Территория сердца (СИ) - Костадинова Весела - Страница 65

Я попыталась сосредоточиться на делах, занять себя, но всё вокруг начало расплываться, и накатило чувство, будто силы тают прямо на глазах.

У Саши дела обстояли не лучше, его кидало то в жар, то в холод, поэтому вечером я поставила вторую дозу антибиотика, понимая, что осталось всего три ампулы. Если нас не найдут через сутки….

Я сидела у костра, где теперь постоянно стояли кружки и пустые банки, нагревая воду и смотрела на свои дрожащие руки. От одной мысли, что Саша не дождется помощи мне хотелось выть на луну, которой, впрочем, видно не было. Сердце разрывалось от такой нестерпимой боли и ужаса, которых я не чувствовала никогда. Даже тогда, когда отец сошел с ума.

А теперь я начинала понимать его, моего отца. Понимать, почему он сломался. Зачем нужен этот мир, если рядом нет того, ради кого ты живёшь? Уйти, сбежать, быть снова рядом…. Он не смог вынести этой пустоты, этого ужаса, этой раздирающей все внутри боли.

Я закрыла глаза.

— Зара, — услышала шепот Паши, — нас найдут. Нас уже ищут, слышишь? Только не плачь, пожалуйста. Папа Москву до основания сроет, все МЧС поднимет на уши, Росгвардию, если надо заставит леса прочесывать, но найдет нас.

— Что, Паша, привык, что папа слоников ради тебя бегать заставляет, да? — вырвались у меня злые и в чем-то не справедливые слова. — Только нет здесь пап, понимаешь? Нет. Мы одни. И погода…. Мать ее…. Не летная! — я закрыла лицо ладонями, чувствуя, как смех, похожий на плач, начал сотрясать меня. Смех был горьким, бессильным, смехом, который рождался в глубинах отчаяния.

И вдруг я почувствовала, как Саша тихо притянул меня к себе. Он открыл глаза, молча заключив меня в свои объятия, не говоря ни слова, потому что слова в этот момент были бессмысленными. Он просто держал меня, позволяя мне спрятать лицо у него на груди, защищая от боли, которую нельзя было выразить.

— Сань, — сквозь слезы услышала я голос Миши, — ей нужно поспать… она на грани….

Я услышала, как он перевёл дыхание, а затем добавил, уже обращаясь к Паше:

— Паша, только попробуй уснуть, поганец… я тебя… уволю к чертовой матери! — его голос дрожал, но в этих словах чувствовалась решимость.

Сил на споры не оставалось. Сотрясаемая ознобом и ужасом, я прижалась к Саше и провалилась в сон, как в черную пустоту.

.

Проснулась резко, как будто кто-то толкнул меня в бок. Первое, что я почувствовала — это тишина. Ветер больше не выл. Потрескивал огонь, тихо гудели деревья, но холодный рев стих, оставив за собой мёртвую тишину. Я поднялась, чувствуя, как моё сердце замерло от тревоги. Саша лежал рядом, но от его тела больше не исходило привычного тепла.

С тихим приглушённым всхлипом я скатилась с лежака, чувствуя, как меня охватывает первобытный ужас. Паника захлестнула, и меня начало трясти так, что ноги едва слушались. Паша резко поднял голову, его глаза были полны изумления. Даже Миша, казалось, пошевелился, ощутив неладное. Но Саша лежал неподвижно, спокойно, словно просто спал.

У меня потемнело в глазах от такой боли, что казалось, весь мир разваливается на части. Я закричала, завыла волчицей, не в силах сдержать этот крик.

— Лучик! — Саша вдруг подскочил, и сам застонал от боли. — Что с тобой? — его голос был хриплым, полным тревоги.

— Саша! — Я упала рядом с ним, меня трясло так сильно, что я не могла поднять голову. — О боже… Саша… Я думала… — мне было трудно дышать, страх сковал грудь, а слёзы застилали глаза.

И вдруг я поняла, почему так испугалась. Температура у Саши спала, и его тело больше не было горячим, как пылающий костёр. Он просто спал — глубоко и спокойно, а его лицо выглядело расслабленным, без следов боли. Но с учётом того, что я сама горела от жара, мне казалось, что он стал ледяным. В тот момент, когда контраст между нашими температурами показался мне смертельным, я едва не потеряла разум.

Я выдохнула, чувствуя, как волны боли и ужаса постепенно отпускают, оставляя за собой лишь слабость и истощение. Меня продолжало трясти, но уже не от страха, а от собственного жара.

