и лицо, бесцветные, как серебряные монеты. Женщина у его ног тоже мельком взглянула на вошедших и снова нагнулась, чтобы продолжить свою работу.

— Извините, но прибыли долгожданные гости, — доложил Баста. — Я думал, вы пожелаете сразу же поговорить с ними.

Каприкорн откинулся на спинку кресла и бросил короткий взгляд на Сажерука. Затем он уставил свои невыразительные глаза на Мегги. Девочка непроизвольно ещё крепче прижала к груди пакет с книгой. Тогда Каприкорн со значением перевёл взгляд на двери, словно знал, что скрывается за ними. Он подал знак женщине, суетившейся у его ног. Та неохотно выпрямилась и недружелюбно посмотрела на Мегги и Элинор. Она походила на старую сороку — седые волосы, стянутые в строгий пучок, острый нос, совершенно не подходящий к её маленькому, морщинистому лицу. Женщина поклонилась Каприкорну и вышла из комнаты.

Это было просторное помещение. Мебели немного — длинный стол, восемь кресел, шкаф и тяжёлый сервант. Здесь не горело ни одной лампы, только свечи, десятки свечей в тяжёлых серебряных канделябрах. Мегги показалось, что они распространяют по комнате не свет, а тени.

— Где она? — спросил Каприкорн.

Мегги невольно отступила на шаг, когда он поднялся с кресла.

— Только не говори мне, что на сей раз ты привёз мне одну девчонку.

Его голос был выразительнее, чем его лицо. Он был глух и суров, и Мегги возненавидела его с первого же звука.

— Она у неё с собой. В пакете! — ответил Сажерук, прежде чем Мегги успела раскрыть рот.

Пока он говорил, его глаза беспокойно блуждали от одной свечи к другой, как будто его ничто не занимало, кроме их танцующего пламени.

— Её отец в самом деле не знал, что взял не ту книгу. Вот эта его так называемая подруга, — Сажерук указал на Элинор, — подменила книгу без его ведома! Я думаю, она только буквами и питается. Её дом ломится от книг. Она, несомненно, предпочитает их общество обществу людей. — Слова лихорадочно срывались с его языка, точно он хотел от них отделаться. — Я с самого начала терпеть её не мог, но вы же знаете, каков наш друг Волшебный Язык.

Он всегда слишком хорошо думает о людях. Он доверился бы самому дьяволу, если бы тот ему мило улыбнулся.

Мегги обернулась к Элинор. Тётушка словно язык проглотила. Муки совести отражались на её лице.

Каприкорн только кивал, слушая разъяснения Сажерука. Он потуже затянул пояс халата, сложил руки за спиной и медленно подошёл к Мегги. Девочка постаралась не отпрянуть, твёрдо и бесстрашно глядя в бесцветные глаза, но страх сдавил ей горло. Какая же она трусиха! Она старалась вспомнить какого-нибудь отважного книжного героя, перевоплотиться в него, чтобы почувствовать себя сильнее, выше ростом, бесстрашнее… Почему, пока Каприкорн пристально смотрел на неё, ей вспоминались только те персонажи, которые жутко чего-то боялись? Ведь прежде ей без труда удавалось переноситься в чужие края, влезать в шкуру людей и зверей, существовавших только на бумаге, — так почему же сейчас не получалось? Потому что ей было страшно. «Потому что страх убивает, — как-то раз сказал ей Мо, — и разум, и сердце, и фантазию».

Мо… Где он сейчас? Мегги закусила нижнюю губу, чтобы она не очень дрожала, но была уверена, что Каприкорн видит страх в её глазах. Она пожелала, чтобы сердце у неё окаменело, а лицо улыбалось и не было похоже на лицо ребёнка, у которого похитили отца.

Сейчас Каприкорн стоял прямо перед ней и рассматривал её в упор. Ещё никто никогда не смотрел на неё так. Она почувствовала себя мухой, которая приклеилась к мухоловке и ждёт, пока её прихлопнут.

— Сколько ей лет? — Каприкорн обернулся к Сажеруку, как будто не верил, что Мегги сама знает ответ.

— Двенадцать! — громко сказала она. Говорить дрожащими губами было нелегко. — Мне двенадцать лет. А теперь я хочу узнать, где мой отец.

Каприкорн словно не расслышал её последние слова.

— Двенадцать? — повторил он глухим голосом, который тяжело давил Мегги на уши. — Ещё два-три года, и она похорошеет, тогда её можно использовать. Только кормить её надо получше.

Он сдавил ей руку своими длинными пальцами. Он носил золотые кольца, на каждой руке по три. Мегги попыталась вырваться, но Каприкорн крепко держал её, пристально разглядывая своими бесцветными глазами. Будто рыбу, которая трепыхается на суше…

— Отпустите девочку!

• Предыдущая
• 22/97
• Следующая