Волков. Велесова ночь - Пылаев Валерий - Страница 8

Тяжелый солдатский сапог опустился на череп твари, превращая его содержимое в кашу, и я встретил последнего упыря ударом крест-накрест, двумя лезвиями одновременно. Нож и топор едва слышно лязгнули, встретившись, и уродливая голова взмыла в воздух, разбрызгивая во все стороны черную жижу.

Несколько мгновений я простоял без движения, вслушиваясь в завывание ветра среди развалин. И не зря: все до одного упыри лежали без движения, и все же наша возня привлекла кого-то еще. Неторопливого и грузного, однако достаточно крупного, чтобы у меня не возникло никакого желания повстречаться с ним лично. Когда где-то со стороны улицы послышалось тяжелое сопение и грузные шаги, я поспешил подхватить свой скарб и убраться подальше.

От ближайшей стены осталось совсем немного: дверной проем и немного ветхой кирпичной кладки вокруг, однако ничего лучше рядом не имелось, и я съежился за укрытием. Как раз вовремя: топот с улицы сменился хрустом камня и влажным шлепаньем гигантских лап. Кем бы ни была тварь, явившаяся на шум, ей явно оказалось не так уж просто протиснуться сюда через руины. Я сидел тихо и на всякий случай даже задержал дыхание, однако когда из-за стены раздался треск раздираемой плоти и громкое чавканье, не удержался и все-таки выглянул.

И едва удержался, чтобы не выругаться.

Жаба оказалась… нет, пожалуй, даже не огромной, а поистине монструозной. Чуть ли не вдвое крупнее той, что я зарубил шашкой в свой самый первый день в мире по ту сторону Прорыва. Да и выглядела куда солиднее: шерсть на спине и боках росла заметно гуще и была не болотного цвета, а совсем темной, почти черной. Неровные бугры на голове и холке соединялись в сплошной костяной гребень, по обе стороны которого из тела торчали острые шипы.

Видимо, эта тварь прожила на свете куда больше себе подобных, раз уж отрастила такие украшения. И все эти годы она уж точно не отказывала себе в еде: толстые когтистые лапы едва держали огромное туловище, и почти при каждом шаге жаба касалась им земли. Волочилась толстым колыхающимся брюхом прямо по камням – наверное, поэтому белесая чешуя и вытерлась чуть ли не до блеска.

Колоссальные размеры внушали уважение и даже оторопь, но самой жабе, пожалуй, только мешали. Я с трудом мог представить, как она скачет и охотится с таким весом. Впрочем, сегодня ей повезло: я оставил после себя достаточно бездыханных туш, и одна из них уже успела отправиться в необъятный желудок. Пасть с обломанными и затупившимися от старости зубами работала не хуже мясорубки, с одинаковой легкостью перемалывая и плоть, и хрупкие кости.

Покончив с упырем, жаба тут же неторопливо двинулась к следующему, а потом и вовсе плюхнулась на брюхо и принялась чавкать лежа, загребая еду передними лапами. Зрелище оказалось настолько отвратительным и одновременно занятным, что я даже рискнул еще немного высунуться из-за остатков стены, чтобы получше рассмотреть, как очередная половина туловища исчезает в пасти, колыхая тощими когтистыми конечностями.

И, разумеется, мое любопытство тут же было наказано: стоило мне приподняться чуть выше, как кирпич под локтем не удержался в кладке и, устремившись вниз, с грохотом разлетелся на несколько частей.

– Да твою ж… – прошипел я себе под нос.

Жаба тут же перестала жевать, а потом и вовсе выплюнула недожеванную упыриную ногу. И после этого медленно поднялась обратно на лапы и с вальяжностью двухэтажного автобуса развернулась в мою сторону. Здравый смысл явственно намекал, что все это время я мог потратить на побег. Или просто укрыться получше, съежиться за остатками стены и надеяться, что сытный завтрак покажется гигантской твари интереснее, чем поиск источника звука.

Поздно. Я застыл на месте. И смотрел – прямо в наведенные на меня неподвижные «блюдца» размером с мою голову каждое. Обычно глаза нечисти поблескивали желтым, оранжевым или зеленым, но эти почему-то напоминали две бездонные черные дыры, которые будто вобрали и приумножили весь полумрак вокруг.

