Останься в Вейзене - Зарецкая Анастасия - Страница 8

Хотя, конечно, с суждениями о составе этого мира стоит быть аккуратнее. Была бы я чуть более честной, призналась бы, что весь этот мир – всего лишь игра электрических импульсов, бегущих по моим нейронам.

– Атомы, – ответила девочка, сидящая подле той, что с косой.

– Атомы! – обрадовалась я. – Просто великолепно. Кто может подробнее рассказать, что же это такое, атомы?

Тут то мы и сели в лужу. Осталось только громко квакнуть, но для этого у нас есть лягушки на книжных полках. Я вытянула из студентов несколько предположений, и лучшим из них было то, которое касалось неделимости: атом является самой простой из частиц, и его невозможно разобрать на составляющие. Что-то на уровне философии Демокрита.

Вот и хорошо, что мы нашли, о чем поговорить. Историю о тернистой дороге, которую пришлось преодолеть, прежде чем была открыта корректная модель атома, я слышала много-много раз. Так что и воспроизвести её для меня не составило никакого труда. Самым сложным оказалось объяснить, что же это такое – кекс, лежащий в основе одной из пробных моделей, поскольку бедных детей, как оказалось, подобной выпечкой здесь не балуют. Когда с введением в строение атома было покончено, мои воспитанники ушли на перерыв. Я в это время старательно записывала имена всех, кто хотя бы словечко сказал на лекции, даже если сказано оно было соседу по парте, краткое и ёмкое словечко «нудятина».

После перерыва мы начали изучать виды кристаллических решёток и попали в такие дебри, выбираться из которых нам придётся ещё долго. Если я не успею проснуться к следующему занятию, просто продолжу читать курс по основам химии. Мои юные гении знают, что такое щелочь и кислота, но хитрости обращения с этими классами веществ им ещё предстоит постичь. А магия, подозреваю, куда сложнее. Так что нам до неё ещё идти и идти.

– А чего-нибудь вроде алхимии у вас нет? – полюбопытствовала я.

– Была, – ответили мне, – но три года назад, и мы просто смешивали разные растворы, – добавили, глядя пронзительно честными глазами. Я пообещала, что обязательно познакомлюсь с их преподавателем-алхимиком. А то что это за безобразие такое.

Был во всём этом и приятный момент. Студенты уходили от меня не такими скептиками, какими пришли сюда. Парочка даже осталась, чтобы задать вопросы (среди них был в том числе Вилсон, тот самый главный смельчак). И я в очередной раз повторила то, что самой мне казалось очевидным.

И все-таки интересно, как эти несчастные кристаллы присобачить к магии. Есть у них тут лаборатории или что-то типа того? Изучила бы на досуге… Хотя какие мне лаборатории, взглянуть бы для начала на саму магию – осознать, в чем заключается её суть.

Я уходила последней, прихватив с собой листочек, исписанный знакомыми-чужими буквами. А аудиторию мне нужно закрывать? На столе ключей не обнаружилось. И Ирмалинда, насколько помню, с дверью ничего не делала. Оставлю, наверное, так… Вдруг вот-вот придёт следующий преподаватель и новая партия студентов.

Захлопнула дверь, замерла на мгновение, сама не знаю, почему. И только потом заметила тёмное пятно справа от себя. Повернулась – и взглядом столкнулась с Гетбером.

– Здравствуйте, таинственная незнакомка, – поприветствовал меня он. Сегодня рубашка на нём была бордовая, но все остальные предметы гардероба остались прежними. – Слышал, у вас сегодня было первое занятие. И как оно?

Я колебалась – стоит ли с ним говорить? Но все-таки вежливость оказалась сильнее, и промолчать я не смогла:

– Всё неплохо, сту… академисты умные и целеустремленные, но им очень не хватает основы, базовых знаний, поэтому приходится начинать всё практически с нуля. Но, думаю, мы справимся… А вы, случаем, не алхимию преподаете?

– Случаем, нет, – ответил Гетбер, не переставая внимательно смотреть на меня. – У вас есть следующая лекция?

– Если бы была, думаю, меня об этом бы предупредили. Я пока не знаю своего точного расписания.

