Black Sabbath. Симптом Вселенной - Уолл Мик - Страница 25

Они чувствовали себя намного уютнее, пуская фейерверки в коридорах гостиницы или просто напиваясь и накачиваясь наркотиками до беспамятства. Тем не менее даже среди четверки наметилось четкое разделение. Когда им еще приходилось делить комнаты на гастролях, Билл и Гизер жили в одной комнате, а Тони и Оззи — в другой. Теперь же, когда все могли позволить себе отдельные номера, ближе всех сошлись Билл и Оззи, главные торчки группы. А Тони и Гизер, основные авторы песен, сформировали собственный особый союз.

— Все потому, что мы с Биллом оба были обдолбанные, пьяные е*анаты, которые постоянно творили всякую х*йню.

Тони и Гизер, по его словам, «тоже принимали наркоту и бухали, но у них была своя атмосфера. Не, я серьезно, я мог бы написать целую книгу о похождениях Оззи Осборна и Билла Уорда. Он тыщу раз спас меня от удушья», — сказал он, имея в виду их новейшую тогда гастрольную моду — поедание горстями популярных тогда «красненьких», мощного барбитурата под названием «Секонал».

— Они были просто чудесными, — саркастически добавил он. — Принимаешь «красненьких», и… — Он резко опустил голову, притворяясь, что потерял сознание. — Ждешь, пока не стукнешься головой. Ты бухаешь, кто-нибудь к тебе подходит и говорит: «Хочешь красненького?» И, конечно, ты отвечаешь: «О, круто!» А потом через тридцать минут отрубаешься часов на двенадцать. Я принимал от четырех до шести этих хреновин зараз. Большие, 100-миллиграммовые пилюли.

«Метроспан», известный в 70-х антидепрессант, Оззи тоже стал пить горстями всякий раз, когда у него портилось настроение — обычно сразу после концерта. «Они реально бьют тебя по башке, — объяснял он одному американскому журналисту. — Врач прописал мне их от депрессии несколько дней назад. И они сводят меня с ума. — Он помрачнел. — Со мной будет все в порядке, пока у меня есть жена, дети и моя группа. Но иногда я всерьез задумываюсь, захочет ли моя семья меня ждать. Интересно даже, насколько она злится, пока я езжу по миру и записываюсь. Не знаю, что бы делал без нее». Опять-таки, все это было лишь дымовой завесой для маленьких леди, которые читали все эти заметки дома и очень их жалели. Оззи и Black Sabbath совершенно точно знали, что́ именно делают без жен и семей.

Оззи позже вспоминал:

— Помню, мы как-то выступали на Вирджиния-Бич. Я только что поговорил с Тельмой, положил трубку, и тут в дверь стучат. Заходит прекрасная цыпочка, и я такой: «Охереть, сегодня вообще круто!» Ну, я кладу ее в постель и трахаю так, что жопа колыхается. Она уходит. Опять тук-тук-тук в дверь. Я подумал, что она что-то забыла… а на пороге уже другая девчонка. Ох*енно красивая, как богиня! Клянусь, она выглядела как ангел. Ну, я ее тоже трахнул. Она ушла. Тук-тук-тук, я уже не верю в то, что происходит. Три… пять девчонок пришли, и я их трахнул. Откуда все эти девки вообще берутся? Я вышел в коридор и задумался: «Что за х*йня?»

Он продолжил:

— Когда ты молодой, приезжаешь из Астона в Америку, а там только и ждут, когда их трахнут, ты на них летишь, как бык на ворота. Ты напрочь с катушек слетаешь — у меня такие извращенные сцены бывали… моя сексуальная жизнь была просто е*анутой. Невероятной, дикой.

Впрочем, самым главным развлечением вне сцены оставался кокаин.

— Знаешь, — говорит Оззи, — кокаин — потрясающее вещество. Если у тебя есть пакетик кокса, ты никогда не будешь один. Ты можешь свалить на какой-нибудь, сука, необитаемый остров с унцией кокса, и я гарантирую — еще до восхода солнца к тебе припрется минимум десять человек. Гарантирую. Люди, которых ты не знаешь, но под конец ночи уже знаешь, а потом на следующее утро спускаешься вниз и спрашиваешь: «Вы еще кто, нахрен, такие?»

К концу американских гастролей 1972 года, по его словам, кокаин группе «присылали по почте, потому что достать его в Англии было трудно. А там — легко, как спиды или фруктовый порошок. Так что мы отправляли его себе по почте».

