Наследник (СИ) - Седых Александр Иванович - Страница 69

В качестве эксперта был привлечён начальник русского отдела ближайшей разведывательно–диверсионной школы, гауптман Хаусхофер. Бывший белогвардейский офицер вот уже более двадцати лет ожесточённо сражался против коммунистов. После разгрома белого движения, штабс–капитан предложил свои услуги сначала французской контрразведке, а затем, после капитуляции Франции, начал рьяно служить Третьему рейху. За проведение ряда успешных операций в европейских странах против коммунистического подполья был награждён Железным крестом и, в связи с уже преклонным возрастом, переведён на преподавательскую работу. Теперь главной его сферой деятельности стала подготовка кадров из русских военнопленных. Вернувшийся из партизанской зоны агент по кличке Шмель был завербован именно этим специалистом.

— Господин Хаусхофер, не считаете ли вы, что агент Шмель имел недостаточную подготовку, чтобы его отправлять в расположение противника? — сидя за широким дубовым столом, оберст с прищуром глянул на расположившегося напротив пожилого гауптмана с чёрной повязкой, закрывающей повреждённый глаз.

— Я привёз с собой копию личного дела агента, — офицер похлопал ладонью, затянутой в кожаную перчатку, бумажную папку, лежащую перед ним на столе. — Бывший белогвардеец прошёл хорошую военную школу ещё в юнкерском училище, а затем приобрёл боевой опыт в ходе Великой войны и гражданской междоусобицы. Обучать такого агента владению стрелковым и холодным оружием излишняя трата времени. Приёмы конспирации им тоже освоены на практике, когда подпольщик боролся против большевиков, а после разгрома боевой ячейки десятилетия скрывался от чекистов. С идеологической мотивацией у мстителя тоже всё в порядке — большевики разорили его родовое поместье, расстреляли отца и трёх братьев, а остальных родственников заставили скитаться по миру. Для проверки, мы устроили его встречу с сестрой, проживающей сейчас в Париже.

— Ну надо было хотя бы обучить агента радиоделу, — указал на явный пробел в подготовке оберст.

— С ним в паре был отправлен умелый радист, — пожал плечами гауптман. — Обстановка требовала ускоренной заброски группы.

— Что–то ваш агент не очень торопился с передачей добытых сведений, — укорил оберст.

— Радиста схватили, и он перешёл на сторону партизан, — развёл руками гауптман. — Самостоятельно же выбраться из тщательно охраняемой зоны Шмель не мог. Пришлось дожидаться удобного случая, когда его отправят вместе с рейдерской группой для организации эвакуации с оккупированной территории жителей очередной деревни.

— По словам вашего Шмеля, выходит, что разведчиков зарубежного происхождения вычисляют и уничтожают в первую очередь, а все русские перебежчики переходят на службу к партизанам.

— К парагвайскому командиру, — подняв палец, указал на очень важный аспект гауптман. — А излюбленный приём перевербовки парагвайской контрразведки: прощение вражескому агенту всех прежних грехов и обещание, по завершению шпионской карьеры, счастливой жизни в Парагвае.

— Но этот приём они обычно проводят лишь с уже провалившимися агентами, — был в курсе методов работы конкурентов оберст германской контрразведки.

Хаусхофер тяжело вздохнул и развёл руками:

— Русские агенты у нас набраны, в основной массе, из военнопленных, стремящихся выжить любой ценой, и местных крестьян, ненавидевших советскую власть и колхозный уклад хозяйствования. Парагвайские вербовщики тоже сохраняют жизнь сдавшимся агентам и гарантируют отправку по окончании войны в благодатный Парагвай, где не достанут мстительные враги, а деятельным людям можно жить безбедно. И, конечно же, вы правы, господин оберст, перевербовывают уже раскрытых агентов, а разоблачают парагвайские спецы абсолютно всех шпионов.

— А вашего Шмеля не смогли? — скептически фыркнул оберст.

— И его взяли в оборот, но он только сделал вид, что перешёл на сторону партизан, — выдал секрет Хаусхофер.

— Нашим дознавателям он в этом так и не признался, — нахмурился оберст.

