Последний пазл - Кларк Имоджен - Страница 9

Ей тогда хотелось, конечно, чтобы с коробкой обошлись с той же заботой и любовью, которые вложила, создавая ее, она сама, даже не зная, какой будет ее судьба. Но ее вполне могли попросту выбросить. Теперь она знала, что коробку сохранили; может быть, с нее даже сдували пылинки…

По сей день, после стольких десятилетий, Марни продолжала ее беречь.

Когда она проснулась, окна были по-прежнему открыты; свет, отражавшийся от белых поверхностей, не давал больше спать. Снаружи доносилась оживленная беседа по-гречески между мужчиной и женщиной, обсуждавшими, видно, хлопоты наступившего дня. Хлопали ставни, кто-то выбрасывал в мусорный бак стеклянные бутылки. Здравствуй, новый день!

Сесили уснула в одежде и проснулась вся потная. Это было неприятное ощущение, к тому же одежда измялась, а жаль: эта юбка была ее любимой. Надо будет узнать, доступны ли здесь услуги прачечной или хотя бы утюг.

Фотография лежала на белом кафельном полу в нескольких футах от кровати – не иначе, она выронила ее во сне. Сесили испуганно уставилась на нее, но с облегчением убедилась, что изображение утратило ту разящую силу, какой обладало ночью, и уже не лишало ее самообладания.

Она сбросила с себя простыню и побрела в душ. Глаза опухли и болели. Посмотрев на себя в зеркало, она не удивилась, что глаза превратились в щелочки – так сильно опухли веки. Никто здесь еще не привык к ее нормальному виду, и временную проблему могли решить темные очки. Она отвернула холодный кран, намочила салфетки и приложила к векам мокрые комки бумаги. Ощущение прохлады дарило наслаждение.

Завтрак накрыли на открытой террасе. Сесили налила себе соку, взяла вареное яйцо и нашла пустой столик. Ее еще не влекли пустые беседы.

Не прошло и нескольких секунд, как слева от нее выдвинули стул. Она подняла глаза и увидела Софию – нынче она была в черной лайкре, с волосами, кое-как собранными в узел на макушке.

– Доброе утро, Сесили, как спалось?

– Без задних ног, – ответила Сесили отчасти правдиво.

– Вот и славно. Чудесно, что вы здесь. Как я сказала вчера, без колебаний присоединяйтесь к любому занятию, которое вам приглянется.

– Я бы начала с чего-то полегче. В последние несколько дней мне приходилось, – она поискала нужное слово, – не очень сладко. Теперь надо воспользоваться случаем, чтобы прийти в себя.

София согласно кивала, не обращая внимания на упавшую ей на щеку прядь волос.

– Помните, что здесь у нас оздоровительный центр, – сказал она с улыбкой. – Именно для этого мы и существуем. Никто никого ни к чему не принуждает. Прислушивайтесь к своему организму и поступайте по его подсказкам.

Для Сесили все это звучало абракадаброй, тем не менее она вежливо улыбалась. Ей не терпелось расспросить Софию про конверт и про Марни, но это явно было не ко времени. София уже направилась к другим гостям.

После завтрака поднялась легкая суматоха: женщины готовились к дневным занятиям. Сесили сидя наблюдала за ними, надеясь усмотреть в чьем-нибудь поведении странности: повести себя странно, по ее мнению, должна была Марни. Но наблюдение ничего не дало.

Когда начались занятия и суматоха улеглась, она вернулась в свой номер, забрала свою книгу – потрепанный томик в бумажном переплете, – которую уже не первую неделю силилась дочитать, и отправилась на разведку. За недолгую прогулку она успела отметить для себя места, где удобно было бы уединиться и пообщаться. В одном из таких тихих уголков стояло плетеное кресло, в него она и опустилась. Выгоревшие подушки кресла оказались удивительно мягкими. До чего чудесно, подумала она, держать такие подушки на свежем воздухе с весны до осени, не следя за небом, где могут собраться дождевые тучи.