Вы на неё посмотрите – разговаривает так уверенно, будто и впрямь заделалась преподавательницей колдовства. Не забыть бы этот чудной сон, с коллегами поделюсь на обеде, если вдруг осмелюсь заговорить… Моим коллегам лишь бы о чем поболтать, а тут они тем более найдут, что обсудить.

– У меня тоже нет. Не желаете прогуляться? Я чувствую себя виноватым – сорвал вашу вчерашнюю экскурсию. Феранта вернулась спустя минуту после того, как ушла вместе с вами. Слишком ответственна. Хотя ответственность – не всегда хорошо, или, по крайней мере, не для всех…

Он разговорчив. Это радует. Вдруг получится выведать что-то интересное? Да и когда ещё выпадет шанс поговорить с кем-то… кем-то таким?

– Я все-таки не отказался бы узнать, как вас зовут, – заметил Гетбер, когда мы двинулись вдоль коридора. Со стороны, наверное, могло показаться, будто он – суровый профессор, а я – косячная студентка, прижимаю к себе листок, как щит, но какова цена щита, сделанного из бумаги? – Поскольку вам моё имя известно. Не люблю, когда мои собеседники обладают надо мной неким преимуществом.

– Я забыла, как вас зовут, – солгала я.

– У вас слишком честные глаза, безымянная незнакомка. Когда вы говорите неправду, в них вспыхивает злобная искорка, которая в ту же секунду выдает ваши умыслы. Но, хорошо, предположим, что я вам поверил. Меня зовут Гетбер, – и он протянул правую ладонь.

Мимо нас шли студенты, перемена все-таки, и некоторые из них даже здоровались с Гетбером, а он кивал им в ответ. К счастью, мои подопечные все до одного исчезли в неведомом направлении, и мне на глаза никого знакомого не попалось.

– Варвара, – я приняла рукопожатие. Ладонь у Гетбера оказалась неожиданно большой, сильной, и от прикосновения к ней меня будто слегка ударило током.

– Бр-р-р, – поежился он. – Какое опасное имечко! Нет ли у него другой, более безопасной, формы?

– Что вы имеете в виду?

А вот и лягушки. Феранта своими откровениями научила меня почаще смотреть наверх. И, хоть и не без труда, но я разглядела узкий проход, заставленный книжными шкафами. Однако мы не стали к нему подниматься – свернули направо, в ещё один коридор, из которого можно попасть в аудитории.

– Очень уж оно напоминает одно заклинание. Первая его часть звучит как «ва», с такой, знаете, запятой в конце, началом вашей игривой «р». А вторая как «вэйр». Дословно переводится как «зажги искру». Это язык одного древнего народа, что много столетий назад жил на этих землях. Раньше у талантливых людей было больше времени, – Гетбер вздохнул, – вот они и изобретали волшебство.

– И чем же это плохо?

– О, волшебство, на самом деле, не самое приятное изобретение. Начнём с того, что оно доступно лишь кругу избранных лиц – и, как следствие, не самым лучшим образом влияет на характер тех, кто в эту группу вхож. Далее, оно вносит суету в расстановку приоритетов. Маг может посвятить большую часть своей жизни определенной сфере, аспекту, который в итоге окажется интересен только ему одному. И забыть о вещах, куда более важных… Магия непредсказуема и неподатлива, она коварна. Или вопрос касался вашего имени? – опомнился Гетбер.

Я кивнула. Мне, впрочем, и про магию было интересно послушать… Нужно же обладать хоть какими-то знаниями о предмете, который меня заставляют вести.

– Понимаете, Вар… – он намеренно сделал паузу, – …вара, таким сильным магам, как я, не нужно даже прикладывать какую-нибудь особую энергию или использовать примочки наподобие тех, о которых рассказываете вы на своих занятиях. Достаточно как-нибудь весьма эмоционально произнести заклинание, и оно придёт в действие. Вы же не хотите устроить пожар в нашей общей обители, академии?

Я много чего могла бы посоветовать Гетберу. Например, не спрашивать имена у новых преподавательниц, раз уж он так боится произносить их вслух, или не вкладывать в эти имена эмоции (как вообще можно вложить эмоцию в имя? Я, конечно, могу предположить, что это осуществимо в порыве ненависти или страсти, но ведь ни ненавидеть, ни любить меня не за что).