Гридень 2. Поиск пути (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 13

— Выходит так, полусотник, что мы имеем свои наделы земли? На семью по десять десятин… знать бы еще сколько это… ну да ладно. А ты будешь иметь триста или более того десятин. Три дня в седмицу мы будем все работать у тебя на полях, остальное время, у себя, как вздумается? — подводил итог переговорам Крати.

Да, я сразу захотел создавать хозяйство по принципу фольварка, как это было сделано в иной реальности в Великом княжестве Литовском в 1557 году. Тогда потребность производить хлеб на продажу потребовала перестройки хозяйства. Я так же собираюсь продавать хлеб, как и выстраивать товарно-денежные отношения.

Прекрасно понимаю, что в таком подходе необходимо преодоление и мировоззрения, но главнее — это урожайность. Если будет плохо родить то, что мы посеем, то придется переходить, как и все остальные, на натуральный оброк.

— Как тут леса? Кормиться с них можно? — спросил я, временно меняя тему.

— Ушел зверь, но иногда какую козу или лося подстрелить можно. Хозяин-медведь есть, птица, но немного. Еще лет десять назад, так с охоты можно было хорошо кормиться, — отвечал Крати, причитая старчески про золотые времена былого.

— Мне нужно переписать всех людей, кто что умеет, кто плотничает, а кто и железом работает. Кузнец есть тут? — вновь вернулся я к предметному разговору.

Я старался раскачать старика на откровенность, используя прием резкой смены разговора и сочувствия, участия и внимания. Вот сказал Крати, что мало зверя, я посочувствовал, а когда он проникся моим сентиментализмом, я вновь озадачил старика проблемой. Получается, что подсознательно, он должен мне за сочувствие и более спокойно примет требования.

— Нет, у нас кузнеца более нет. Асан-малый только еще что-то умеет, его отец был кузнецом, но он нынче сирота, сам только льет из болотной руды, а ковать не выходит. Может, потому, что и наковальни нет да молотов, — сообщал Крати.

Кузнец был в соседнем селении и я сразу же подумал о том, чтобы переманить его себе. Но… Там Вышата. Вот как так получается, что мы с ним вечно на ножах? И нет у меня зла на полусотника, который, если бы не крал, так был бы уже и в сотниках и не занимался бы хозяйством вовсе. Может, Вышата все же прогонит своих чухонцев, а те частью осядут у меня?

— Ты еще запиши сколько серпов, топоров, какого качества, телег… Все перепиши, а я подумаю, что докупить в первую очередь. И еще… Ставить нам дома нужно срубами, избами. Две вот таких длинных, как у тебя, а еще четыре иных, на четыре горницы, — сказал я, а старик покачал головой.

Первым-наперво, как я привык подходить к хозяйствованию, или даже к подготовке своего рабочего места, нужно навести порядок, понять что есть, а чего нет, но нужно срочно приобрести. Будет инвентаризация, появится больше понимания, с чем я столкнулся.

— Почитай всех мужиков придется забирать на строительство. А у нас сбор урожая, заготовка мяса… Нет, ты прости, полусотник, но не получится, лучше нынче же убей, — сказал Крати и раскинул руками, мол, убивай.

Артист погорелого театра. Вижу, что пытается все еще сыграть сирого, да убогого. Нужно будет самому проверить по каждой позиции, чего там запишет старик.

— Лес повалить поможем, обтесать так же. Но, впредь, старик… — я придвинулся к нему ближе и, добавив злобы в голос, сказал. — Не играй со мной! Я уступаю вам и так во многом. Если вы, твой род и вся деревня, не будете мне полезны, то вас не будет здесь. Мы пришли большой дружиной, вырежем быстро.

Крати посмотрел на меня решительным взглядом, но я выдержал. После, что-то для себя поняв, он даже заулыбался.

— Ты, боярин, не серчай. Должен же я понимать, сколь можно с тебя взять. А далее жизнь покажет. Ты только крест поцелуй, да своим богом, тем, что не распятый, так же поклянись, что не погонишь нас, как урожай соберем. И будем работать, — сказал старик.

