Ради острых ощущений - Френсис Дик - Страница 8

• Предыдущая
• 8/58
• Следующая

Я расстегнул «молнию» так, чтобы видны были ворот клетчатой рубашки и коричневый пуловер.

– А теперь? – спросил я.

Он наклонил голову к плечу, соображая.

– Да, теперь я бы, пожалуй, взял вас. Так вы выглядите более обыкновенным. Не то чтобы более честным, но менее опасным.

– Спасибо, Теренс. По-моему, это как раз то, что нужно. Обыкновенный, но нечестный. – Я улыбнулся с удовольствием. – Пожалуй, мне пора.

– Вы взяли что-нибудь из своих собственных вещей?

– Только часы, – заверил я.

– Прекрасно.

Я отметил про себя, что впервые за четыре дня он перестал автоматически вставлять в каждое предложение обращение «сэр», а когда я поднял дешевый чемоданчик, даже не пытался забрать его у меня.

Мы спустились к входной двери, где я пожал ему руку, поблагодарил за то, что он так хорошо обо мне заботился, и дал пять фунтов – одну из тех банкнот, что оставил мне Октобер. Он взял деньги с улыбкой и остановился на пороге, разглядывая меня в моем новом обличье.

Я широко ему улыбнулся.

– До свидания, Теренс.

– До свидания, и спасибо… сэр, – сказал он и засмеялся. Следующим свидетельством резкого падения моего социального положения было поведение таксиста, которого я остановил на другой стороне площади. Он отказывался везти меня на вокзал Кинге Кросс, пока я не показал ему, что у меня достаточно денег, чтобы заплатить. Я успел на полуденный поезд в Хэрроугейт и в пути несколько раз поймал на себе неодобрительный взгляд сидящего напротив приличного мужчины средних лет с обтрепанными манжетами. Очень хорошо, подумал я, глядя на проносящийся мимо сырой осенний пейзаж – значит, я сразу же произвожу сомнительное впечатление. Хотя вряд ли это может считаться подходящим поводом для радости.

Из Хэрроугейта я на местном автобусе приехал в деревушку Слоу, спросил дорогу и пешком прошел последние две мили до поместья Октобера, явившись туда около шести, – лучшее время для того, чтобы наниматься на работу в конюшню.

Они действительно уже сбивались с ног. Я спросил старшего конюха, и он отвел меня к Инскипу, который был занят вечерней проверкой работы.

Инскип осмотрел меня с головы до ног и поджал губы. Это был моложавый, замкнутый на вид человек в очках, с редкими рыжеватыми волосами и вялым ртом.

– Рекомендации? – Голос же его, напротив, был резким и властным.

Я достал из кармана письмо корнуолльской кузины Октобера и вручил ему. Он вынул письмо из конверта, прочитал его и убрал и свой собственный карман.

– Значит, раньше ты не работал со скаковыми лошадьми?

– Нет.

– Когда можешь начать?

– Прямо сейчас, – я показал на свой чемоданчик. Он поколебался, но недолго.

– У нас сейчас как раз не хватает людей. Поэтому мы возьмем тебя для пробы. Уолли, устройте его у миссис Оллнат, утром он приступит к работе. Обычная плата, – добавил он, обращаясь ко мне, – одиннадцать фунтов в неделю, три фунта из них идут миссис Оллнат. Документы можешь отдать мне завтра. Устраивает? – Да, – сказал я, и был принят.

Я незаметно, как еретик в рай, входил в жизнь конюшни, стараясь не быть распознанным и уволенным прежде, чем впишусь в обстановку. В первый вечер я пользовался только односложными словами, поскольку не был уверен в своем новом произношении, но постепенно мне стало ясно, что сами конюхи говорят на множестве местных диалектов и мой австралийский кокни вряд ли привлечет внимание.

Уолли, старший конюх, низкорослый жилистый человек с неудачно подогнанными зубными протезами, сказал, что я буду спать в коттедже у ворот, в котором жили с десяток неженатых конюхов. Я поднялся на второй этаж, в маленькую, тесную комнату, где стояли шесть кроватей, гардероб, два комода и четыре стула, оставлявшие свободными примерно два квадратных ярда в центре. На окнах висели тонкие занавески в цветочек, пол был покрыт натертым линолеумом.

