Шаманизм. Архаические техники экстаза - Элиаде Мирча - Страница 40

Этот символизм подтверждается, среди прочего, наличием на шаманском наряде определенных железных предметов, имитирующих кости и долженствующих придать ему, хотя бы частично, вид скелета.[505] Некоторые авторы, среди них Харва,[506] считали, что речь идет о скелете птицы. Но в 1902 году Трощанский показал, что, по крайней мере у якутского шамана, эти железные «кости» должны имитировать скелет человека. Некий енисеец сказал Кай Доннеру, что кости являются скелетом самого шамана.[507] Сам Харва[508] изменил свое мнение и считал, что речь идет о человеческом скелете, хотя Е. К. Пекарский предложил в 1910 г. еще одну гипотезу, а именно: что речь идет скорее всего о комбинации человеческого скелета со скелетом птицы. У маньчжуров «кости» сделаны из железа и стали, а шаманы утверждают (по крайней мере в наши дни), что они представляют крылья.[509] Тем не менее нет оснований сомневаться в том, что во многих случаях имеется в виду изображение человеческого скелета. Финдайзен[510] воспроизводит железный предмет, превосходно имитирующий человеческую берцовую кость (Берлинский Музей этнографии).

Независимо от этого, обе гипотезы сводятся по сути к одной и той же фундаментальной идее: пытаясь имитировать скелет человека или птицы, шаманский наряд указывает на особый статус того, кто его надевает, то есть человека, который умер и воскрес. Как мы видели, у якутов, бурятов и других сибирских народов считается, что шаманы были убиты духами их предков: «сварив» тела убитых, духи пересчитали и поставили на место кости, скрепили их железом и покрыли новым телом.[511] У охотничьих народов кости представляют первоисточник жизни как человека, так и животного, источник, из которого воспроизводится вид. Именно поэтому кости пойманной дичи не ломают, а заботливо собирают и, согласно обычаю, хоронят, складывают на помостах или на деревьях, бросают в море и т. д..[512] С этой точки зрения, погребение животных осуществляется точно таким же образом, как и людей,[513] поскольку как у одних, так и у других «душа» пребывает в костях, и поэтому можно надеяться на воскрешение существ из их костей.

Скелет, представленный на шаманском наряде, обобщает и воспроизводит драму посвящения, то есть смерти и воскрешения. Неважно, считается ли он изображением человеческого скелета или животного: в обоих случаях речь идет о субстанции-жизни, первичной материи, сохраненной мифическими предками. Человеческий скелет определенным образом представляет архетип шамана, поскольку считается, что он представляет семью, в которой по очереди родились предки-шаманы. (Между прочим, семейные корни обозначаются словом «кость»: говорится "от кости N " в значении "потомок N".)[514] Скелет птицы является вариантом той же концепции; с одной стороны, первый шаман родился от связи орла и женщины, с другой же — сам шаман пытается превратиться в птицу и летать, а по сути он является птицей настолько, насколько, как птица, имеет доступ к высшим сферам. В том случае, когда этот скелет — или маска — превращает шамана в другое животное (оленя и т. п.), мы имеем дело с подобной теорией,[515] поскольку животное — мифический предок — является как бы неисчерпаемой маткой жизни вида, узнаваемой в костях этих животных. Мы сомневаемся, следует ли говорить здесь о тотемизме. Речь идет, скорее, о мифических связях между человеком и его дичью — фундаментальных связях для первобытных охотников; это хорошо освещено в последних работах Фридриха (Friedrich) и Мейли (Meuli).

Веру в то, что убитое животное может возродиться из костей, мы встречаем не только в Сибири. Фрэзер уже зафиксировал несколько американских примеров.[516] Согласно Фробениусу, этот мифико-ритуальный мотив еще жив у арандов, племен из глубинки Южной Америки, африканских хамитов и бушменов.[517] Фридрих дополнил и объединил африканские факты,[518] справедливо считая их выражением пастушеской духовности. Этот мифико-ритуальный комплекс сохранился, впрочем, и в более развитых культурах, в самом сердце религиозной традиции или в форме сказок.[519] Гагаузская легенда рассказывает о том, как Адам, чтобы дать женам сыновей, собрал кости различных животных и попросил Бога, чтобы он их оживил.[520] В одной армянской сказке охотник попадает на свадьбу духов леса. Приглашенный к пиршеству, он воздерживается от яств, но уносит с собой доставшееся ему ребро быка. Впоследствии, собирая все кости животного, чтобы оживить его, духи вынуждены заменить недостающее ребро ореховой веткой.[521]

В связи с этим можно вспомнить один эпизод из "Младшей Эдды" — случай с козлом Тора. Отправившись в путешествие на своей тележке, запряженной козлами, Тор остановился у одного крестьянина. "В тот вечер Тор взял своих козлов и убил их. С них содрали шкуру и положили в котел. Когда они сварились, Тор и его товарищи сели за ужин. Тор пригласил также крестьянина, его жену и детей… Затем Тор положил козлиные шкуры возле очага и сказал крестьянину и его людям, чтобы они бросали кости на шкуры. У Тьялфи, сына крестьянина, была кость из бедра одного из козлов: он расколол ее ножом, чтобы добраться до мозга. Тор переночевал там. На следующий день он встал перед рассветом, оделся, взял молот Мйоллнир и благословил останки козлов. Оба козла поднялись, но один из них хромал на заднюю ногу".[522] Этот эпизод свидетельствует о сохранении у древних германцев архаических представлений охотников и кочевых народов. Это не обязательно след "шаманистической духовности"; тем не менее, мы его здесь привели, оставляя за собой задачу анализа остатков индоарийского шаманизма после изложения общих представлений о теориях и практиках шаманизма.

По поводу воскресения из костей можно вспомнить знаменитое видение Иезекииля, хотя оно и относится к совершенно иному религиозному горизонту, чем рассмотренные выше примеры:

"Была на мне рука Господа, и Господь вывел меня духом и поставил меня среди поля, и он было полно костей, и обвел меня кругом около них, и вот весьма много их на поверхности поля, и вот они весьма сухи. И сказал мне: сын человеческий! оживут ли кости сии? Я сказал: Господи Боже! Ты знаешь это. И сказал он мне: изреки пророчество на кости сии и скажи им: "кости сухие! слушайте слово Господне!" Так говорит Господь Бог костям сиим: вот, Я введу дух в вас, и оживете. И обложу вас жилами, и выращу на вас плоть, и покрою вас кожею, и введу в вас дух, и оживете, и узнаете, что Я Господь.

И я изрек пророчество, как повелено было мне; и когда я пророчествовал, произошел шум, и вот движение, и стали сближаться кости, кость с костью своею. И видел я, и вот, жилы были на них, и плоть выросла, и кожа покрыла их сверху…" (Иезекииль, 37, 1–8).[523]

А. Фридрих также упоминает об изображении, открытом Грюнведелем в руинах храма в Сенгим Эгиз: на нем представлено воскрешение человека из его собственных костей, совершающееся по благословению буддийского монаха.[524] Здесь не место ни вникать в подробности, касающиеся иранских влияний на буддистскую Индию, ни поднимать пока еще мало изученную проблему симметрии между тибетской и иранской традициями. Как заметил несколькими годами раньше Моди,[525] существует поразительное сходство между тибетским и иранским обычаями выставления трупов. И те и другие позволяют птицам и собакам пожирать тела; для тибетцев очень важно, чтобы тело как можно быстрее превратилось в скелет. Иранцы складывают кости в астодан, "место для костей", где они лежат до воскрешения.[526] Этот обычай можно считать сохранившимся остатком духовного наследия пастушеских времен.