Я был не против клятвы. Обманывать людей не было в планах. Хотелось бы сделать так, чтобы всем вольготно жилось. С жирной свиньи всегда больше сала, а худую и на бульон не используешь. А еще, я должен показать свою систему хозяйствования, доказать, что она более выгодна. И для этого уже сегодня, пусть завтра, но нужно работать.

— Меда выпьешь? — спросил Крати, когда мы уже с ним прощались, чтобы я уже скоро приехал в деревню, но с большим сопровождением и с обозом.

— Коль не отравишь, — усмехнулся я, но реакцию старика на свои слова изучил.

— Кабы уже завтра убили всех моих родичей? — спокойно сказал Крати.

И тут я вспомнил еще об одной важной вещи.

— С сегодняшнего дня я запрещаю собирать мед в лесу, — сказал я.

Старик удивленно посмотрел на меня, как будто я уже нарушил все наши договоренности.

— Нужно разведать как можно больше пчелиных семей, но пока не трогать. Я знаю, как сделать так, чтобы пчелы жили в построенных нами домиках, — говорил я, успокаивая старика.

Мед — это главная кулинарная радость, а еще и хмельной напиток, воск — отличный товар, прополис — лекарство. На пчелиных продуктах, как и на мехах, сейчас богатеет Новгород.

Я это так же хорошо понимаю, потому еще когда не было земли, а только мысли о том, что она может появиться, было решено заниматься пчеловодством. Не бортничеством, а поставить нормальные ульи, соорудить, пусть и примитивную, ручную центрифугу и делать мед в промышленных масштабах. По современным потребностям в продукте, пчеловодство принесет колоссальные прибыли.

Выехав из деревни, я, забрав своего Ярла у Спирки, пустил Птица погулять. Крати говорил о том, что тут нет зверья? Насчет крупного, я не знаю, по пока мы преодолели чуть больше десяти верст до места, где стал князь, взяли одного зайца и еще двух гусей, как в песне: один серый, другой белый, правда не веселые, а совсем грустные, прям до смерти. Так что было, что предложить на княжеский стол.

Иван Ростиславович пребывал в отличном расположении духа. К нему на поклон прибыли представители местного, автохтонного народа. Финно-угры упали в ниц и молили князя о помощи, стать не карателем для них, но защитником. Наверное, сейчас Иван Ростиславович с ностальгией вспоминал времена, когда к нему вот так же ходили, правда русичи, и сильно юго-западнее этих мест. Тогда он был князем Звенигорода и должен был вершить суд. Ощущение власти над другими людьми — это страшный наркотик. Раз вкусив его, можно очень сильно подсесть и искать новые дозы.

— А почему от твоей деревни, полусотник Владислав, я не вижу представителей? — первым делом, как только меня увидел, спросил князь.

— А ты такую волю не изъявлял, князь, — спокойным тоном отвечал я.

А и вправду, почему тут чухонцы? Может потому, что иные полусотники, ставшие, по сути, вассалами Ивана Ростиславовича, решили скинуть проблему наличия местных на князя?

— И как ты с ними думаешь поступить? Охолопишь? — спрашивал князь.

— Ряд заключу, — сказал я, настораживаясь.

Если князь сейчас начнет требовать иного, чтобы поступил по одному лекалу с тем, как это делают другие, придется отказывать Ивану Ростиславовичу и указывать на то, что он сам скинул все хозяйство на своих полусотников, требуя только на следующий год часть урожая. Не хотелось идти на конфликт, но, если нужно, то и пойду. Скорее бы митрополичье разрешение пришло на открытие Братства.

— Разреши сказать, князь, — это отозвался, лежащий в ногах Ивана Ростиславовича какой-то чухонец.

Вот он — первый человек, которого я так называю с негативной коннотацией. Крати не хотелось называть неким немытым человеком, оборванцем, что ли. А этот, пусть и одет лучше старика, вызывал негативные эмоции, брезгливые.

— Скажи, Апти! — словно снизошёл до убогого, сказал князь.

Впрочем, так оно и было, убогий и есть. Не люблю видеть унижающихся мужиков. Женщин… могу, но только чтобы это была постельная игра, а вот для мужиков не могу придумать ситуацию, в которой можно унижаться. А, нет, есть и такая — когда нужно выполнить задачу, но иного пути нет. И я не думаю, что чухонец Апти выполняет какую-то боевую задачу. Хотя… может, он так спасает свой род?