Территория сердца (СИ) - Костадинова Весела - Страница 59

Самое страшное в его словах было то, что я понимала — он прав. Я действительно была настолько запутана в своих чувствах, что, скорее всего, оттолкнула бы его, если бы он проявлял своё внимание иначе. Я не знала, как справиться с этим потоком эмоций.

Но то, что он влез в мой мир, в который я сама боялась заходить, вызывало гнев. Это было нарушение моих границ, той части меня, которую я охраняла больше всего, потому что сама боялась заглянуть туда.

— Поехали, завтра рано вставать!

— Лучик!

— Не хочу сейчас говорить с тобой, хорошо? Просто не хочу!

Саша молчал несколько секунд, не пытаясь спорить или убеждать меня в обратном. Он знал, что я в бешенстве. Его глаза, полные тревоги и вины, говорили об этом больше, чем слова. Но он не двигался, не делал ни шагу ко мне, словно понимал, что любое его движение только усилит мою боль.

— Хорошо, — наконец сказал он тихо, сдавленно.

Он отступил, давая мне пространство, которого я так отчаянно хотела. Но я заметила, как его пальцы снова сжались, словно он хотел дотронуться до меня, удержать, но сдержал это желание. Мне хотелось уйти, сбежать от этой ситуации, но в то же время внутри всё кричало, что это не тот конец, которого мы заслуживаем.

Саша догнал меня у машины, его голос был полон напряжения и боли, которые он с трудом сдерживал.

— Лучик, — сказал он, и в его голосе прозвучала какая-то отчаянная искренность. — Я люблю тебя, мой Лучик.

Эти слова, которые я так боялась услышать, как будто пронзили меня насквозь. Вся моя злость, обида и боль смешались в один хаотичный ком, но я не могла игнорировать его чувства. Он стоял передо мной, сильный и уязвимый одновременно, человек, который только что признался в любви, но при этом причинил бесцеремонно влез в мою жизнь, в мой мир, туда, где было место только для меня.

— А я не знаю, Саш, что чувствую к тебе, — отрезала я, — не уверена, что это — любовь.

Саша стоял неподвижно, словно ударенный словами, которые я только что произнесла. Его лицо побледнело, губы слегка дрогнули, но он не произнес ни слова. Я видела, как в его глазах вспыхнула и тут же погасла искра боли, оставив после себя лишь холодное отчаяние. Его рука, которая ещё недавно держала меня так крепко, бессильно опустилась вниз, словно он утратил ту силу, которая всегда была его неотъемлемой частью.

Внутри меня всё разрывалось на части. Я чувствовала его боль, как свою, но вместе с этим во мне бушевала злость, непримиримая и горькая. Он влез в мой мир, заставил меня столкнуться с тем, что я так долго прятала. А теперь ждал, что я пойму и приму его чувства, когда сама была не уверена ни в чём.

Я молча отвернулась и залезла в машину, не желая больше видеть его глаза, полные боли и отчаяния. Дверь захлопнулась с глухим стуком, словно точка в этом разговоре.

Саша так и остался стоять снаружи, один посреди снега, словно отрезанный от меня и от того, что только что произошло.

27

Оставшаяся часть новогодней ночи прошла в тишине, наполненной тяжестью того, что мы не могли выразить словами. Мы вернулись, и ни один из нас не проронил ни слова. Не было привычного обмена взглядами, прикосновений или прощального поцелуя перед тем, как разойтись по комнатам. Это молчание было гулким и болезненным, словно каждый из нас знал, что сделал что-то не так, но не был готов признаться в этом даже самому себе.

Я свернулась клубочком на своей маленькой кровати, обхватив подушку руками, и слёзы, которые сдерживала несколько часов, тихо потекли по щекам. Моя злость, столь яркая накануне, уступила место глубокому чувству вины. Я видела, как мои слова ударили по нему, как опустошили его. И понимала, что сделала это намеренно, ослеплённая обидой, как ребёнок, который, чувствуя себя уязвимым, пытается ранить другого.

