Дионисов. За власть и богатство! – I (СИ) - Скоробогатов Андрей Валерьевич - Страница 4

Но только не у аристократов. Мой род — древний, крупнейший поставщик спиртных напитков в императорские палаты… Придворные виноделы. Правда, угасающий род. В отсутствие законного наследника всё семейное хозяйство пребывает в перманентном упадке.

Сперва я попытался включить оптимизм.

— Может, она сохранит всё в тайне?

— Да конечно! Ты хоть представляешь, сколько за ней средств слежения? И элементали, и что-то техническое. Вы хоть предохранялись? — вздохнул дядя.

— Я ж забыл всё. Но вроде бы видел у кровати кой-какие изделия.

— Изделия? А, ты про это. Ну и что делать-то будем?

— А что, если это любовь? — мрачно озвучил я.

— Любовь? — не то усмехнулся, не то умилился дядя. — Любо-овь. Да уж конечно! Наш род, конечно, склоненн к романтике, но тебе уже не пятнадцать лет. А двадцать два. Поздновато уже о таких материях говорить всерьёз, не находишь? И даже если представим, что она вдруг в тебя влюбилась, ты же в курсе, что тебе не простят это?

— В курсе, — мрачно отозвался я.

— Даже если вдруг она скажет, что сделала добровольно, что это бунт против воли отца, что по своей воле…

— Соглашусь, — кивнул я и собрался с мыслями. — Не простят, дядя. Но пока рано паниковать. Для начала давай-ка посмотрим, что у тебя в патронташе.

— Где? Кто?

— В пальто! Пробирки покажи. Похоже, у меня есть план…

Минут пять рассматривали его коллекцию, где я заприметил пару очень интересных пробирок.

Переспросил — мои предположения подтвердились, он рассказал, что есть. И тогда более-менее мы решили, что и в каком порядке будем применять.

— Ну, вот и славно. Тогда собирайся, времени нет. А я подлечусь пока…

— Точно подлечишься? — насторожился я.

— Да уж точно! Вот это вот выпью. Делать мне больше нечего, чтобы на тебя снова «Паралич» тратить, дорогой он…

Дядя вытащил маленькую колбу с алым содержимым и опрокинул в рот. Содрогнулся, скривился, по его плечам пробежала сине-зелёная вспышка, призыв элементаля состоялся, и в следующее мгновение ссадины на его лице, оставленные моими кулаками, побледнели, а потом и вовсе исчезли. Дядя сразу взбодрился, выпрямился. Хотя, похоже, пару ребер я ему-таки сломал…

— Ну, так-то лучше будет, — пробормотал дядя.

Некоторая часть вспышки распространилась и на меня — разбитые кулаки и ушибы конечностей у меня тоже мгновенно исцелились. Ну, спасибо и на этом.

Пока дядя лечился красненьким, я вытащил Семецкого из туалета, и перенес тело на его кровать. Сложил ему руки на груди. Встал над ним, задумался. Что я еще могу сделать? Кажется, у него мать и сестры остались. Сообщить им? Вот они обрадуются-то…

— Всё время этих Семецких убивают под горячую руку, — пробормотал дядя, доставая свой пистолет-пулемет из-за кровати и вставляя в него подобранный магазин. — Невезучий род.

Я угрюмо покосился на дядю, и он развивать мысль не стал. Вместо этого он спросил:

— Ты как? Готов уже? Идем.

— Я хочу его похоронить, — произнес я, глядя на тело Семецкого.

— Чего? — удивился дядя. — Ты же его терпеть не мог. Я же знаю. Нашел друга, блин.

— Он жил со мной рядом. Я за это в ответе, — упрямо ответил я.

— За что? — нахмурился дядя.

— За то, что он умер.

Дядя, поморщась, раздраженно покачал головой:

— Ты, племяш, слишком много на себя берешь. Не мы такие, жизнь заставляет. Ну да, я понимаю, ты молодой ещё. Порывистый. Неопытный. Повзрослеешь и сам все осознаешь.

Я едва не усмехнулся ему в лицо. Нашёл молодого.

— Я такой, какой есть, — сказал я упрямо. — Я хочу его похоронить.

Дядя вздохнул:

— Ну, может в этом и есть смысл. Пошли уже, я тут все подожгу за нами. «Красного петуха» выпущу. Не обеднеют. Полляма им за семестр, озверели вообще. Гори оно всё ясным пламенем. Подойдет тебе?

