Сокрушительный удар - Френсис Дик - Страница 2

• Предыдущая
• 2/43
• Следующая

Она взглянула в окно. Дождь лил по-прежнему.

— Я останусь тут.

— Хорошо.

Я прошлепал по грязи к унылым старым конюшням и нашел там денник 126. Лот 126 был на месте. Он переминался с ноги на ногу и скучал. Лот 126 был пятилетний скакун, которого какой-то мрачный юморист окрестил Катафалком. Впрочем, это имя ему подходило. Темно-гнедой, горячий, он даже в деннике гордо вскидывал голову: прицепить ему черный султан, и можно в самом деле запрягать в похоронные дроги времен королевы Виктории.

Керри Сэндерс потребовала, чтобы ее подарок был молодым и красивым, чтобы он имел несколько побед на скачках и блестящую будущность. И чтобы он за все время участия в скачках ни разу не падал. И чтобы он мог понравиться и отцу тоже, несмотря на то что предназначался в подарок сыну. И чтобы он был интересным, хорошо вышколенным, умным, отважным, крепкого здоровья и любил скачки — короче говоря, идеальным стиплером. И купить его надо было к пятнице — в пятницу у молодого человека день рождения. И при этом чтобы он стоил не больше шести-семи тысяч долларов.

Все это она выложила мне при первом разговоре, в понедельник. В два часа пополудни ей пришло в голову, что хорошо бы подарить молодому человеку лошадь. В десять минут третьего она узнала мое имя. А в двадцать минут третьего уже позвонила мне. Она и от меня требовала той же расторопности. Когда я упомянул об аукционе в Аскоте, она пришла в восторг. Правда, когда мы туда прибыли, восторг быстро испарился...

Великолепного молодого стиплера за семь тысяч долларов купить нельзя. Поэтому большую часть времени, прошедшего с понедельника, я потратил на то, чтобы убедить ее поумерить свои требования к качеству покупки. И на то, чтобы найти в каталоге аукциона лучшее, что можно купить за такие деньги. И наконец нашел этого Катафалка. Ей, конечно, могло не понравиться имя, и родословная у него была неблестящая, но я видел его на скачках и знал, что он исполнен боевого духа — а это уже полдела. Кроме того, тренер у него был очень нервный, и перемена обстановки на более спокойную пойдет ему на пользу.

Я пощупал Катафалку ноги, осмотрел глотку и, вернувшись к Керри Сэндерс, сообщил, что он, пожалуй, стоит тех денег, которые она за него заплатит.

— Так вы думаете, что мы его купим? — спросила она.

— Да, если кто-нибудь не захочет непременно его перехватить.

— А такое может быть?

— Не могу сказать, — ответил я. Сколько раз мне приходилось вести такие диалоги! Ничто не предвещало того, что на этот раз все будет иначе...

К тому времени, как мы вышли из бара, дождь перешел в мелкую морось, но мне все равно не сразу удалось найти для Керри Сэндерс сухое местечко под навесом. Все выглядели унылыми и несчастными. Люди стояли, ссутулившись, подняв воротники и сунув руки в карманы. Барышники, тренеры, коннозаводчики и исполненные надежд покупатели. Все они охотились за будущими чемпионами.

На асфальтовую дорожку вывели лот 122, унылого гнедого, за которого никто не дал даже начальной цены, несмотря на все усилия аукциониста. Я сказал Керри Сэндерс, что на минутку отлучусь, и вышел, чтобы посмотреть, как лот 126 ведут на площадку, где лошади ждут своей очереди. Он держался достаточно хорошо, но выглядел чересчур взбудораженным. Я подозревал, что он весь в мыле, хотя из-за дождя этого не было заметно.

— Что, ты интересуешься этим черным павлином? — спросили меня сзади. Это снова был Джимини Белл, который проследил направление моего взгляда и теперь дышал на меня перегаром тройного бренди.

— Да нет, не особенно, — ответил я, зная, что по моему лицу он все равно ничего не угадает. По сравнению с лошадиными барышниками картежники — самые откровенные и искренние люди на свете.

Катафалка провели мимо, и я перевел взгляд на следующий за ним лот 127.

— Да, вот это классный конь! — одобрительно сказал Джимини.

