Ради острых ощущений - Френсис Дик - Страница 10
- Предыдущая
- 10/58
- Следующая
Он не проявлял никаких признаков желания завязать дружбу. Осмотрев меня так же тщательно, как я его, он кивнул, проговорил «увидимся», после чего направился в сторону бильярдного стола.
Гритс принес свежие полпинты и уселся на скамейку рядом с Пэдди.
– Этому Соупи нельзя доверять, – сообщил он конфиденциальным тоном, его глупое костлявое лицо светилось добротой.
Пэдди выложил дубль-три, обернулся в нашу сторону и пристально, без улыбки взглянул на меня.
– Не беспокойся за Дэна, Гритс, – сказал он. – Они с Соупи два сапога пара. Из одного теста, я бы сказал.
– Но ведь ты сказал мне, чтобы я не доверял Соупи, – возразил Гритс, обеспокоенно переводя глаза с одного из нас на другого.
– Именно, – отрезал Пэдди. Он выложил четыре-три и сконцентрировался на игре.
Гритс сдвинулся дюймов на шесть к Пэдди и озадаченно, смущенно поглядел на меня. Потом вдруг страшно заинтересовался содержимым своей кружки и больше на меня не смотрел.
Мне кажется, именно в эту минуту моя задача потеряла свою развлекательность. Мне нравились Пэдди и Гритс, и они в течение трех дней принимали меня с небрежным дружелюбием. Я не был готов ни к тому, что Пэдди сразу распознает мой интерес к Соупи, ни к его немедленной враждебности. Это был удар, который я должен был предвидеть, но он застал меня врасплох; он должен был подготовить меня к будущим событиям, но и этого не произошло.
Сотрудники полковника Беккета по-прежнему работали выше всяких похвал. Идя в наступление, он был готов обеспечивать ему массированную и незамедлительную поддержку: услышав от Октобера, что я застрял в конюшне с тремя бесполезными лошадьми, он тут же развил бурную деятельность по моему освобождению.
Во вторник, спустя неделю после того, как я появился в конюшне, Уолли остановил меня, когда я пересекал двор с двумя ведрами воды.
– Эта твоя лошадь, что в семнадцатом, завтра уезжает, – объявил он. – Утром поторопись все сделать, ты тоже поедешь с ней в половине первого. Фургон отвезет тебя в другую конюшню, возле Ноттингема, там ты оставишь эту лошадь, заберешь новую и привезешь ее сюда. Ясно?
– Ясно, – сказал я.
Уолли относился ко мне прохладно, но после воскресенья я заставил себя примириться с мыслью, что мне необходимо продолжать вызывать в окружающих легкое недоверие, даже если это не доставляет мне ни малейшего удовольствия.
Большую часть воскресенья я провел за чтением отчетов о соревнованиях, причем мои соседи по коттеджу отнеслись к этому как к вполне естественному занятию. Вечером, когда все они отправились в пивную, я поработал над отчетами с карандашом, анализируя сведения об одиннадцати лошадях и их подозрительных победах. Как я и предполагал, изучая в Лондоне газетные вырезки, они действительно имели разных владельцев, тренеров и жокеев; но нельзя сказать, чтобы между ними не было абсолютно ничего общего. К тому времени, когда я запечатал свои записи в конверт и убрал их вместе с папками Октобера на дно ягдташа, подальше от любопытных взглядов, мне удалось обнаружить четыре сходства.
Во-первых, все эти лошади выигрывали аукционные скачки, то есть соревнования, победитель которых продавался затем с торгов. Три лошади были куплены своими же собственными хозяевами, остальные ушли за довольно скромные суммы.
Во-вторых, они всегда хорошо выступали на скачках, но на финише им не хватало либо сил, либо упорства, чтобы выиграть.
В-третьих, ни одна из них ни разу не выиграла скачек, кроме тех случаев, когда им дали допинг, хотя они участвовали и в других соревнованиях.
В-четвертых, ставки на них, когда они выигрывали, были не меньше десяти к одному.
И в материалах Октобера, и в отчетах упоминалось, что некоторые из лошадей по нескольку раз меняли тренеров, но это было вполне естественно для таких перспективных животных. Кроме этого, я располагал теперь бесполезной информацией о том, что все эти лошади происходили от разных родителей, их возраст варьировался от пяти до одиннадцати лет, масти также были разные. Побеждали они хотя и не на одном ипподроме, но и не все на разных. У меня даже возникла смутная мысль, что все ипподромы были расположены в северной части страны – Келсо, Хейдок, Седжфилд, Стаффорд и Ладлоу. Я решил проверить по карте, прав я или нет, но ни одной карты у миссис Оллнат мне найти не удалось.
