Благословенный. Книга 4 (СИ) - Коллингвуд Виктор - Страница 11

Он говорил, а я призадумался. Вот есть у нас с Китаем Нерчинский договор, определяющий наши границы. Казалось бы, всё понятно — договор есть договор, его выполнять. Но вдруг мы выясняем, что часть территории. Которую мы признали китайской, на самом деле таковой не является. Там нет китайцев, а правительство в Пекине не контролирует левобережье Амура. Это означает 2 вещи:

а) китайцы обманули нас, заявляя, что это их земли. На самом деле эти территории «ничейные», Китай их не контролирует.

б)любая третья держава, достаточно активная и сильная, может занять эти земли, и сделать их своими, наплевав на все наши с Китаем соглашения.

А нам чертовски нужен Амур, точнее говоря, навигация по Амуру. По этой реке мы можем сравнительно просто достигать океана, а значит — Камчатки и Аляски. И земли Даурии просто необходимы нашим восточным владениям: может быть, для китайцев эти земли — не ахти что, но для наших крестьян это богатейшие и плодороднейшие земли, способные кормить пол-Сибири и Аляску…

И вот встаёт вопрос — что нам делать с Нерчинским договором? Мне почему-то кажется, что китайцы нас обманули, заявляя о своем суверенитете над левым берегом Амура. С таким же успехом они могли бы претендовать на суверенитет над Луною; ни там, ни там китайцев нет.

Пожалуй, стоит посоветоваться с Суворовым. И надо срочно найти господина по фамилии Модерах…

* Дзаргучей — цинский управитель в Маймачене, торговом городке, недалеко от центра русско-китайской торговли Кяхты. На эту должность мог быть назначен только монгол, известный лояльным отношением к маньчжурам. Дзаргучей занимался торговлей, налогами, полицией, судом, отношениями с русскими пограничными властями. Хотя дзаргучей и назначался ургинским амбаном, но имел большую самостоятельность и практически являлся единоличным хозяином на оживленной китайско-российской границе.

Глава 5

Подкинуть родителям немного денег на «обзаведение», в общем, для меня особого труда не составляло: конечно, с финансами всё было сложно, но, тьфу-тьфу-тьфу, потихоньку налаживалось. В казну поступили первые пуды Уральского намывного золота; мы начали мыть песок сразу на сорока восьми приисках, и большинство участков внушало самые радужные надежды. А ещё… ещё была у меня одна задумка, смелая, рискованная… но чрезвычайно многообещающая. Правда, для благополучного её исполнения должно было сойтись несколько условий — Михаил Илларионович Кутузов должен был в очередной раз достать кролика из шляпы, на этот раз в Париже и Мадриде; сверх того, в этом проекте независимо от Кутузова будут задействованы как раз этот самый Фёдор Васильевич Ростопчин, взывавший такое неудовольствие финского короля, и некий иезуитский патер Габриэль Грубер. Кутузову я направил уведомление о грядущем назначении на новую дипломатическую должность, присовокупив пухлый пакет с инструкциями. А господ Грубера и Ростопчина пора было нацеливать на задачу…

Вызвав обоих, я прежде всего переговорил с каждым отдельно; и первым оказался Фёдор Васильевич.

— Граф, мы с королём Финляндским недавно вас вспоминали. Вам не икалось?

— Благодарю, нет, — осторожно произнёс Фёдор Васильевич, и в выпуклых глазах его поселилась тревога.

— Скажите, каким вы видите своё будущее при моём дворе?

Тревога Ростопчина прямо на моих глазах подскочила до степени паранойи.

— Я готов ко всякой службе, любому заданию, которое вы решите мне поручить! — с готовностью отвечал он, всячески демонстрируя служебное рвение и бодрость.

«Бьёт копытом. Этот будет рыть землю, — подумалось мне, — ишь, головой бодается, словно твой конь! Вот и славно: рыть землю — это именно то, что мне от него надо!»

