Пыльные перья - Дехнель Ольга - Страница 10

– Поворачивайся, приведем тебя в порядок.

Мятежный обернулся тут же, в голове у Грина прозвучали Сашины слова: как всегда, в десяточку, как всегда, выбивающие из колеи. Он только с тобой бывает послушен. Ты скажешь: прыгай. И он прыгнет. Валли подобное мастерство обращения с Мятежным и не снилось. Саша, которая наотрез отказалась ехать с ними (не в первый раз) и, скорее всего, сейчас с умным видом читала книжку, скроллила соцсети или просто гуляла по городу, лето же. Саша, которая, даже отсутствуя, умудрялась видеть их насквозь и быть правой на сто процентов.

Пока Грин обрабатывал ему лицо, Мятежный не двигался с места, стоял как влитой и даже дышал будто бы через раз. Видеть его настолько неподвижным было как минимум непривычно, как максимум обезоруживающе.

– Тебя это убьет однажды, знаешь? Пусть не болотница, но найдется противник, которого ты точно так же нелепо недооценишь. И он достанет тебя. Если не перестанешь быть настолько безрассудным. – Мятежный не дернулся, только улыбнулся шире. Ты смешным это находишь? В самом деле? Смешным? Это для Грина было почти обидно, если бы он мог тратить оставшееся ему время на пустые обиды. То, как небрежно Мятежный распоряжался своей жизнью, бросаясь в любую передрягу, когда рядом стоял он, Грин, который яростно хотел жить. Это не казалось ему честным. И потому он молчал, в этот раз и множество других. Мятежный отозвался негромко:

– В таком случае я сыграю на опережение, без тебя здесь будет невероятно скучно.

– Попробуй не убить себя хотя бы для меня, хорошо, Марк?

Мятежный, среди всего прочего списка достоинств, ненавидел останавливаться. Ты пытаешься удержать его на месте секунду, он упоенно срывается с цепи и уходит в отрыв на несколько дней. Грин его держать не пытался. Никогда. Уберечь? Помочь? Возможно. Марк Мятежный был его первым другом, не в Центре даже – в жизни. И ближе Марка у него никого не было. За что Грин ему был безмерно благодарен – Мятежный никогда не отводил глаз, даже если ему в некоторые моменты очень этого хотелось. Например, сейчас.

– Я попробую. Но ничего не обещаю.

Может быть, Валли действительно сходила с ума. Мучительно тяжело переносила убийство на вверенной ей территории. Валли до этого справлялась хорошо. Прецеденты были и раньше, но совершенно объяснимые, виновники были пойманы и наказаны. Последняя же июньская история с колдунами и мертвой девушкой висела камнем на шее Центра и его обитателей. Лето – обычно самый спокойный и самый счастливый сезон, только и нужно было, что следить за излишне рьяными купальщиками и туристами. Чтобы не взбесили леших и домовых, не спровоцировали русалок.

Лето – удивительное, самое светлое время года. И по мере того, как становилось теплее, как ночи становились короче, в области устанавливалось подобие гармонии.

Может быть, Валли и сходила с ума. Но потрясающее чутье ее никогда еще не подводило.

Область была тревожна, волновались бесы и волновались люди, все будто сжалось в ожидании чего-то большого и жуткого. Никто не говорил об этом, никто не пытался даже упоминать вслух. Но все это чувствовали.

Потому младшие сотрудники Центра и сама Валли носились как ненормальные по всей области в поисках малейшей зацепки. К делу подключили даже яростно упирающуюся Сашу, которая традиционно не желала иметь ничего общего с работой в Центре. «А можно отмотать обратно к тому золотому времени, когда мы просто собирали мусор в лесу по просьбе взбешенного лешака, который завывал на одной ноте про экологическую катастрофу и засилье пластика?..» Москва ждала внятного отчета о виноватых в трагедии, сама Валли требовала от себя внятного отчета, бесы проявляли свойственное им упрямство и категорически отказывались хоть как-то участвовать в происходящем, только твердили, что колдуны к их миру не имели отношения. Колдуны имели весьма слабое отношение и к миру человеческому, судя по всему. Откуда же они тогда взялись? И где их теперь искать?

