Останься в Вейзене - Зарецкая Анастасия - Страница 15

А небо-то какое было на улице, небо!

Как будто там, на плоскость выше, был свой сад с персиковыми деревьями; и будто пару дней назад они вдруг зацвели, все одновременно. Но век цветения не долог, увянуть всегда куда проще, чем поддерживать красоту, так что эти тысячи персиковых деревьев, сговорившись, сбросили цветки. А те в полёте разделились на лепестки и застелили ими границу между нашими плоскостями.

Нежно-розовое, с переливами в оранжевый, небо.

На секунду стало жалко, что платье на мне не белоснежно-белое – оно бы с благодарностью впитало эти нежные краски. Что таить, был у меня когда-то некто, имеющий потенциал в будущем стать мне мужем. Перед сном (если оставалось время) я представляла, как стою в белом платье, держа его за руку, а за нашими спинами разливается закат – примерно такой же. Угасает солнце, но ведь есть ещё улыбки, и они сияют ничуть не хуже.

Улыбки погасли. Однажды и навсегда, не так много времени на это потребовалось.

Парадное крыльцо академии выстилали белые плитки. Образуя полуокружности, они замыкались в два фонтана – с левой и правой стороны. Оба фонтана изображали человека в полный рост. Левый – женщину, спина отведена назад, руки подняты к небу, будто она пытается остановить нечто страшное, летящее в её сторону. Застыли навечно обрывки платья, встревоженного ветром. А справа стоял мужчина, чем-то похожий на Гетбера: длинный плащ, ботинки с высоким голенищем; лица не разглядишь, поскольку он стоит спиной к тем, кто покидает академию. В отличие от женщины, явно попавшей в беду, мужчина разводит руки в стороны, будто сделал уже всё, что мог, и сейчас ожидает аплодисментов.

Струи выбиваются ровно из центра их ладоней. Взмывают вверх необычным образом, закручиваясь в спираль, и с громким плеском разбиваются о водную гладь.

Жалко, что у меня нет с собой телефона. Какие классные фотки бы получились.

Если вдруг предположить, что всё, сказанное Гетбером, правда, и я в самом деле не сплю (хотя, конечно, я сплю), академия заработала бы неплохие деньги, промышляя междумирным туризмом. Столько красивых мест, и это в одной лишь академии. Каков сам Вейзен, я даже боюсь представить.

Омнибусов здесь целых три штуки, держатся друг друга, замерев под фонарём на длинной черной ножке. Будто, если осмелятся сдвинуться хоть на метр, их поглотит буйство нежно-розовой бездны. Смешные. Нечто среднее между нашими буханками и огромными майскими жуками. Металлические, так и отсвечивают золотыми брюшками, и оконца круглые, как отверстия трахей. Нормальные автобусы компактные, лишенные всяких излишеств, а у этих во всю сторону идут усы: то зеркала, то антенны, то ещё нечто невнятное.

За рулем устроился мужчина с лысой головой, но такими длинными усами, каких я никогда ни у кого не видела.

– Давайте вон те места займем, – предложила Лорели. Рядом с ней я и сама уже начала чувствовать себя студенткой, которой всё показывают и рассказывают.

– И часто они уходят из академии в город? – поинтересовалась я.

Голубые глаза в прорези маски взглянули на меня так, будто я и в самом деле не знаю очевидных вещей. Вот кому нужно преподавателем остановиться. Лорели удивилась, но все-таки ответила без всякого раздражения:

– В обычное время один раз в час. Сегодня день исключительный, поэтому их так много.

Омнибус оказался больше и выше, чем увиделось с порога. Чтобы забраться внутрь, пришлось схватиться за золотистую ручку и сильно потянуть себя вверх. От такого рывка омнибус покачнулся, как на амортизирующей подушке.

Здесь просторнее, чем в наших автобусах. И очень мало сидений. Одиночные, они примыкают к окнам – четыре с левой, дверной, стороны и пять с правой. А по центру вполне хватает места, чтобы парочка компаний смогла устроить пикник на клетчатых пледах. Студенты, пришедшие чуть раньше нас, все как на подбор – в одежде оригинального кроя, с яркими или металлическими вставками, в масках. Если здесь и были мои подопечные, я не смогла их распознать – вдобавок к маскам лица пассажиров прятал полумрак.

