Высокие ставки - Френсис Дик - Страница 7

• Предыдущая
• 7/46
• Следующая

— Он выглядел великолепно, — я криво улыбнулся. — А после скачки вы мне сказали, что я сам виноват, что не поставил на него. Вы сказали, что предупреждали меня. И что в следующий раз мне стоит слушаться ваших советов.

— И что?

— И тогда, — я вздохнул, — тогда все мои подозрения превратились в уверенность. Я знал, что он обманывал меня и другими способами. По мелочам. Множество мелких предательств. Ничего страшного. Я сказал ему, что следующего раза не будет. Я сказал, что забираю лошадей.

— И что он сказал на это?

— Он не спросил, почему.

— О боже! — сказал Чарли.

Я рассказал Чарли обо всем, что произошло в этот день. Постепенно вся веселость оставила его, и под конец он сделался чрезвычайно мрачным.

— И он останется безнаказанным, — сказал Чарли, когда я закончил.

— Да, конечно.

— Вы ведь помните, что его отец — член Жокейского Клуба?

— Помню.

— Джоди Лидс — вне подозрений! Отец Джоди, Квинтус Лидс, добился высокого положения в мире скачек благодаря тому, что родился пятым сыном пэра, владел несколькими скаковыми лошадьми и был знаком с нужными людьми. Он обладал внушительной внешностью — высокий, плотный, красивый, — и его голос и манеры источали глубокую уверенность в себе. Он умел пронизывать людей взором красивых серых глаз, глубокомысленно поджимать губы и таинственно качать головой в ответ на вопросы, показывая, что знает, но не имеет права отвечать. Я про себя думал, что его благородный вид и величественные манеры — нечто вроде великолепных портьер, предназначенных для того, чтобы скрывать внутреннюю пустоту. Впрочем, он, несомненно, был человек честный и благонамеренный.

Квинтус весьма гордился Джоди, гордо выпячивая грудь и сияя от радости на ипподромах от Эпсома до Йорка.

С точки зрения Квинтуса, его сын Джоди, энергичный, умный и толковый, не мог сделать ничего дурного. Квинтус верил ему во всем. А он, несмотря на отсутствие мозгов, имел достаточный вес в обществе, чтобы повлиять на мнение официальных лиц.

Как и говорил Джоди, мне не удастся ничего доказать. Если я хотя бы намекну, что он меня обворовывал, Джоди натравит на меня адвокатов и вся махина Жокейского Клуба встанет на его сторону.

— И что вы намерены делать? — спросил Чарли.

— Не знаю, — я слабо улыбнулся. — Наверно, ничего.

— Это же несправедливо!

— Любое преступление несправедливо по отношению к жертве.

Чарли сделал гримасу по поводу того, как дурно устроен наш мир, и попросил счет.

На улице мы свернули налево и пошли по Бошам-плейс. Как оказалось, мы оба оставили свои машины за углом, на Уолтон-стрит. Вечер был холодный, облачный, сухой и ветреный. Чарли спрятал уши в воротник пальто и натянул теплые черные кожаные перчатки.

— Ненавижу зиму! — сказал он.

— А я ничего против нее не имею.

— Вы еще молоды, — сказал он. — Вы просто не чувствуете холода.

— Ну, не так уж я и молод. Мне тридцать пять.

— Практически младенец.

Мы свернули за угол, и на нас яростно набросился ледяной, как в Арктике, ветер.

— Ненавижу! — повторил Чарли.

Его машина, большой синий «Ровер-3500», стояла ближе, чем мой «Ламборджини». Мы остановились у его машины, и он отпер дверцу. По улице навстречу нам шла девушка в длинном платье. Ветер рвал ее юбку, и ее волосы полоскались на ветру, как знамя.

— Очень содержательный вечер, — сказал Чарли, протягивая мне руку.

— Не то, чего вы ожидали, — сказал я, пожимая ему руку.

— Это, пожалуй, даже интереснее.

Чарли открыл дверцу и сел в машину. Девушка в длинном платье прошла мимо, цокая каблучками по мостовой. Чарли пристегнул ремень, и я захлопнул дверцу.

Девушка остановилась, постояла в нерешительности и вернулась к нам.

— Извините... — сказала она. — Я хотела спросить... Она вроде бы передумала и замолчала.

— Не могли бы мы чем-нибудь помочь? — осведомился я.

Американка, лет двадцати с небольшим, и явно ужасно замерзла. На плечах у нее была лишь легкая шелковая шаль, а под ней — легкое шелковое платье. Без перчаток. В золотых сандалиях. Золотая сетчатая сумочка. В свете уличных фонарей ее лицо казалось совершенно белым, и она дрожала крупной дрожью.