Моя кровать здорово провисла в середине за долгие годы службы, но была достаточно удобна и застелена чистыми белыми простынями и серыми одеялами. Миссис Оллнат оказалась жизнерадостной женщиной, маленькой и круглой, с пучком на макушке. Она поддерживала в коттедже идеальную чистоту и заставляла своих жильцов мыться. Готовила она хорошо, еда была простая, но сытная. Короче, с жильем мне повезло.

Сначала я все время держался начеку, но слиться с обстановкой удалось легче, чем я предполагал. Правда, в первые дни мне стоило большого труда удерживаться и не отдавать приказаний другим конюхам – давала себя знать девятилетняя привычка. Я был удивлен и даже неприятно поражен тем раболепным отношением, которое все проявляли к Инскипу (во всяком случае, в его присутствии), – мои работники держались со мной гораздо более свободно. То, что я им платил, не давало мне права считать их ниже себя, и для них это было столь же естественно. Но в конюшне Инскипа – а как я впоследствии узнал, и во всей Англии – было гораздо меньше того почти агрессивного стремления к равенству, которое так характерно для Австралии. Конюхам, в общем-то, казалось вполне нормальным, что в глазах окружающих они были людьми менее значительными, чем Инскип и Октобер. Для меня такое положение было удивительным, унизительным и постыдным. Но свои мысли я держал при себе.

Уолли, шокированный той раскованной манерой разговаривать, которую я продемонстрировал по приезде, заявил, что я должен называть Инскипа «сэр», а Октобера «милорд», и что если я чертов коммунист, то лучше мне сразу убраться. Поэтому я поспешил проявить то, что он называл «должным уважением к тем, кто выше тебя».

С другой стороны, именно благодаря привычке к непринужденным и равноправным отношениям со своими работниками мне не составило труда найти общий язык с конюхами. Я не ощущал никакой напряженности с их стороны, а когда мое беспокойство по поводу произношения рассеялось, то и с моей. Но Октобер был, безусловно, прав – если бы я в детстве остался в Англии и закончил Итон, а не Джилонг, мне не удалось бы выдать себя здесь за своего.

Инскип закрепил за мной трех новых лошадей, что было не очень удачно с моей точки зрения, поскольку практически лишало меня шанса поехать на скачки. Лошади совершенно не годились, да и не были записаны для участия в соревнованиях и в лучшем случае могли бы попасть на них через несколько недель, а то и месяцев. Я обдумывал эту проблему, таская сено и воду, убирая стойла и выезжая утром вместе со всеми на разминку.

На второй день около шести вечера Октобер появился в конюшне со своими гостями. Инскип, предупрежденный заранее, заставил нас с ног сбиться, чтобы закончить работу раньше обычного, и обошел все стойла сам, чтобы проверить, все ли в порядке.

Каждый конюх стоял возле той из своих лошадей, которая была ближе к началу осмотра. Октобер с друзьями, сопровождаемые Инскипом и Уолли, двигались от стойла к стойлу, болтая, смеясь и обсуждая каждую лошадь. Когда они поравнялись со мной, Октобер бросил быстрый взгляд в мою сторону и сказал:

– Вы новый работник, не так ли?

– Да, милорд.

Больше он не обращал на меня внимания, но когда, заперев первую лошадь, я стоял рядом со второй, он подошел потрепать ее по спине и пощупать ноги. Выпрямляясь, он лукаво подмигнул мне. Я стоял лицом к окружающим, и мне с трудом удалось сохранить каменное выражение. Чтобы не расхохотаться, он высморкался. Да, маловато у нас с ним профессионализма для участия в шпионских историях!

Когда они уехали, я поужинал и в компании двух конюхов отправился в Слоу в пивную. Выпив первую кружку, я пошел к телефону и позвонил Октоберу.

– Кто это говорит? – осведомился голос на другом конце провода.

Я на секунду замешкался, потом сказал «Перлума», зная, что это слово подействует. И действительно, он взял трубку.

– Что-нибудь случилось?

– Нет, – сказал я. – На телефонной станции подслушивают ваши разговоры?

– Это не исключено. – Он заколебался. – Где вы?

– В Слоу, в телефонной будке ближе к вашему концу деревни.

• Предыдущая
• 8/58
• Следующая