Любила ли я его? Не знаю. Я не могла найти в себе ответа на этот вопрос. Я знала, что такое любовь к родителям, к друзьям. Это было тёплое, спокойное чувство, наполненное уверенностью и теплотой. Но то, что я испытывала к Саше, было другим — мощным, непознанным, сложным. Это не давало мне покоя, наполняло внутренним огнём и тревогой. И я не могла понять, была ли это любовь или что-то другое, что было мне раньше незнакомо.

А утром мы полетели на буровую, куда не было даже зимников. Полет был согласован заранее, отменить его не удалось бы даже если бы я попросила, тем более что с нами летел и представитель заказчика — главный геолог компании «Сияние» и его пресс-секретарь, молодой парнишка возраста Влада. Саша был сдержан и спокоен, со мной почти не разговаривал, если только по делу, но при посадке в вертолет, когда я покачнулась, уверенно подхватил за локоть — так быстро и четко, на автомате.

Погода была морозная и ясная, небо — безоблачное, настолько холодное и свежее, что захватывало дух. Михаил Борисович, улыбаясь и шутя, весело обсуждал с Сашей какие-то детали работы, и было очевидно, что они давно знакомы друг с другом. Но за всей этой показной легкостью я видела, что Саша не был таким, как обычно. Под его спокойной улыбкой и непринужденными репликами скрывалась глухая тоска и боль, которые я не могла игнорировать. Они будто всегда были рядом, в каждом его взгляде, в каждом коротком движении.

Я сидела молча, погруженная в свои мысли. Те слова, которые я сказала ему вчера, крутились в моей голове снова и снова. Я понимала, что ранила его глубже, чем намеревалась, и теперь мы оба оказались в этой тишине, в которой не было места для объяснений или извинений.

— Вам холодно не будет? — поддерживая разговор, спросила я парня, кивая на его брючки и легкую куртку.

— Ой, да что там, прилетим, пожмем руки, сделаем фото, перекусим и улетим. Делов-то на несколько часов, из которых большую часть времени проведем в воздухе, — беспечно махнул он рукой, чуть презрительно глядя на мою утепленную одежду. — Вы из Москвы?

— Да, — я не стала вдаваться в подробности, отмечая, что и геолог одет довольно легко, хоть и теплее, чем мой спутник.

— Я тоже, — признался он. — Закончил вышку, а потом малость накосячил и батя меня сюда сослал. Пиздец, жопа мира! — он будто бы увидел во мне ту, которая должна его понять.

Я смотрела в окно, ощущая, как далекий от меня разговор с молодым парнем звучит где-то на периферии моего сознания. Его беспечные слова и жалобы на «жопу мира» казались далекими и пустыми по сравнению с тем, что крутилось в моей голове. Вертолет летел над бескрайним зеленым океаном тайги, и в этот момент я ощущала себя маленькой частичкой чего-то огромного и древнего. Этот мир был живым, дышащим, полным опасностей и загадок, как и наши с Сашей отношения, которые сейчас были завуалированы обидой и молчанием.

Парень продолжал говорить, его голос был наполнен снисходительностью, а иногда даже презрением. Он явно не понимал, где находится, и для него это было просто временным неудобством, наказанием от отца. В отличие от него, я ощущала глубокое уважение к этому месту и людям, которые здесь работали, и понимала, как мало он ценит всё это.

— Скучаете? — уловила я последние слова мальчишки.

— Что, простите?

— Скучаете по Москве, наверное? — повторил он.

— Нет, — отрезала я, понимая, что эта тайга, этот холодный, но живой мир, казался мне сейчас гораздо ближе и важнее, чем гудящая суета Москвы.

Я украдкой смотрела на Сашу, который разговаривал с геологом, иногда кивая в ответ на его слова. Его профиль был сосредоточенным, но я видела следы усталости и… чего-то еще, более глубокого. Его терпение со мной, его осторожность и деликатность, его искренние чувства — все это я будто бы сожгла в огне собственной обиды и неопределенности. Теперь я не могла перестать думать, осталось ли там хоть что-то, что можно было бы спасти.

Он не смотрел на меня, хотя я чувствовала его присутствие, как всегда. Я понимала, что своим жестоким ответом вчера я нанесла ему удар, возможно, самый болезненный. «Он гордый» — говорила про него Алла. Очень гордый. Но вчера он переступил через гордость, сказал мне о своих чувствах, а я……