Симфония теней (СИ) - Злобин Михаил - Страница 38

— Как? Он же алавиец! Оч-ч-чень ценный экземпляр…

— Мы же не в улье, к чему нам рисковать его жизнью? Я не планирую обращать Хеенса в шаксатора.

— Что же ты предлагаешь, Риз-з?

— Ампутацию, — коротко ответил я.

— Воля твоя, мой шаас, — равнодушно пожала плечами красноглазая.

Похоже, Насшафа восприняла мои слова как призыв к немедленному действию. Она взялась раскладывать свою внушительную коллекцию ножей и протирать лезвия какими-то жидкостями. Меньше чем через минуту кьерр уже стояла наготове с широким тесаком, склоняясь над пленником.

— Подожди, еще один маленький штрих, — остановил я её.

Отлучившись на миг, я кликнул Лиаса, попросил у него немного энергии и сплел конструкт, чтобы пробудить алавийца. Сперва на лбу моего недавнего мучителя появились напряженные складки. Затем из горла вырвался тихий стон, похожий на всхлип. Кажется, возвращение в реальный мир не было для него приятным.

— Вот теперь можешь начинать, — скомандовал я.

И Насшафа споро взялась за работу. Хеенс еще бредил, не придя в сознание окончательно. Но тут тяжелое лезвие тесака с хрустом упало ему пониже локтя. Темноликий резко распахнул янтарные глаза, и я увидел, как в ужасе расширяются его зрачки.

Под глухими сводами подвала пронесся исступленный вопль, до дребезга напрягая мои барабанные перепонки. Узницы у стенки скукожились на полу, закрывая уши. И даже Лаайда, пребывая в магическом забытьи, слабо пошевелилась.

Еще один замах, и снова хруст. Крик не затихает. Пленник неистово бьется, гремя цепями кандалов. Но Насшафа профессионально подавляет сопротивление алавийца. Новый удар, и посиневшая распухшая кисть с противным звуком шлепается на пол. Абиссалийка откладывает широкий нож и берется за кривую изогнутую иглу. Зажав между коленями обрубок, она с ловкостью искусной швеи заштопала рану, стянув края и сформировав культю. После этого красноглазая сняла ремень, затянутый выше места отсечения, и завернула конечность в тряпки, пропитанные какими-то снадобьями.

Сорвавший голос Хеенс уже перестал орать и лишь сдавленно хрипел. Блуждая обезумевшим взглядом по нашим лицам, он сплюнул пенистую слюну себе же на подбородок, и просипел:

— Ч… то… тфу, кха-кха… за что⁈ Что вы де… лаете?

— Спасаем твою жизнь, — хмыкнул я.

— Нет… не надо… убей… просто убей, умоляю… — замотал головой узник. — Не хочу… не хочу… перестань…

— Ну-ну, тише, Хеенс, — по-издевательски ласково забормотал я. — Зачем так рано сдаешься? Надо мной, помнится, ты трудился гораздо дольше и изощренней.

— Прости! Я не желал этого! Кардиналы Великого Совета поручили мне эту миссию! Сам бы я ни за что…

— Ох, Многоокий создатель, как же глупо и наивно звучат твои оправдания, — фыркнул я.

— Нет-нет, клянусь! Смилуйся, веил’ди Ризант!

— О-о-о, то есть я уже не грязный смесок, а веил’ди? Какая честь, Хеенс.

Алавиец что-то заскулил, вымаливая пощаду. Но я лишь равнодушно смотрел на этого червяка, не испытывая ни жалости, ни даже морального удовлетворения. Досадно. Ведь именно последнего мне в жизни стало сильно не хватать.

— А теперь вторую, Насшафа, — холодно изрек я, направляясь к выходу.

— Нет! Подожди, Ризант! Моя магия! Я же никогда не смогу колдовать!

— А ты неисправимый оптимист, Хеенс, если думал, что тебе это позволю, — изобразил я на прощание кривую улыбку, и покинул отгороженный закуток с пленниками.

Через три шага меня в спину догнал истеричный вой алавийца. Видимо, альбиноска уже взялась за работу.

Безликие, занятые тренировками, нервно супили брови. Их эти вопли явно не радовали, мешая сосредоточению и концентрации. Но ничего, потерпят немного. Скоро все темноликие отродья переедут в отдельное умеренно-комфортабельное жилье за конюшней. И здесь снова станет спокойно.

