Назад в СССР: Демон бокса 3 (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич - Страница 16

Я же не терял времени, наведался в «Динамо», где произвёл переполох, чиновничество не знало, спустить ли с лестницы невозвращенца либо чествовать динамовца с чемпионским поясом WBC. Победил, вы не поверите, здравый смысл. Как следствие, каждый день ходил в спортзал, показывал парням приёмчики американского бокса, кроме грязных, кое-чему учился у них. А главное работал, работал и снова работал, восстанавливая форму и сгоняя накопленные в Грузии лишние килограммы.

С Викой говорил по получасу ежевечерне. Зная её непостоянство, боялся хоть на день отпустить из-под контроля.

Она жила на Пулихова, что объяснимо: Алевтина Павловна помогала с Ваней. Каждый раз жаловалась на невыносимую атмосферу предчувствия атомной войны с США. Генерала-ракетчика в полной мере охватил ядерный психоз, тот самый, о котором поведал мне Соколов. Причём, если даже стопроцентно принять на веру американскую пропаганду, им только на развёртывание орбитальной составляющей элементов СОИ надо более десятка лет, но перепуганные до усрачки советские вояки почему-то ждали нападения вот уже сегодня. Максимум — завтра с утра. День пережили — и удивительно, как ещё живы. «Асимметричный ответ», обещанный Горбачёвым в ответ на СОИ, ожидался как манна небесная — только бы успеть. Подготовка к подписанию договора об ограничении стратегических вооружений воспринималась товарищами в погонах как национальное предательство!

Я-то прекрасно понимал, что паритет с США — слишком дорогостоящая глупость, достаточно иметь полсотни ракет с термоядерными боеголовками, чтоб десяток гарантированно достиг США, обеспечив абсолютно неприемлемый ущерб, и всё, самые зоологические антикоммунисты в администрации и Конгрессе не заставят президента начать атаку. Даже Вика поверила, но поди объясни это её отцу и таким же его твердолобикам-коллегам… Причём, похоже, речь уже не шла о надувании щёк, возвеличивании своей роли и выбивании денег на новые ракетные игрушки, генералы, по крайней мере — какая-то их часть, искренне поверили, что Штаты нападут. Зачем? Они эффективно и экономно разваливали СССР изнутри, способствуя процессам, что запустил Горбачёв (с супругой) и другие ответственные товарищи из ЦК КПСС.

За сутки до отлёта в гостиницу пришёл человек от Соколова и принёс извинения: в оформлении билетов на Ивана произошёл досадный технический сбой.

Твою мать…

Мы вынуждены разделиться. Я оставил офицеру достаточно денег на билет для Виктории и сына до Нью-Йорка. Долго говорил с женой по телефону, убеждал: задержка всего ничего, в Москве её встретят мои товарищи по обществу «Динамо» (тут не соврал), отдадут билеты и паспорт, отвезут с Белорусского вокзала в Шереметьево, только не волнуйся… Она рыдала. Очень скучала по дочке. Говорила, что и по мне, не верю, но это не имеет значения.

Правильнее, наверно, было задержаться и нам с Викой. Но я сам загнал себя в ловушку, сообщив Джей, что практически краду Ольгу из СССР, загранпаспорт оформлен у неё якобы на выезд в Болгарию на неделю, а-а-а, хелп ми, караул… Та гарантировала нормальный въезд в страну и тёплую встречу в аэропорту, с визой решит, если Ольга попросит убежища.

Всё равно было тревожно. Особенно когда поднялся на борт Ил-62, абсолютного близнеца того самого, за штурвалом которого пришлось раз сидеть и больше что-то не хочется.

Зато Машка была в восторге. Папочка обещал полёты на настоящем самолёте, и вот — летим в третий раз за месяц! Стюардесса раздала леденцы-сосушки, доча нагребла жменю.

Мне бы её печали и радости.

Статуя Свободы стоит лицом к Европе, к американцам — задницей

Америка, когда встречает гостей с парадного входа, изнанка не видна, поражает великолепием, ослепляет, шокирует и завораживает. В Нью-Йорке нас встретили камеры и софиты компании НВО и не менее сверкающая Джей, организовавшая проставку нужных печатей в ольгином паспорте, пока меня допрашивали журналисты.

Свояченица, предупреждённая о предстоящем шоу, держалась позади. Естественно, ей хотелось обуть босоножки и натянуть на бёдра мини-юбку, демонстрируя ноги, но послушалась и вышла из самолёта в джинсах, кроссовках и блузке, иначе была бы выше меня. Держала за руку племянницу, Машка подпрыгивала от восторга: папочку и впрямь встречали как звезду.