Свободных сидений осталось ровно два, в самом конце омнибуса друг напротив друга. Когда мы с Лорели заняли их, омнибус сдвинулся с места.

Долго ли нам ехать? Такое я точно спрашивать не стану.

Едва остались позади огни Вейзенской академии, мы попали под власть темнеющего с каждым мгновением неба и леса, что нависал над омнибусом с обеих сторон. Наверное, раньше этот лес произрастал и на территории академии. Зато теперь местные дети, заблудившиеся в лесу, выходят не к избушке с курьими ножками, а к самому настоящему дворцу.

Омнибус ехал нехотя, на ходу создавая симфонию из скрежетов, поскрипываний и вздохов. Покачивался из стороны в сторону, неуклюжей медведкой перебираясь через валежник. По салону летали воодушевленные шепотки, точь-в-точь те, какие я наблюдала всю сегодняшнюю лекцию.

Ехали недолго. У меня нет часов, чтобы сказать конкретнее. Но небо ещё не успело стемнеть полностью, а мы уже попали в новое царство света.

Я припала к окну, которое толстым наружным слоем пыли мало чем отличалось от окон привычных мне автобусов. И все-таки вид за ним открывался небывалый, пыль его сглаживала, но не скрывала.

Не знаю, с чем сравнить. Модернизованные английские трущобы. Дорога разделена на две полосы тротуарным островком, который через каждые три метра подсвечивается жёлтым огнем фонаря. Фонари чередуются с опорами воздушной линии электропередач, от которых, перекрещиваясь, отходят черные канаты проводов. Вдоль дороги стоят трехэтажные дома: первый этаж отведен под лавчонки и конторы, верхние два больше похожи на жилые. Опираясь на стальные балки, дома сопровождают широкие водопроводные труба.

Иной раз между ними встречаются здания поинтереснее. Я успела заметить узкую башню с острым шпилем – видимо, ей вдохновлялись проектировщики академии. И широкую башню, крыша которой оканчивается стеклянным куполом (вид с него наверняка открывается прекрасный, панорамный). Вот ещё и башня с трапециевидной верхушкой: под самой крышей часы, а далее выпуклое зарешеченное окно, напоминающее фасеточный глаз мухи.

Здесь очень много поворотов, щелей меж домами и проходов прямиком в стенах, сквозь которые можно попасть во внутренний двор. Но я не смогла различить, что же в них прячется: фонарями подсвечивалась лишь дорога.

И возникает вопрос: смогло бы моё воображение придумать нечто такое? Хватило бы фантазии?

Чем дальше в город, тем ярче становятся огни и красочнее улицы. Появляются подсвеченные витрины, в балконы вплетаются нити искусственных огней. Когда наш омнибус начал тормозить, мы оказались в настолько освещенной части города, что, не взглянув на небо, нельзя было сказать, день сейчас или ночь.

Водитель по-джентельменски распахнул дверь, и мы посыпались наружу.

Нас привезли на площадь, неожиданно просторную по сравнению с теми улочками, что мы наблюдали прежде. В самом центре площади замер постамент: высокий, с девятиэтажный дом, шпиль, наверху которого раскинула величественные крылья и хвост-веер хищная птица наподобие ястреба.

По краям площади устроились торговцы, желающие заработать немного денег на своих товарах или услугах. Манили к прилавку сладости, начиная от разрисованного глазурью печенья и заканчивая леденцами на палочках. Колыхались цветные платки, звенели браслеты, шевелили полями, точно щупальцами, шляпки. Драгоценные (но явно лишенные колдовства) камешки цеплялись к застежкам и так и норовили прыгнуть на руку.

Уверенными штрихами угля создавались с натуры портреты. На большинстве из них художники, не скрывая желания польстить, сглаживали черты, делая всех писаными красавцами. Но на некоторых – со всей безжалостностью возводили в абсолют недостатки. Не хотела бы я позировать для этих портретов.

Проходили представления: по левому краю акробаты запрыгивали на плечи друг друга: первый, второй, третий, четвертый… по правому – развлекали людей три жонглера, лавируя всевозможными предметами, вплоть до яблок или ботинок. Они даже друг с другом успевали этими предметами обмениваться.