— Ну что же, граф, у вас есть прекрасная возможность послужить Отечеству и мне, навек оставшись в памяти поколений. Вы, верно, наслышаны, что на днях прошли переговоры с испанским чрезвычайным посланником, адмиралом Гравиной, итогом которых стал трактат о передаче нам во владение земель так называемой Верхней Калифорнии. И там теперь, соответственно, надобен там губернатор. Решительный, хладнокровный человек, можно сказать, проконсул, способный твёрдой рукой управлять обширнейшими территориями на побережье Тихого океана, вступать в переговоры и с дикими племенами, и с туземными вождями, и с эмиссарами европейских Ост-Индских компаний! Пользуясь случаем, я спросил у Павла Петровича, кто бы это мог быть — и, представляете, он назвал мне вас!

Бедняга Ростопчин просто окаменел. Насколько я мог судить о его состоянии по глазам, почти выкатывающимся из орбит, его паранойя, быстро миновав степень параноидального психоза, уверенно двигалась к парафрении.

— Калифорния? Но… это же край света! — наконец пролепетал он самым прежалким образом.

— Пустое, Фёдор Васильевич! Какой там «край» — Земля же круглая! Да и места там, как говорят, просто замечательные, хоть и пока диковатые. Ну а вы, смелый и предприимчивый предводитель, придётесь там ко двору! Теперь в Кронштадте готовится большая экспедиция в те края; через три недели отбытие. Вам выпала честь возглавить её! Вот подробная инструкция, что надлежит предпринять: ознакомьтесь, и если появятся вдруг вопросы, тотчас же задайте их мне!

Потрясённый этим напором, Фёдор Васильевич дрожащими руками взял пухлую папку, поданную моим адъютантом Волконским, и начал читать.

Я терпеливо ждал. За время чтения по лицу Ростопчина пробегала целая гамма эмоций: то удивление, то ужас, то удивление, то гнев, и снова удивление… и наконец, красный как рак, он оторвался от чтения.

— Так, то есть, я понимаю, нам надлежит выйти из Кронштадта в середине июля, а уже летом будущего года быть в Калифорнии?

— Да. Все корабли ваши — высокоскоростные клиперы и барки. Будете делать большие переходы, подстраиваясь под пассаты. Есть, конечно, некоторая опасность попасть в экваториальный штиль, но…

— И, выгрузив экспедицию в Калифорнии, далее часть судов отправляется в Китай через порт Акапулько в Новой Испании, а один или два клипера ставится на снабжение продовольствием Ново-Архангельска, Охотска и Камчатки?

— Именно так. Суда будут загружены железом и механизмами паровых машин, а также оружием и товарами, потребными для новой колонии. В Испании вам надо будет принять на борт партию ртути и представителя испанского двора, дона Чуракку. Оттуда, не тратя времени, вы идёте в Сингапур. Оттуда вы отправите моего представителя в Китай, для чего надобно снестись с тамошним генерал-губернатором, господином Муловским. Вы же плывёте в Калифорнию, и далее действуете согласно инструкций!

­– Ваше величество, если это всё — Ростопчин трясущимися руками поднял папку — если это достижимо, то это будет невероятное, отчаянное предприятие!

— Именно. И вы будете его частью. Успеха, граф!

* * *

Следующим посетителем был патер Габриэль Грубер.

Отец Грубер был иезуитом из Вены. В 1784 году, когда в Европе начались гонения на его орден, он прибыл в Белоруссию, где долго преподавал архитектуру и физику в Полоцком иезуитском коллегиуме. Благодаря его усилиям это учебное заведение превратилось в крупный технический центр. Созданные им лично, либо под его руководством машины и механизмы не только активно использовались в учебном процессе, но и с успехом демонстрировались гостям коллегиума. Одним из самых известных творений мастера была механическая голова. Высоко в стене, почти под потолком, была установлена голова старца с длинными седыми волосами. Механическая конструкция с подвижными деталями «говорила» на всех распространенных в то время языках и на любые вопросы посетителей: голова эта отвечала внятно, громко, логично, с полным знанием обстоятельств, так что вопрошавший положительно приходил в полный ужас. Какова должна была быть вера в мудрость и почти сверхъестественную силу иезуитов, когда никому не приходило на мысль, что за стеною сидел опытный механик, приводивший в движение глаза и все лицо головы и отвечавший за неё…