Сесили всегда мечтала провести пенсионные годы за границей. Много лет она, переживая душевную травму, хотела стабильности и предсказуемости. Норман был для этого самым подходящим партнером. Он был ее гаванью в шторм, ее маяком, он гарантировал ей безопасность все первые трудные годы. Потом у них родились девочки, и она почувствовала твердую почву под ногами, сердечная боль стала утихать. Но теперь дочери выросли, и ей все чаще хотелось покончить с привычной жизнью в чудесном зеленом Харрогейте и ринуться навстречу неизвестности. Ее желания были скромны: наблюдать смену времен года в чужом краю.

Она на заметила, как веки смежились, но, когда книга упала на кафельный пол, проснулась от хлопка. Она была совершенно одна – тем лучше. Ей хотелось побыть в одиночестве, как следует поразмыслить, многое вспомнить, в том числе свою неизбывную вину.

Ей было нетрудно провести весь день в тени, присоединяясь к остальным только за обедом и за ужином, а потом снова исчезая. Никто ее не беспокоил, никто на нее не озирался – ни женщины-отдыхающие, ни сотрудники; Марни среди них не оказалось. Своим чередом стемнело. Первый ее полный день на Кефалонии подошел к концу, а она ровно ничего не достигла.

Англия

Фелисити посмотрела на часы. Опять! Не прошло и полминуты с тех пор, как она интересовалась временем в прошлый раз. Где он? Обещал ведь успеть, клялся, и на тебе: ей пора уходить, а муж блистает отсутствием!

Она проверила, нет ли на телефоне сообщения, чего-нибудь вроде «опаздываю, увидимся там» или «занял нам места в первом ряду», но ничего подобного, конечно, не нашла. Взгляд на часы – в последний раз. Ничего не поделаешь, придется ехать без него и ждать его появления уже там. Только бы Хьюго не заметил, что нет его папочки.

Схватив жакет и сумочку, Фелисити выбежала из дому и прыгнула в машину. До школы было десять минут езды, концерт начинался через пятнадцать минут. Время еще оставалось, вот только сидеть придется в заднем ряду. Она проклинала про себя Ричарда. Знай она, что он так задержится, договорилась бы встретиться в зале. Но ведь на самом деле она с самого начала знала, что он в очередной раз ее подведет, просто надеялась на чудо.

Стоянка была забита, пришлось довольствоваться местечком на заросшей травой обочине. В который раз выругав про себя Ричарда, она заковыляла по мягкой земле, боясь застрять на высоких каблуках. Дверь детского сада находилась с противоположной стороны; Фелисити торопилась, насколько позволяли узкая юбка и туфли. Солнце немилосердно жгло спину, подмышки взмокли – больше от стресса, вызванного опозданием, чем от спешки.

В зале уже собрались родители, с нетерпением ждавшие появления своих чад. Как она и боялась, свободными остались только места сзади, да и то с краю. Фелисити выбрала то, рядом с которым было еще одно, хотя, по совести, Ричарда стоило бы заставить стоять. Она устроилась поудобнее, надеясь, что никто не заметит, как она запыхалась, выпрямила спину и расправила плечи, чтобы произвести впечатление крайне организованной особы, сознательно запланировавшей появление в последний момент. Но занятое ею место в зале этому намерению противоречило. Любой, кто ее знал, понял бы, что в ее планах не было влететь в зал всего за минуту до начала. Она мысленно перебирала приличные отговорки: затянувшееся важное совещание, звонок гендиректора перед самым ее уходом, тащившийся перед ней трактор, который никак нельзя было обогнать…

А вообще-то, думала она, можно рассказывать что угодно, кроме правды: муж так занят сексом со своей ассистенткой, что ему не до концерта нашего единственного ребенка. Могу представить их физиономии! Если бы не последствия для нее самой и для Хьюго, она выложила бы всю правду – или то, что считает правдой за неимением доказательств мужниной неверности. Доказательств нет, но она все чувствует нутром. Какой стыд! Шаблонная измена. И не с кем-нибудь, а с ассистенткой! Хорошо хоть, что не с няней, хотя Фелисити не сомневалась, что он и там успел наследить. Она предпочитала об этом не думать. Только бы не дома, не в ее постели!

– Это место занято?

Фелисити подняла глаза и увидела растрепанную женщину с пылающими щеками, выглядевшую еще хуже, чем она.