Я уклончиво хмыкнул и повернулся, чтобы уйти. Джимини уступил мне дорогу с агрессивно-заискивающей ухмылкой. Невысокий человек с седеющими волосами, лицом, изрезанным морщинами, и зубами, слишком хорошими, чтобы они могли быть своими. За четыре-пять лет, прошедшие с тех пор, как Джимини ушел из спорта, он успел обрасти жирком, висевшим на нем, как утепленное пальто. И вся былая гордость человека, знающего свое дело и умеющего делать его хорошо, как-то порастерялась. Мне было жаль его, но тем не менее я не собирался заранее сообщать ему, что именно меня интересует: с него, пожалуй, станется донести об этом продавцу ради комиссионных за то, чтобы поднять стартовую цену.

— Я жду номер сто сорок два, — сказал я, и пошел прочь. Джимини тотчас же принялся лихорадочно листать каталог. Когда я обернулся, Джимини озадаченно смотрел мне вслед. Я из любопытства посмотрел, кто там идет номером 142, и обнаружил, что это прикусочная[1] кобыла, ни разу еще не жеребившаяся за все свои десять лет.

Посмеиваясь про себя, я присоединился к Керри Сэндерс и стал смотреть, как аукционист вытягивает из Британского агентства по торговле лошадьми тысячу двести фунтов за жилистую гнедую кобылу, шедшую лотом 125. Когда кобылу увели, Керри Сэндерс встрепенулась, так что ее намерения стали ясны всем присутствующим, как божий день. Неопытные клиенты всегда ведут себя так на аукционе, и это часто дорого им обходится.

Катафалка вывели на круг. Аукционист проверил его номер по своим записям.

— Ноги длинноваты, — пренебрежительно заметил мужчина, стоявший позади нас.

— А это что, плохо? — с беспокойством осведомилась услышавшая его Керри Сэндерс.

— Это значит, что ноги у него слишком длинные по сравнению с общими пропорциями тела. Это, конечно, не идеально, но из таких лошадей часто выходят хорошие стиплеры.

— А-а...

Катафалк встряхнул головой и обвел всех присутствующих тревожным взглядом. Знак капризного нрава. Может, из-за этого его и продают?

Керри Сэндерс взволновалась еще больше:

— Как вы думаете, он с ним управится?

— Кто?

— Как кто? Его новый хозяин. Он какой-то бешеный...

Аукционист принялся расхваливать мерина, его происхождение и историю.

— Ну, кто мне предложит тысячу? Или больше? Тысяча за такого коня — это же не деньги! Тысячу? Ну хорошо, давайте начнем с пятисот. Кто мне предложит пятьсот?..

— Вы хотите сказать, что молодой человек намерен ездить на нем сам? — спросил я у Керри Сэндерс. — Он будет участвовать в скачках?

— Да.

— Вы меня об этом не предупредили.

— Разве?

Она сама прекрасно знала, что не предупредила.

— Господи, что же вы сразу не сказали?

— Пятьсот! — сказал аукционист. — Спасибо, сэр. Пятьсот, господа! Но ведь это же не деньги! Давайте, давайте! Шестьсот! Спасибо, сэр. Шестьсот... Семьсот... Восемьсот... Против вас, сэр!

— Я просто... — Она поколебалась. Потом спросила:

— А какая, собственно, разница?

— Он любитель? Керри Сэндерс кивнула.

— Но он умеет ездить.

Катафалк — это не лошадка для прогулок. И вряд ли стоит приобретать его для любителя, который едва умеет держаться верхом на лошади. Теперь я понял, почему моя клиентка настаивала, чтобы конь ни разу не падал на скачках.

— Тысяча двести! Тысяча четыреста! Против вас, сзади! Тысяча четыреста! Сэр, вы рискуете его потерять...

— Вы должны сказать мне, для кого вы его приобретаете.

Она покачала головой.

— Если не скажете, я его покупать не стану, — сказал я, стараясь вежливым тоном смягчить неучтивость своих слов.

Она пристально взглянула на меня.

— Я и сама могу его купить!

— Да, конечно. Аукционист накалял страсти.

— Тысяча восемьсот... может быть, две тысячи? Спасибо, сэр. Две тысячи! Продаю! Две тысячи — против вас, впереди! Две тысячи двести? Две тысячи сто... Спасибо, сэр. Две тысячи сто... Две двести... Две триста...

— Еще минута, и будет поздно, — сказал я. Она наконец решилась:

— Николь Бреветт.

— Ничего себе!

• Предыдущая
• 2/43
• Следующая