90-е: Шоу должно продолжаться 10 (СИ) - Фишер Саша - Страница 27

Девица сказала, что ее зовут Юля, но я мог про нее слышать как про Джуну. Когда я сказал, что ни сном, ни духом, она страшно удивилась и решила, что я прикидываюсь. Дальнейший разговор был мутным и полным намеков, которые я не понял, и отсылкам к личностям, которых я не знал. Но финалом его стало приглашение на какое-то особое сборище, куда кого-попало не приглашают, так что я должен гордиться и радоваться. Я сделал вид, что горжусь, посмотрел на адрес, который она накорябала торопливыми неровными буквами. Центр, рядом с кинотеатром «Россия».

Медляк закончился, обжимающиеся под музыку пары с неохотой распались и потянулись к столу с закусками. Рыжая Джуна устремилась к моему креслу и плюхнулась на подлокотник. Обвила тонкой рукой мою шею.

— Велиал, ты обязательно должен сходить со мной на выставку Пряхина! — заявила она.

— Знаменитый художник? — иронично хмыкнул я.

— Ге-ни-аль-ный! — экзальтированно заявила она. — При коммунистах его картины запретили, потому что в них была зашифрована настоящая тяга человека к свободе! Ему пришлось бежать из страны, и только сейчас он смог вернуться.

— И выставка только для избранных? — уточнил я, не особо скрывая иронию. — Вход по паролю?

Тусовка, в которую привела меня рыжая Джуна была прямо-таки помешана на своей элитности и интеллектуальном цензе на вход. Хотя изнутри при этом мало чем отличалась от любой другой тусовки. Тот же праздный треп, та же выпивка, те же танцы. Собственно, я купился на приглашение рыжей Джуны просто исходя из своего же правила жизни в девяностых — знакомиться и общаться с максимальным количеством людей. Даже в моем прошлом-будущем, когда информация распространяется со скоростью широкополосного интернета, люди все равно существуют эдакими замкнутыми анклавами, эхо-комнатами, и внутри каждой — своя версия реальности. А здесь, в девяностых, это разделение работает гораздо сильнее. Вроде бы кажется, что про ту же «Фазенду» уже весь город знает, ведь про нее и по ТВ «Кинева» был репортаж, и в журнале «Африка» неоднократно писали… А он уже весьма «потолстел» в смысле тиража. Как попадаешь вот в это место, где смотреть ТВ «Кинева» считается зашкваром, про «Африку» ни разу не слышали вообще, а из русского рока слушают почему-то только Башлачева и «Кино». Только зарубежный, только классику.

Эстеты, фигли.

— Только для понимающих, — со значением сказала Джуна, съехав задницей ко мне на колени. Я не препятствовал, но и не поощрял. Джуна явно считала себя роковой соблазнительницей, и назначила меня на сегодняшний вечер своей целью. Может, я ей для коллекции был нужен, а может просто понравился.

— Свобода — это самый большой обман философов, — с усмешкой заявил я. — Инструмент демагогов и жуликов.

— Какой ты еще молодоооой, — протянула Джуна, проводя пальцем по моей скуле. — Мы все покалеченные дети Советского Союза, где свободу исказили, заковали в цепи и поставили на службу пропаганде. И забыли, что настоящая свобода — она всегда внутри, в каждом сердце, в каждом…

Она приблизила лицо, коснувшись губами моей щеки. Планируя, что к концу ее пламенной тирады мы с ней сольемся в страстном поцелуе.

— Какое мудрое рассуждение! — сказал я, тоже добавив в свой голос пафоса и уклонившись от ее губ. — Я должен это записать и обдумать на досуге. Ты позволишь?

Я поднял ее со своих колен и переместил обратно на подлокотник. Поднялся, не обращая внимания на ее растерянное выражение лица. И двинул в прихожую. Типа, блокнот взять. Точнее, на самом деле взять блокнот. Ирония иронией, но сегодня волею цепи случайных совпадений я оказался в другой эхо-комнате. Похожей по вкусам на тусовку вокруг рок-клуба, но пересечений здесь не было вообще никаких. Откуда эта Джуна узнала о моем существовании, я пока что так и не выяснил. Но это было, в общем-то, неважно. Раз я здесь, значит нужно заводить новые знакомства и расширять свою «эхо-комнату».