— Лиас, будь добр, подойди, — распорядился я.

— Слушаю тебя, Ризант, — дисциплинированно возник рядом со мной изгнанник.

— У меня есть для тебя кое-какое небольшое поручение.

— Я весь внимание.

— Отправь Орванделу послание, — произнес я.

— И какое?

— Попроси его распространить информацию о том, что отныне Маэстро объявляет щедрую награду за каждую пару алавийских ушей. Пять… нет, десять золотых! Пусть жизнь темноликих ублюдков на наших землях станет немного сложнее.

В кои-то веки моя жизнь текла размеренно и неспешно. Безликие росли в мастерстве и параллельно подбирали кандидатов на вступление в наше братство. На торговой улице наконец-таки открылся мой магазин. Мудрствовать с названием не стал, обозвав его «Лавка неповторимых плетений семьи нор Адамастро». Там я продавал схемы заклинаний, наглухо запечатанные в оловянные тубусы, чтобы обеспечить сохранность информации и гарантировать покупателям их уникальность. Конечно, далеко не весь товар у меня имелся в единственном экземпляре. Иначе мне бы только и пришлось денно и нощно корпеть над свитками, выдумывая новые комбинации истинных слогов. Да еще и ограниченность людских озарённых семью ступенями одной октавы не позволяла развернуться на полную.

Городские магистры проявили огромную заинтересованность в моем продукте. Еще бы, ведь торговых точек подобного толка не было во всех людских землях! Как и говорил мне Лиас, информация ценилась в этом мире дороже золота. И все талантливые ингениумы вверяли свои знания строго ограниченному кругу семей. Нельзя было вот так зайти с улицы и приобрести у них схему боевого плетения. Потому что чем известней чары, тем больше методов противодействия им изобретают. И у каждого уважающего себя магистра в загашнике хранились заклинания, которыми он пользовался только в самых отчаянных ситуациях.

Собственно, поэтому я и не стал скромничать с установлением цен. За обычное плетение я просил от пяти солнечников. А за эксклюзивное — от сотни и вплоть до бесконечности. И меня нисколько не смущали отпадающие челюсти посетителей, когда те узнавали о моих запросах. По словам Орвандела, не все интересующиеся сдерживали свои эмоции. Многие осыпали наемного бедолагу-продавца ругательствами и проклятьями, после чего тотчас же покидали магазин. Однако меня это не волновало. Я не расстроюсь, даже если у моего работника вообще ни единого плетения не купят. Ведь это всё изначально задумывалось как прикрытие для моих грязных доходов.

Чтобы усложнить работу ревизорам патриарха, я провозгласил девизом своего заведения полную анонимность клиентов и организовал возможность курьерской доставки. Пока что никто этой услугой не воспользовался. Но это не мешало Эрмину вносить в гроссбух записи о несуществующих приобретателях. И постепенно в мою родовую казну потёк ручеек отмытого золота, тратить которое я мог совершенно открыто.

Полученные во время пыток увечья окончательно зажили. Спасибо магии кьерров и персонально Насшафе. Абиссалийка так трепетно и старательно ухаживала за моими ранами, будто желала вернуть телу Ризанта первозданный облик. Однако чудес не бывает, и на память о том дне, когда меня похитили алавийцы, осталось очень много отметин. Из-за этого красноглазая нелюдь не прекращала страдать и неподдельно сокрушаться. Но тут уже ничего не попишешь. Даже похитители лиц, о которых в народе ходило целое море баек и страшилок, не могли полностью убрать шрамы от своих магохирургических манипуляций.

Особенно сильно пострадала моя грудь, испещренная полосами, оставшимися после каленого железа. И рука, подвергнутая воздействию плетения Хеенса. Теперь приходилось всегда носить одну перчатку, скрывая отталкивающего вида сеточку бугристых шрамов на коже. Но функциональность пальцев и запястья, слава богам, не пострадала. Для озарённого в этом мире вообще нет участи страшней, чем потерять собственные руки. Потому что именно от их движений напрямую зависит результат девяноста пяти процентов плетений. Главнейшим образом это касается носителей перстней. Хотя в теории, простецкие чары вроде «Лучины», непригодные к дистанционному использованию, можно попробовать создать и без рук. Но да и так ясно, что ценность такого магистра-калеки будет стремиться к нулю.