Огненное погребение? Я сам себе такое устроил совсем недавно… Я кивнул.

— Подойдет.

— Ну, вот и славно, — дядя удовлетворенно кивнул. — Пошли уже. Нет у нас больше времени.

Когда мы вышли, обо всём договорившись, на улице моросил мелкий, вонючий дождь. Впереди был небольшой двор, зелёный, с раскидистыми деревьями, через который шла дорожка к калитке.

Я поднял взгляд выше — мурашки пробежали по спине. Только тут я сложил воспоминания обоих моих половин и окончательно осознал и это — что реальность совсем другая. Это не просто прошлое — это альтернативное, другое прошлое.

И город был совсем не тот. Над ближайшими домами висел смог, слегка прибитый дождём, через который проступали очертания сотен небоскрёбов. Столица. Мегалополис с населением пятьдесят миллионов человек, протянувшийся широкой полосой от Финского залива до самой Оки. С небольшим московским дистриктом на юге.

Итак, Вторая Российская Империя, над которой никогда не заходит солнце. Половина всей поверхности планеты — Империя или её протектораты. Миллиард человек в метрополии — два миллиарда в старых и новых колониях, непокорных пока княжествах и в полудиких племенах.

И ещё неизвестно сколько — на Новых Континентах. Школьный курс истории постепенно «подгружался» — 1600-й год, Великое Поднятие Новых Земель. XIX век, Великая Магическая Война, Европейская Пустошь, затем Реконструкция…

А вторая половина… Чёрт, да тут ещё и континенты новые есть.

За калиткой, припаркованный у проезжей части, стоял длинный серый лимузин, у него околачивался серьёзный коренастый товарищ в галстуке. Бритый налысо, с азиатскими кровями, с серьгой в ухе.

И я узнал его. Это был Рустам, личный водила дяди, который знал меня с детства, и относился он ко мне весьма неплохо. Увидел меня, коротко кивнул, докурил сигарету, открыл дверь салона, и я упаковался туда.

— Что ж… Первым у нас по плану «Красный петух», — сказал дядя, не спешивший заходить внутрь.

— Всё так плохо, Аристарх Константинович? — хмуро спросил Рустам.

— Ага!

Постоял пару минут — я видел, как он пригубил ещë одну пробирку. Вздрогнул, выдохнул, прыгнул следом на сиденье рядом.

— Трогай! В Гельсинг!

Я оглянулся — от машины к особняку пробежало что-то мелкое, полупрозрачное и красное. «Красный Петух», он же «Огонь-4», запрещëн не только в метрополии, но и в колониях, вспомнилось мне. Стоит целое состояние. Когда мы ударили по газам — окно на втором этаже особняка с апартаментами брызнуло осколками, вспыхнуло пламя, повалил густой красный дым.

— В Гельсинг? — удивился Рустам, завёдший двигатель. — Это же часов шесть ехать. Как скажете, конечно, Аристарх Константинович.

— А куда же ещё? — прохрипел дядя. — Этому молодому ловеласу надобно поскорее убраться с континента. Постарайся ехать максимально сложным маршрутом. Через промзоны, например.

Информация о новом мире продолжала «подгружаться». Самолёты здесь не летают, облака населены смертоносными воздушными элементалями. Гигантские океанические теплоходы, устойчивые к огромным волнам и атакам морских чудовищ, редкие рейсы караванов сухогрузов и тому подобное — вот основной вид транспорта между метрополией и колониями.

Скоро я из столичного превращусь в колониального, понял я. А к этому я как-то вовсе не был готов.

Я смотрел по окнам. Автомобили, трамваи-фуникулёры, едущие по второму ярусу. Ар-деко и хрен пойми какой ампир. Люди — в разноцветных пальто, с собачками, с колясками, с букетами цветов. Стильно и дорого одетые. Многие — в больших цветных наушниках, со странными гаджетами в руках. Я бы сказал, что это не 1999-й, в моём прошлом мире похожее было в 2020-х. В колониях всё, скорее всего, сильно по-другому. Есть ли там мобильники? Глобальная сеть? И ведь нам преподавали всё это в академии. Адаптивный технологический уровень, каждому обществу — свой. Я рискую из конца двадцатого века вернуться в самое его начало…

С другой стороны — переезд в колонию звучит как «чистый лист». То, что надо.

На стене высотки на мультимедийном экране мелькнул портрет какой-то девушки. Я вздрогнул, лишь через секунду осознав, что это Марина Дмитриевна.