— Лучик, мышка моя, солнышко моё, — Саша осторожно гладил меня по спине, по волосам, несмотря на свою боль. Я слышала, как он шипел от каждого движения, но не останавливался, пытаясь успокоить меня. — Ты вся горишь, — добавил он, голос его стал полон заботы и тревоги. — Паша, заваривай жаропонижающее, быстро! — его голос внезапно обрёл прежние нотки уверенности и силы, как будто в нём вновь проснулся тот Саша, который всегда всё контролировал.

Утро выдалось солнечным и морозным, но без обжигающего холода, потому что ветер так больше и не поднимался. Паша сам, без меня сходил и приволок еще четыре сосны, увеличив наш запас, так что замерзнуть нам не грозило. После утренней порции антибиотика, которую Саше пришлось делать самому себе, у меня руки ходили ходуном, его аппетит стал возвращаться — что не могло не радовать. Михаила он напоил как я минувшим днем — быстро и без особых церемоний.

Я капризничать не стала, хоть и не очень-то хотела есть. Зато Паша с огромным удовольствием умял несколько бутербродов с сыром и окороком, как будто это был настоящий праздничный завтрак. Никто не возражал — все понимали, что ему еда нужна, чтобы восстановить силы.

Часы тянулись медленно, я лежала, прижавшись к Саше и старалась ни о чем не думать. Не думать, что будет, когда закончится еда, не думать, а хватит ли пяти доз антибиотика, чтобы полностью снять воспаление раны у Саши, не думать о том, что нас вообще не найдут…. О том, что со мной тоже не все в порядке я тоже не думала. Я просто лежала, закрыв глаза и слушала биение его сердца. Размеренное и спокойное.

Тук-тук… тук-тук… тук-тук…

С каждым ударом сердца я словно находила себе убежище от всех тревог. Это биение жизни рядом со мной, его жизнь, — единственное, что сейчас имело значение.

И вдруг Саша вздрогнул, его тело напряглось. Он замер, прислушиваясь к чему-то, как будто уловил звук, который я ещё не слышала.

— Что такое? — шепнула я, чувствуя, как внутри вновь поднимается тревога.

— Тихо, мышонок, слышишь? — Саша приподнялся, глаза его были полны концентрации, как будто он надеялся уловить что-то в окружающей нас тишине.

Я замерла, прислушиваясь изо всех сил. Сначала казалось, что кроме потрескивания костра и тихого скрипа деревьев вокруг ничего не слышно. Но через несколько мгновений я уловила далёкий, едва различимый звук, похожий на гудение или рёв мотора, приглушённый ветром и расстоянием.

— Это что, вертолёт? — шепнула я, сердце учащённо забилось, смешивая надежду с тревогой.

— Похоже на то…. Паша, — окликнул он дремлющего парня. — Где ракетница?

Мало что соображая, тот порылся в наших запасах и передал ракетницу нам.

— Три ракеты, мышка. Давай помолимся об удаче, — он быстро выстрелил вверх. Первая ракета устремилась в чёрное ночное небо, взлетая с ярким свистом и разрывая тишину, оставленную бурей. Взметнувшись, она вспыхнула, разбрасывая красный свет над лесом, на мгновение освещая всё вокруг.

Мы все замерли, вслушиваясь в ночную тишину, надеясь, что этот свет будет замечен.

По началу казалось, что это всего лишь игра нашего воображения — ракета взлетела, озарив небо на мгновение, и быстро погасла, как начинала гаснуть наша надежда. Я прислушивалась, но тишина вновь захватила пространство вокруг нас. Сердце сжалось от разочарования, и я уже начала думать, что звук был лишь плодом нашего отчаяния.

Но через несколько секунд стало ясно — это был не сон. Гул мотора становился всё ближе и отчётливей, хотя вертолёт ещё был далеко. Волнение снова охватило меня, но на этот раз вместе с осторожной надеждой.

Саша досчитал до пятнадцати и выпустил вторую ракету. Она рванула в чёрное небо, снова рассекая его ярким светом, разливаясь алым заревом. Мы все замерли, вслушиваясь, как звук вертолёта нарастал, заполняя собой ночной воздух. Ещё несколько томительных минут — и внезапно яркие лучи прожекторов ослепили нас, прорезав темноту, как нож. Вертолёт пронёсся над нашими головами, готовясь к посадке. Воздушный поток, поднятый его лопастями, хлестал по лицам, но это было уже не важно. Мы встретили его свет с полными надежды глазами.