Мне задавали вопросы о Чернобыле, про ситуацию в СССР. Я вылил дежурное ведро помоев на советское чиновничество, не выдавшее вовремя документы на вылет сына, из-за чего супруга вынуждена задержаться в заражённой радионуклидами Белоруссии, на несвоевременное сообщение об аварии, запоздавшее более чем на сутки, но не перегибал палку. Наконец, репортёр перевёл разговор на рабочую для меня спортивную тему.

— Мистер Мат’юшевич! Перед боем со Спинксом у вас подписана рейтинговая встреча с Джорджем Синклером, возможно, и вторая — с Джо Мастерсом. Вы готовитесь к ним?

— Начал подготовку в Москве, с советскими тренерами. Американских противников я удивляю разнообразием техник, в том числе — отработанных до совершенства в СССР.

— Мистер Синклер упирает на психологическую подготовку. Последние десять дней он ежедневно даёт интервью и делает заявления, пытаясь вас зацепить и унизить. Буквально из кожи вон лезет.

— Сочувствую. В Москве в киосках доступна только газета американских коммунистов People’s Daily World, там спортивная колонка очень маленькая, и я не покупал. Жаль, что столько энергии потрачено впустую.

— С вашего разрешения, я процитирую некоторые его высказывания.

— Валяй.

Конечно, журналисту хочется скандального шоу. Поскольку в моём появлении в зале прилётов нет ничего из ряда вон выходящего, он пытается подсолить-поперчить преснятину. Неприятно, но у него работа такая, словно у водителя колхозной машины, очищавшей канализационный колодец в Ждановичах. Пахнет плохо, а кому-то нужно делать, раз есть спрос.

— Ваш соперник заявил: «Я убью его и потом даже не вспомню об этом. Я люблю бить людей. Люблю хреначить крепких мужчин и бью их беспощадно, пока из них не польётся кровь и дерьмо. Я вырву его сердце и покажу ему. Пусть это будет последнее, что он видел в своей короткой грёбаной жизни, русский траханый ублюдок».

Очень, очень культурный спич. Если литературных слов хоть на одно больше, чем матерных, подозреваю у боксёра гуманитарное высшее образование.

— Понятно всё, кроме одного. В чём суть вашего вопроса?

Журналист чуть смешался.

— Я жду ваших комментариев.

— У меня был товарищ, большой любитель забраться в койку к очередной цыпочке, если повезёт, на каждую ночь — новая. Да, в СССР такое тоже случается, несмотря на Моральный кодекс строителя коммунизма. Но этот парень никогда не рассказывал о своих похождениях. Я спросил, и он объяснил: мужчина или хорошо трахается, или хорошо трындит об этом, совмещение не удалось никому. Ваш Синклер энергично работает языком. Значит, на ринг ему ничего не остаётся.

— Ещё он оскорблял вашу маму, родных. Вы будете мстить?

— Как-то у входа в мой дом в Санта-Монике нагадил бродячий пёс, унылый, худой и весь в лишаях. Стану я ему мстить?

Журналист приободрился. Выпад в свой адрес Синклер наверняка засчитает за участие в перепалке и ответит градом ответных проклятий.

— Испытываете ли вы гнев, ненависть?

— А вы испытываете сильные эмоции, задавая мне эти вопросы? Позвольте предположить, что нет, это ваша повседневная работа журналиста. У Джей — помогать сенатору в продвижении демократии как в США, так и во всём мире. А у меня работа другая, бить людей на потеху публике до потери сознания и тяжёлой травмы. Когда пришёл в секцию бокса в двенадцать лет, а юношеский бокс в СССР весьма щадящий, даже не предполагал, во что это выльется.

— То есть вы лупите изо всех сил без капли неприязни?

Я обернулся к Ольге. Наверно, при её очень слабом английском добрая половина ответов прошла мимо. И хорошо. Тем более хорошо, что она ничего не перевела Маше.

— Проблема как раз в контроле удара. Никто не в состоянии испытывать тёплых чувств к сопернику, норовящему проломить тебе лицо, чтоб кости носа ушли вглубь черепа и проткнули мозг. Все эти обнимашки после финального гонга… Победитель радуется и тем самым стебается над побеждённым, а тот терпит и думает: засунь себе эти телячьи нежности в… Простите, моя дочь ещё не выучила английский, но, тем не менее, я не вправе выражаться при ребёнке.