Он ненадолго замолчал, потом мрачно добавил:

— К тому времени нам уже было наплевать, в какой мы стране и что вообще должны делать, потому что все слилось воедино. Я сейчас оглядываюсь назад и понимаю, что это, возможно, были наши лучшие дни. Впрочем, очень забавно вспоминать, как быстро прошло это ощущение, и они вдруг превратились в самые худшие дни. И мы ничего не могли с этим поделать. Мы катились под откос…

17 марта 1973 года. Театр «Рэйнбоу» в лондонском Финсбери-парке; двадцать четвертый из двадцати пяти концертов в Великобритании и Европе, которые Black Sabbath провели за тридцать два дня. Все измотаны — и физически, и эмоционально. Все сидят на спидах, коксе, травке, кислоте — на всем, что угодно, лишь бы хоть как-то стоять на ногах. Это второй из двух концертов группы в «Рэйнбоу». Их последняя ночь в Лондоне, после которой будет вечеринка. Хотя сейчас вечеринки устраивают после любого концерта. На следующий день они будут лежать, словно в коме, распростертые на маленьких сиденьях пропеллерного самолетика, который на небольшой высоте перенесет их в Ньюкасл, на следующий концерт в «Сити-Холле».

Сейчас, впрочем, для Оззи существует только прожектор из «Рэйнбоу» и то, что он делает с его головой. Держась за микрофонную стойку обеими руками, чтобы не свалиться, он кричит в темноту.

— Вы под кайфом?

Зрители отвечают приглушенным «Да-а-а…» Он пробует снова.

— Я спросил, вы под кайфом?

Тот же ответ, но немного погромче. Впрочем, все равно недостаточно.

— ВЫ ПОД КАЙФОМ? — кричит он во весь голос.

На этот раз зал взрывается.

— Отлично! — говорит он зрителям. — Я тоже!

В тот же самый момент Тони хватается за гитару, и звучит монструозный рифф Snowblind. Гизер и Билл грохочут, и кажется, будто от этого сотрясается все здание. Вот он, апофеоз концертного опыта Black Sabbath: мрачный, обращенный в себя, ослепляемый любой вспышкой света, такой же липкий и всеохватный, как гигантская паутина, в которую зрители летят, словно загипнотизированные мухи. Вот что это такое в 1973 году, чувак. Не тот глэм, который ты видишь по телевизору, а реальная выдолбленная оболочка того, чем наконец-то стала рок-музыка — жесткая, жестокая, неудержимая рок-музыка, — когда The Beatles развалились, а The Rolling Stones уже совсем не те. Потрясающий вид из прогнившего подбрюшья так называемой цивилизованной музыки, так называемой современной длинноволосой культуры. Самый верх самого низа, крошка…

Никто еще не знает, что после этого Black Sabbath не будут гастролировать почти целый год. Не будет никаких громких заголовков и речей вроде той, что произнесет Боуи на сцене всего через три месяца, никаких мелодраматических уходов под горестные крики «еще-еще-еще». Просто телефонный звонок, который сделают через несколько дней, когда последний фанат вернется домой, сжимая в руках гастрольную программку: следующие американские гастроли Sabbath отменяются. Промоутеры будут разъярены, лейблу придется в панике придумывать способы продлить срок годности Vol. 4, который уже стал золотым, но после еще одного трехмесячного тура вполне мог добраться и до платинового статуса. Но этого не случилось. Выступление на фестивале в Германии, намеченное на июль, тоже отменено. Восемь месяцев непрерывных гастролей по всему миру чуть их не убили. Единственное, что хочет Тони Айомми — вернуться в студию и создать шедевр, который наконец-то докажет, что Black Sabbath так же важны, глубоки и достойны внимания прессы, как и группы, которые они уже обошли по продажам, — Rolling Stones и Deep Purple, кто угодно, кого вы сможете вспомнить, за единственным исключением Led Zeppelin, которые сейчас круче всех. Остальные тоже этого хотят, но не так сильно, как Тони. Остальных до сих пор полностью не отпустило чувство, что их место — на задней парте, где можно смеяться над учителем. Но не Тони. Тони хочет, чтобы Black Sabbath завоевали свое священное место в пантеоне, чтобы имя Тони Айомми было там, наверху; он искренне считает, что достоин стоять рядом с Джимми Пейджем и Ричи Блэкмором, Джеффом Беком и Эриком Клэптоном.