Я лег спать в переполненной маленькой спальне, где пивное дыхание конюхов постепенно перебило обычную смесь чистых запахов сапожного крема и масла для волос, но мне не удалось убедить своих соседей открыть форточку шире, чем на четыре дюйма. Все они явно поддерживали Пэдди, несомненно, самого проницательного из них, и раз Пэдди перестал обращаться со мной по-дружески, то остальные последуют его примеру. Пожалуй, если бы я настаивал на том, чтобы закрыть окно, они распахнули бы его настежь, и я получил бы столько свежего воздуха, сколько хотел. Мрачно улыбаясь в темноте, я слушал скрип кроватей, обычную вечернюю болтовню и сонные смешки; ворочаясь на продавленном матрасе в поисках удобного места, я размышлял о том, какова же в действительности жизнь моих собственных работников.
В среду утром я впервые почувствовал, что такое пронизывающий йоркширский ветер, а один из конюхов – мы бежали с ним вместе через двор с дрожащими руками и замерзшими носами – жизнерадостно заверил меня, что этот ветер запросто может дуть полгода кряду. Я управился со своими тремя лошадьми вдвое быстрее обычного, но к тому времени, когда приехал фургон, у меня возникло сильное подозрение, что, судя по пробелам в моей экипировке, в усадьбе Октобера должно быть очень хорошее центральное отопление.
Проехав мили четыре, я нажал кнопку звонка, соединяющего задний отсек с кабиной. Водитель послушно остановился и вопросительно посмотрел на меня, когда я подошел к кабине и забрался на сиденье рядом с ним.
– Лошади ничего не сделается, – сказал я, – а здесь теплее. Он ухмыльнулся и поехал, прокричав сквозь шум мотора:
– Я так и думал, что у тебя совести нет. Эту лошадь собираются продавать, и она должна приехать в хорошем состоянии… Босс пришел бы в ярость, если бы знал, что ты сидишь в кабине.
Я был уверен, что босс, то есть Инскип, совершенно не удивился бы: по себе знаю, начальники вовсе не так уж наивны.
– Шел бы он куда подальше, – пробурчал я с отвращением. Водитель метнул на меня косой взгляд, и я подумал, что совсем не трудно создать себе плохую репутацию, если немного постараться. На скачки обычно съезжается много водителей фургонов, а делать им там совершенно нечего. У них полно времени, чтобы потрепаться в кафе – они весь день могут слоняться и чесать языками. Мало ли, до кого может дойти слух, что в честности конюхов Инскипа есть слабое звено.
Мы остановились поесть в придорожном кафе, а немного позже еще раз, у магазина, где я купил пару шерстяных рубашек, черный свитер, теплые носки, шерстяные перчатки и такую же вязаную спортивную шапку, какие были на всех в это морозное утро. Водитель, зайдя вместе со мной в магазин, чтобы купить себе носки, оглядел мои покупки и заметил, что у меня, видно, куча денег. Я многозначительно улыбнулся и сказал, что деньги приходят легко, если знаешь, как за это взяться, почувствовав при этом, что его сомнение в моей честности усилилось.
В середине дня мы добрались до конюшни в Лестершире, и здесь я по достоинству оценил масштаб работы беккетовских подчиненных. Мне предстояло забрать лошадь, которая как раз начинала выступать в стипль-чезе, причем была продана полковнику со всеми заявками на участие в скачках. А это значило, как объяснил мне ее расстроенный конюх, что она сможет участвовать во всех соревнованиях, куда ее записал бывший владелец.
– А куда он записан? – поинтересовался я.
– В кучу разных мест – Ньюбери, Челтенхем, Сэндаун, а начать должен на следующей неделе в Бристоле. – Лицо конюха исказилось от жалости, когда он передавал мне повод. – Не представляю, почему хозяин с ним расстался! Он чистое сокровище, и если я когда-нибудь увижу, что он выглядит хуже, чем сейчас, я отыщу тебя и взгрею как следует, можешь не сомневаться!
- Предыдущая
- 10/58
- Следующая