Тусовочный «флэт» оказался, кстати, весьма даже колоритным и примечательным. В отличие от коммуналки Боржича, находился он в весьма даже приличном доме. Точнее не так. Это в моем прошлом-будущем он станет весьма приличным, когда его выкупит кто-то из олигархов, устроит в этом монументальном доме сталинской постройки крутой ремонт и распродаст ее другим таким же олигархам. Сейчас, в девяностые, он пребывал в довольно грустном состоянии и требовал капитального ремонта. Роскошные квартиры когда-то раздавали интеллектуальной элите, которая со временем измельчала и обеднела. Так что в подъездах… Хотя нет-нет, в этом доме подъезды были такими, что хотелось их назвать по-питерски «парадными». Даже с каким-то подобием грубоватой лепнины и коваными перилами у широких лестниц. И на самом верхнем этаже, седьмом по счету, и находилась конспиративная квартира для этого особо избранного общества.

Хозяина звали Андрей «Вишня» Азаров. Он вел двойную жизнь — был школьным учителем музыки в рабочее время, но в реальности, конечно же, был гением. И работал над книгой, которая, когда будет дописана, потрясет мироздание до самого основания. Это мне сообщили троица его «миньонов» с должным почтением и придыханием, когда я подошел познакомиться. Сам же Вишня на меня произвел приятное впечатление. Ему было, наверное, лет тридцать. Он носил изящную бородку и каре до плеч, лицо интеллигентное и где-то даже просветленное.

— Я могу работать над книгой только по ночам, — говорил он, растягивая гласные. Эта манера была похожа на лениво-неспешный говор Сэнсея. И даже голос немного похож. — Потому что только ночью можно уловить истинные вибрации человеческих чувств. Когда люди спят, они не могут врать, днем же эта реальность заставляет нас носить маски…

«Какой бред он несет…» — подумал я, оглядывая лица кучкующихся рядом с его креслом поклонников. Вот они-то точно не прикидывались, ловили каждое его слово с преданностью ручных собачек.

— Вчера ночью я писал эпизод, в котором мой герой становится пророком, — продолжал хозяин квартиры. — И он смог это сделать как раз именно потому, что не спал по ночам и мог СЛЫШАТЬ, понимаете? Наш мир не случайно устроен так, что любой человек, для которого нормально не спать по ночам, чувствует свою чуждость…

Хрен знает, как этому парню достались четырехкомнатные хоромы с собственным выходом на чердак. Видимо, родители или их родители были из той самой элиты, которым полагалось жить в этом доме, а потом что-то случилось — или они умерли, или переехали куда-то, оставив жилплощадь единственному наследнику. А может он вообще сквоттер. Кто его разберет?

Но квартира была хороша не только своими размерами. В каком-то смысле, она была идеальным «флэтом». Прямо как из какого-нибудь байопика о зарождении культовой рок-группы. Стены в коридоре были от пола до потолка изрисованы картинками и надписями. Концепт был понятен — каждый гость должен был оставить свой след на этих стенах. Но за долгое время существования флэта как тусовочного места, все эти надписи слились в единый узор. Прямо-таки атмосферную текстуру.

Дверь в одну из спален была сплошняком заклеена этикетками от выпивки. Детально разглядеть у меня пока возможности не было, но там явно были и весьма экзотические.

А стены гостиной, опять-таки, от пола до потолка, были отданы под постеры зарубежных рок-групп. Мебели во всех этих хоромах было не особо много, в основном это были кресла из совершенно неподходящих друг другу гарнитуров. Кажется, хозяин просто притаскивал к себе каждое, которое выбрасывали на помойку.

Вишня поймал мой ироничный взгляд и подмигнул.

— Велиал, правильно? — спросил он.

Я кивнул.

— А вот скажи мне, ты сова или жаворонок? — спросил он. И взгляды его поклонников выжидающе уставились на меня. Готовые немедленно начать осуждать, если я признаюсь, что жаворонок, или одобрять, если скажу, что сова.

— Однажды к великому учителю дону Хуану пришел другой великий учитель, назовем его доном Диего, — многозначительным голосом начал я. — Дон Диего давно хотел попасть в пещеру дона Хуана, но раньше его сюда не пускали, так что в этот раз ему пришлось прикинуться простым паломником и замотать лицо тряпкой. Иначе ученики дана Хуана прогнали бы его ссаными тряпками. И вот затесался, значит, дон Диего в толпу и слушает, как дон Хуан вещает всякие мудрые вещи. А сам незаметно их в книжечку записывает, чтобы потом было что обдумать на досуге. Дон Хуан заметил это дело и спрашивает: «Эй ты, в третьем ряду! С какого конца надо разбивать яйцо?»