— Ваши его сразу бы шлёпнули, — усмехнулся гауптман. — А мне он доверяет, как и я верю в его преданность делу борьбы с большевиками.

— И на чём же поймали вашего патриота? — оберст сделал ударение на слове «вашего».

— Агент погорел на выданной ему вашими специалистами солдатской форме, — с таким же сарказмом ответил вербовщик.

— Чем же оказалась плоха форма? — сразу напрягся опытный контрразведчик. — Ведь выдавали совсем не новую, а поношенную и застиранную.

— В другой раз прикажите своим прачкам стирать старые вещи без хлорки, — дал дельный совет гауптман. — А ещё лучше, даже и без хозяйственного мыла, которым бродящим по лесам окруженцам совершенно негде разжиться. Ибо даже последующая недельная носка не сможет полностью отбить запах моющих средств.

— Неужели у партизан собаки столь хорошо обучены, что могут обнаруживать не только запах взрывчатых веществ? — кое–что слышал о дрессированных помощниках врага оберст.

— Натасканные парагвайскими специалистами псы, не только отличные помощники сапёров, но, как ищейки, способны взять любой след. Кстати, эти бестии чуют и запах, исходящий от испуганного человека, который внешне никак не проявляет свой страх.

— Только ли из–за дрессированных партизанских собак проваливаются наши агенты? — зло скривившись, спросил оберст, даже не подозревая, как был близок к истине, ибо на самом деле определением химического состава материалов занимался непосредственно командир партизанского отряда.

Но Хаусхофер, пожав плечами, назвал другие возможные факторы:

— Пришлым тяжело скрыться среди деревенских жителей, все знают соседей. Солдат, вышедших из окружения, проверяют поголовно. Кстати, ваши иностранные агенты очень слабо подготовлены в части освоения советских культурных кодов: не знают расхожих фраз из известных кинофильмов, а молодёжь даже не читала литературных произведений из школьной программы. Хотя некоторых партизаны разоблачали и по медицинским показателям: по материалу зубных пломб, других по характерным шрамам на теле.

— Среди деревенских нашёлся врач, способный определить почерк иностранного хирурга? — удивился оберст.

— У них имеется специалист, способный даже определить точное время, когда была нанесена рана и каким оружием, — усмехнувшись, огорчил гауптман. — Думаю, вашим агентам не удалось правдоподобно объяснить, как и где они получили боевые ранения. Шмель утверждает, что его заставили рассказывать даже о переломах и порезах, полученных более двух десятков лет назад.

— Профессиональные полевые агенты в работе без травм не обходятся, — признал очевидный факт оберст и раздражённо стукнул кулаком по столу. — Нам что же, непорочных дев теперь в партизанские болота бросать⁉ Ну, а как объяснить исчезновение в гиблой зоне групп фронтовой разведки? Или вы верите в басню про Цыганского барона, неприкаянно бродящего в ночи средь лесных дебрей?

— О парагвайском бароне поговорим отдельно, — потирая левой ладонью кончики пальцев правой перчатки, болезненно поморщился Хаусхофер. — Сигналы заброшенных групп враг мог засекать радиопеленгаторами. Затем в лесу их обнаруживали с помощью приборов ночного видения «лешие», окружали в темноте и уничтожали.

— Вы верите в леших? — пренебрежительно фыркнул немец.

— Шмель выяснил, что пограничные зоны патрулирует сотня молодых сибиряков–спортсменов, — спокойно дал пояснение пожилой гауптман. — Бойцы постоянно тренируются, отлично вооружены, экипированы маскировочными комбинезонами, перчатками и лицевыми масками. В составе групп имеются служебные собаки. Кстати, когда «лешие» крадутся по тёмному лесу, то обуваются в войлочные галоши, а на голову надевают специальные шапочки с огромными накладными ушами.

— Ушами? — брезгливо поморщился оберст.

— У партизан мало приборов ночного видения, ими пользуется лишь отряд особого назначения, а остальным «лешим» приходится в темноте рассчитывать лишь на слух.

— Постойте, гауптман, но ведь на краю гиблой зоны пропадали и разведгруппы, которые ещё не выходили на радиосвязь? — встрепенулся контрразведчик.