Я не видел даже зрачков. Это… нет, не пугало, а, скорее, завораживало. Разум безмолвно кричал об опасности, однако чутье подсказывало, что все идет именно так, как надо. И пока я стою неподвижной статуей, ничего не случится.

И я стоял. Мгновение шло за мгновением, жаба пялилась на меня, а я на жабу. Нас разделял какой-то десяток шагов, и даже со всем своим колоссальным весом она наверняка могла бы преодолеть дистанцию достаточно быстро, чтобы снести остатки стены и атаковать… но вместо этого просто смотрела. И только когда гигантская голова повернулась обратно к недоеденному упырю и вместо темноты в глазнице жабы показалась белесая пелена, я наконец сообразил, в чем дело.

Тварь была слепа. Отлично слышала и наверняка могла учуять запах крови хоть за километр, но видеть и охотиться уже не могла. Хищник, почти вершина пищевой пирамиды мертвого города, превратился в падальщика и доживал свой век, питаясь мертвечиной или чужой добычей. Толстая чешуя, шипы на спине и размеры надежно защищали ее от любого представителя местной фауны, и даже небесный летун едва ли выбрал бы жабу в качестве обеда.

Я дождался, когда она снова увлечется трапезой, и, уже не скрываясь, убрался сначала за угол, а потом и на соседнюю улицу.

Здесь дома сохранились получше. Настолько, что я даже начал понемногу подыскивать себе убежище. Передохнуть, очистить оружие от упыриной крови, возможно, перекусить… Или даже забраться повыше и оборудовать себе наблюдательный пункт. Соорудить постель, заделать окна обломками кирпичей или досками, если от них хоть что-то осталось. Сложить из кирпичей печку и развести огонь, в конце концов. Свет я смогу скрыть, а запах дыма вряд ли привлечет местную нечисть.

Зато наверняка заинтересует того, за кем я сюда пришел.

Котелок сердито зафырчал, вздрогнул и выплюнул из-под крышки струйку воды. Огонь тут же отозвался недовольным шипением и почти погас, но через несколько мгновений снова разгорелся, облизывая закопченное круглое донце. Я не стал дожидаться, пока кипяток снова хлынет наружу, и, подсунув под дужку ствол винтовки, достал из печки свой… Завтрак?

Можно сказать и так. Сушки в приготовлении не нуждались, однако я не представлял себе утро без кофе. Пакет весил меньше половины килограмма и занимал в вещмешке не так уж много места, так что даже расчет и экономия не стали причиной отказываться от одного из немногих удовольствий… А в этом мертвом мире, пожалуй, и единственного.

Я размолол зерна рукоятью ножа, ссыпал в кружку, залил кипятком, и моих ноздрей тут же коснулся привычный аромат, который перебивал и дым из самодельного очага, и уже ставший привычным сырой и чуть пряный запах с улицы. Даже здесь, на высоте чудом уцелевшего пятого этажа встречался и вездесущий зеленый мох, и другая растительность.

Здание – его остатки – подозрительно напоминало то, что в начале двадцатого века построили для компании «Зингер», а уже при Советах переименовали в «Дом книги». Только стояло оно почему-то не на набережной канала Грибоедова, а чуть дальше. Там, где в обоих известных мне мирах пересекались Невский проспект и Большая Конюшенная.

Я провел здесь достаточно времени, чтобы заметить, как сильно этот Петербург отличается от двух других. Будь у меня такая цель, я непременно набросал бы карту со всеми рукавами Невы и не поленился бы найти… что-то. Фотографии, документы, пленки, дневники – хоть какие-то свидетельства, способные пролить свет на случившуюся в этом мире катастрофу.

Но другие поиски были важнее. И я уже пятый день подряд покидал свое убежище на рассвете и отправлялся бродить по мертвому городу, пока темнота не загоняла меня обратно в Дом книги. Понемногу я превращал его в самое настоящее жилище, где постепенно появлялось все, что нужно неприхотливому человеку. Засохший мох со стен и остатки мебели на этажах служили топливом для очага, а вода из канала неподалеку, хоть и фонящая излучением, годилась и для кофе, и даже для супа из мясных консервов. Простого смертного такая диета наверняка прикончила бы за считаные месяцы или даже дни, однако мой организм справлялся и с радиацией, и с грязью, и со всеми видами болезней, которые смогли уцелеть в этом мире.