— Садитесь ко мне в машину, — предложил Чарли, опуская окно, — спрячьтесь от ветра. Девушка покачала головой.

— Наверно, я... — она повернулась, чтобы уйти.

— Не глупите, — сказал я. — Вам нужна помощь. Не отказывайтесь.

— Но...

— Скажите, что вам нужно?

Она еще немного поколебалась, потом наконец решилась:

— Мне нужно немного денег!

— И все? — сказал я, выуживая из кармана бумажник. — Сколько?

На такси... до Хэмпстеда.

Я достал пятерку.

— Этого хватит?

— Да. Я... куда их вам прислать?

— Да не беспокойтесь.

— Нет-нет, я верну!

— Да он это добро пачками считает, — сказал Чарли. — Не обеднеет он от одной пятерки.

— Дело не в этом, — возразила девушка. — Если вы мне не скажете, куда их вернуть, я не возьму.

— Смешно спорить о морали, когда вы совсем замерзли, — сказал я. — Меня зовут Стивен Скотт. Мой адрес — Риджентс-парк, Мальтхауз. Присылайте — дойдет.

— Спасибо.

— Да давайте я вас сам отвезу. У меня машина, — я махнул рукой вдоль улицы.

— Нет, спасибо! — ответила девушка. — Как вы думаете, каким образом я влипла в эту передрягу?

— И каким же?

Она плотнее закуталась в свою шаль.

— Я приняла самое обычное приглашение на обед, а потом обнаружила, что обед должен был иметь продолжение. Поэтому я оставила его еще за супом и сбежала, и только выйдя на улицу, обнаружила, что у меня нет с собой денег. Он заехал за мной домой, понимаете? — она внезапно улыбнулась, показав ровные белые зубы. — Надо ж быть такой дурой!

— Тогда пусть Стивен сходит и поймает вам такси, — предложил Чарли.

— О'кей.

На то, чтобы поймать такси, у меня ушло несколько минут, но, когда я вернулся, она по-прежнему стояла на улице, рядом с машиной Чарли, пытаясь укрыться за ней от ветра. Я вылез из такси, она села в него и без долгих разговоров уехала.

— Вот так дураки и ловятся, — заметил Чарли.

— Да нет, она говорила правду.

— Не факт. Откуда вы знаете, что она не выскочит из такси в двух кварталах отсюда и не отправится вытягивать пятерку из очередного сэра Галахада?

Чарли рассмеялся, поднял стекло, махнул мне рукой и уехал.

Утром в понедельник я получил одну хорошую новость и две плохие.

Хорошей новостью было письмо со вложенной в него бумажкой в пять фунтов. «Вот вам, Чарли!» — торжествующе подумал я.

"Дорогой мистер Скотт!

Очень благодарна вам за то, что вы так меня выручили в субботу вечером. Видимо, впредь я всегда буду брать с собой на свидание деньги на дорогу.

Искренне ваша Александра Уорд".

А плохие новости были напечатаны в газетах. Обе газеты, которые я получал (одна спортивная, другая обычная), высказались по поводу владельцев, бросающих тренеров, которые работают на них в поте лица. В одной заметке говорилось:

«Джоди Лидс очень тяжело воспринял тот факт, что после всего, что он сделал для мистера Скотта, этот владелец счел нужным объявить, что забирает от него своих лошадей. Как мы уже писали в этой рубрике год назад, Джоди Лидс переехал в более обширные конюшни Берксдаун-Корт специально ради того, чтобы иметь возможность разместить всех лошадей Скотта. И вдруг, без малейшего предупреждения, двадцативосьмилетний тренер оказался брошен на произвол судьбы, при том, что он еще не успел расплатиться с долгами. Возможно, слово „предательство“ покажется чересчур суровым. Но слово „неблагодарность“ здесь вполне уместно».

Другая статья была написана в более развязном стиле, свойственном бульварным газетам:

"Лидс (28 лет) ни с того ни с сего получил по шапке от своего неблагодарного владельца Стивена Скотта (35 лет). В субботу в Сэндауне он сказал следующее: «Я остался на бобах. Скотт послал меня подальше и отправился получать выигрыши и призы за победу своего стиплера Энерджайза, которого я тренировал. Мне ужасно хреново. Бьешься, бьешься ради этих владельцев, а они тебе в морду дают».

• Предыдущая
• 7/46
• Следующая