В области исчезали животные. Людей больше никто не трогал, царила все та же густая тревожная тишина. В области появилось больше заложных мертвецов и упырей, они будто стекались откуда-то, будто что-то их звало.

Не ходите одни. Не оборачивайтесь. Не верьте голосам. Не заглядывайте под мосты или в подвалы. Даже в очень густой кустарник. Вас там непременно кто-то ждет. Кто-то очень одинокий. И очень голодный.

О том, что полевые миссии и физические нагрузки выжимают из Грина жизнь, Саша знала прекрасно, потому тем же вечером обнаружила себя на пороге его комнаты. Комната была прямым продолжением хозяина, полная воздуха и пространства, замечательно чистая. Саша делала вид, что не замечает густой лекарственный запах, и концентрировалась на парфюме, на шевелящихся перьях ловца снов. Пока большинство из них приобрели замечательный загар, Сашины волосы выгорели почти до белого, а Грин из просто бледного начал отдавать зеленым.

Когда Грин зашел в комнату, он выглядел смертельно уставшим и примерно настолько же потерянным. Он не сразу смог поймать Сашу в фокус глаз, но как только ему удалось, внутри у него будто зажглась новая лампочка. Мальчишка не умел улыбаться просто так, это было бы слишком легко. Он сиял ярче солнца.

Грин, может быть, выглядел удивленным, но не подал виду. Саше нравились прохладные и тихие летние ночи, они казались ей тем ценнее, чем больше случалось за короткие темные часы. Грин остановился рядом с ней, предусмотрительно не пересекая личных границ.

– Не можешь спать?

Саша дернула плечами.

– И это тоже. – Она усмехнулась уголками губ, только теперь встречаясь с ним глазами. Грин вглядывался ей в лицо, ожидая продолжения. Он всегда был всего лишь внимателен ко всему, что ему говорили, и потому ему было можно абсолютно все. Саша знала: он думает, что это от того, что они все его жалели. А еще лучше Саша знала, что жалко у пчелки – ему она об этом не забывала сказать тоже. Я здесь не для того, чтобы тебя жалеть.

– Только не говори мне, что ты сам спишь. Этим летом, по-моему, никто не спит. Слушай, я… – Как сказать это вслух? Есть ли адекватный способ сказать: «Мне не все равно, как ты себя чувствуешь» – и сделать это так, чтобы твои собственные слова не превратились в гадюку, не сползли вниз по пищеводу и не зажалили тебя изнутри? – Я вижу, что ты не в порядке. И я думала, ты придешь сам, но… Ты ведь сам никогда не попросишь?

Он не выглядел удивленным, и Саша злилась на него в такие моменты, злиться на него было противно, неприятно. На Мятежного – естественно. На Грина – совершенно невозможно. Неправильно.

– Мне не настолько нехорошо, Саша.

– Настолько – это когда ты свалишься с очередным приступом, перепугаешь всех присутствующих и мы не будем знать, отойдешь ты от него или отойдешь сразу в мир иной? Пожалуйста, давай не будем. Я предлагаю. Я сама предлагаю.

Саша знала эту дорожку, она ходила по ней множество раз. Знала, где у него лежит маленький ножик – подарок то ли от Валли, то ли еще даже от отца, пока он не стал призрачным концептом, как у многих семей в их огромной стране. И это было смешно, семья вроде бы необычная, но проблемы те же. Саша протянула ему нож молча, рукояткой вперед, одновременно сдвигая в сторону халат.

– Режь пониже ключицы, чтобы под одеждой было не видно. Ладно?

Если бы Валли только увидела шрамы, она бы забила тревогу, подумала, девчонка режется в собственной спальне. Саша о ней не думала вовсе, не успела заметить резкого движения ножа, скорее только почувствовала, как под нажимом разошлась кожа. Из него мог бы однажды получиться хирург. Кто угодно. Лишь бы живой. Послушай, мне совсем не больно.

Саша баюкала его, как ребенка, пока он прижимался губами к ране, совсем тонкий, бледный, он еле заметно дрожал. Саша слушала каждый звук, он сглатывал шумно, жадно тянул носом воздух. Ей было странно и почти неловко, до чего он был в этот момент беззащитным.