Трудно быть львом - Орлев Ури - Страница 11

— Его у нас заберут.

И они поняли.

Дети захотели посмотреть, как я ем. Но я все еще не был голоден. Однако мне хотелось пить, и они тут же наполнили ванну водой. В ванной комнате уже был новый туалет.

Вечером они попросили меня прийти и уложить их, точнее, присутствовать, когда их укладывали. Я сделал это охотно, хотя сам уже очень устал. Я слишком давно не спал. Во всяком случае, с точки зрения льва. Я ласково лизнул каждого из малышей языком и поцеловал на ночь, и тогда маленький попросил, чтобы я спел им что-нибудь.

— Он не умеет петь, — засмеялся Цвика. — Он может только рычать или ворчать.

— Пусть зарычит, — попросил маленький.

— Нельзя, — сказал большой, — соседи услышат.

Перед тем как мы попрощались, маленький снова спросил, что я буду есть на завтрак. Очевидно, это его беспокоило. Может быть, он боялся за себя. Отец пообещал ему, что из мэрии привезут на машине большой кусок мяса и я съем его на крыше. И тогда маленький потянул его к себе и спросил шепотом, по секрету:

— А он не съест меня?

— Нет, — пообещал ему Цвика, — никогда.

Я написал на своей дощечке:

и Цвика повторил это детям, чтобы они меня не боялись.

— Но ему будет там холодно, — вдруг сказал маленький. — Лучше пусть он спит на ковре в большой комнате.

— Прекрасная идея, — сказал Цвика.

И я действительно устроился в эту ночь на ковре в большой комнате, но предварительно закрыл дверь, чтобы не разбудить их своим ночным храпом.

Цвика устроил пресс-конференцию, и там меня буквально засыпали всевозможными вопросами. Я писал ответы на своих дощечках, а проектор сразу же переправлял написанное на большой экран. Это было первое официальное представление. Меня спрашивали в основном, как я превратился во льва, если это правда, что раньше я был человеком. Я всегда упорно отвечал:

Никто из собравшихся не выразил сомнения в том, что я лев с человеческим или человекоподобным умом. Но видно было, что в честный рассказ о моем превращении из человека во льва никто бы не поверил. А уж рассказывать им о нашей собаке совсем не имело смысла. История индийского волшебника, несомненно, не вызвала бы никакого доверия. журналисты допрашивали меня в основном, как я себя чувствую и что я чувствую. И тут я практически не затруднялся с ответами. Но вскоре я очень устал, и тогда Цвика прервал конференцию.

Потом состоялась пресс-конференция сучеными. Она не очень отличалась от встречи с журналистами. Только один ученый — этакий длинноносый тип — настойчиво требовал провести основательное обследование моего тела. Я согласился на анализ крови. Но он этим не удовлетворился.

— Если вы, господин Хопи, когда-либо были человеком, — сказал он, — то, несомненно, этому найдутся доказательства в вашем теле, в вашем мозгу, в строении тканей или в химических составляющих ваших клеток.

— Любое исследование будет проведено только с разрешения узкой научной комиссии, — провозгласил от моего имени Цвика.

— Я требую операции! — крикнул длинноносый. — Комиссия должна разрешить нам операцию! Это может быть самое важное биологическое открытие нашей эпохи!

«Ценой моего тела он хочет заработать Нобелевскую премию», — подумал я и велел Цвике объявить:

— Пока он жив, о вскрытии не может быть и речи!

Длинноносый ученый сел на свое место и стал возбужденно шептаться со своим соседом. Уже тогда он мне не понравился.

Потом начались представления для широкой публики. Вначале они происходили по вечерам и только для взрослых. Все начиналось с вопросов из публики, а потом я проходил между рядами, и людям разрешалось пощупать меня руками. На первых представлениях зал буквально ломился от народа и было много зарубежных туристов, но постепенно первое любопытство ослабело, и все привыкли к факту моего существования. Людям уже достаточно было увидеть меня по телевизору. Тогда Цвика перенес представления на послеобеденные часы, и зал заполнили родители с детьми.

Особенно волнующим было посещение школы-интерната для слепых детей. Они впервые получили возможность потрогать большого хищного зверя. Мне пришлось повторить свой визит туда несколько раз, и каждый раз я шел к ним охотно и с большим волнением.

А в нашем квартале не было никакой необходимости прятаться или опасаться. Люди привыкли к моему появлению на улице. Гид и водил меня на прогулки, а Шай приходил по ночам спать со мной на ковре. Я помогал Гид и делать уроки по арифметике, выстукивая лапой правильные ответы. Я также исправлял ему ошибки в правописании, выписывая правильную букву пишущим ногтем на моей дощечке для письма.

Цвика купил большой альбом и стал собирать в нем все статьи обо мне, которые публиковались в израильской и мировой прессе. В другом альбоме он наклеивал мои фотографии, которые делал сам или получал от разных журналистов.

Из Соединенных Штатов приехали продюсеры телевизионных сериалов, чтобы подписать со мной контракт. После долгих колебаний мы с Цвикой подписали один контракт на сериал-триллер для взрослых и один для детей. Кроме того, Цвика от моего имени подписал жирный контракт на производство фильма, сюжет которого еще не придумали.

Во всех контрактах было одно условие, которое освобождало меня от всех обязательств в том случае, если я вдруг стану человеком. В этих обстоятельствах мы оба, мой представитель Цвика и я, не должны будем покрывать убытки ни телекомпаний, ни киностудий. Я видел, как насмешливо улыбались их представители, когда они читали этот пункт. Но я помнил, как моя мама говорила, что хорошо смеется тот, кто смеется последним.

Дома у Цвики его старший сын непрерывно требовал, чтобы мы выполнили свое обещание и разрешили ему взять меня в школу. Но это было не так-то просто. Вначале мы должны были убедить преподавателей. На бурном заседании в школе, после того как Цвика неоднократно заверил их, что я лев не звериный, а человеческий (не стараясь убедить их, что я вообще человек в образе льва, — это было заранее обречено на неудачу), учителя согласились, наконец, нанести нам визит и посмотреть на льва собственными глазами.

Когда они вошли в гостиную, я приложил все усилия, чтобы выглядеть симпатичным и безвредным. Лежал на диване, чтобы показать, насколько я человекообразен, и, подчеркивая это, читал газету. В тот момент, когда они вошли, Рухама перевернула мне страницу, чтобы они видели, что я действительно читаю.

— Есть что-нибудь интересное в сегодняшней газете? — спросил учитель истории.

Я тут же вытащил свою дощечку для письма и сделал несколько замечаний по поводу сегодняшних новостей.

Учитель истории таращил глаза то на меня, то на дощечку. Наконец он сел с тяжелым вздохом в кресло и больше не открывал рта в течение всего визита. Было видно, что он сразу же мне поверил. Учительница зоологии была возбуждена и взволнованна. Она пыталась подойти ко мне так близко, как позволяла вежливость, и как будто ненароком касалась то моей лапы, то кисточки на хвосте. Я решил облегчить ей задачу — лег у ее ног и написал на дощечке:

Я видел, что она уже готова показать меня своим ученикам. Но преподаватель Библии категорически возражал.

— Я не могу допустить, чтобы звери приходили в школу и лежали в классе во время уроков, — сказал он.

Тогда Цвика вкрадчиво спросил его:

— А может, вы воспользуетесь этим, чтобы показать детям, каким был тот лев, который стал символом колена Иуды?[1]

Что же касается учителя арифметики, то он устроил мне настоящий экзамен по своему предмету. И несмотря на мою давнюю ненависть к арифметике, этот экзамен я выдержал с честью.