Птица-пересмешник - Даррелл Джеральд - Страница 22
- Предыдущая
- 22/54
- Следующая
во'ит: «Она такая лапочка, такая п'елесть, только зачем она мне всю подушку засмо'кала?» Жаль, конечно: такая п'елесть, такие к'асивые ог'омные глаза, но п'ишлось 'ассчитать, никуда не денешься. Что я, виновата, что у моих клиентов столь чувствительная нату'а? П'иходится с этим считаться п'и 'аз'аботке планов на будущее.
Между тем капитан Паппас допивал очередную кружку. Вид у него был торжествующий.
– Ну ладно! Ни твое, ни мое. Пусть будет двадцать фунтов, но ни пенсом меньше,— сказал капитан и хватил ладонью по столу.
– Идет,— сказала Кармен и в свою очередь шлепнула ладонью. Налив крохотную медную рюмку рома, она вы лила его в пустую кружку капитана.— Сделка состоялась,— изрекла она.
– Состоялась,— ответил капитан и рыгнул мягким, исполненным самоудовлетворения звуком, каким может рыгать только грек, сознающий свою победу.
– Что ж,— сказала Одри, допивая свою кружку.— Теперь, когда мы в полной уверенности, что доблестные бойцы охвачены всесторонней заботой, можем ехать.
– Ну что ты, милая? Но 'аз надо, значит, надо, я не гово'ю ни слова. Как вы смот'ите на то, чтобы в ближайшую пятницу пожаловать с вашим оча'овательным джентльменом ко мне на обед? У меня будет день 'ождения, и я уст'аиваю небольшую вече'инку. Ничего особенного — будет го'стка гостей, будем петь и пить. Капитан, вы п'инесете свой инст'умент, а, капитан?
– Конечно! Какой же вечер без хорошей греческой музыки! — сказал капитан.
– Охотно будем! — сказала Одри.
Юноша и девушка начали протискиваться к выходу сквозь пеструю толпу котов, собак, кроликов и морских свинок. Попугаи вразнобой пожелали им счастливого пути, и королевская карета тронулась в путь.
– Я в смятении,— сказал Питер.— Я думал, мое сердце навеки отдано Джу, а теперь, когда ты познакомила меня с Кармен, я понял, что девушка моей мечты — это именно она.
– Кармен вне конкуренции,— согласилась Одри.— И еще она — одна из самых добрых на острове. Если кому нужна помощь, она тут как тут. Несколько лет назад у нас была эпидемия ветряной оспы, так она и ее девушки сутками не отходили от больных, самоотверженно выхаживая их.
– Я бы сказал, что она упрямица, но в лучшем смысле слова… А теперь куда? — спросил Питер.
– Как куда? К дереву омбу. А потом отвезу тебя домой.
– Знаешь, мне очень хочется вернуться туда, наверх, и тщательно обследовать долины, прежде чем они уйдут под воду,— сказал Питер.— Как ты думаешь, их успели изучить?
– Сомневаюсь,— сказала Одри.— Единственный, кто туда добирается, это Друм.
– Это еще кто?
– Профессор, специально присланный из Англии министерством сельского хозяйства для комплексного изучения биологии Зенкали. Он-то и открыл важность бабочки амела. Теперь он пытается выяснить, где же размножается это таинственное насекомое, вот и шатается по всему острову из конца в конец. Шалый он, но молодчина.
– А если я приведу в порядок все свое туристическое снаряжение, поедешь со мной туда на уик-энд?
– Да,— сказала девушка после короткой паузы.— Весьма охотно.
– Ну, тогда я займусь подготовкой, и когда все будет в порядке, сообщу тебе,— сказал Питер. Затем он откинулся назад и неожиданно почувствовал себя наверху блаженства.
Полчаса спустя они катили по дороге, ведущей из долины реки Матакамы, и вскоре достигли окраины Дзаман-дзара, где находился Ботанический сад. Сад этот, заложенный еще голландцами, был не очень обширный, но содержался аккуратно и насчитывал множество растений из Азии и Африки. Деревья и кустарники были высажены рядами или группами и окружены водоемами с разноцветными водяными лилиями и папирусом. Посреди этой пышной экзотической растительности приютилась низенькая облупившаяся постройка, являвшаяся, как свидетельствовала табличка на входе, административным зданием Ботанического сада.
Одри постучала в дверь.
– Войдите! — пропищал голосок изнутри.
В комнате за письменным столом, заваленным папками с гербариями и грозящими обрушиться пирамидами статей, сидел толстенький человечек с лысой блестящей головой. Он носил самые большие очки, которые когда-либо видел Питер, а толщина стекол свидетельствовала о том, что степень остроты его зрения лишь немногим отличается от слепоты.
– А! Одри! Одри! Как я рад, что вы пришли! — пропищал человечек, выкатился из-за письменного стола и пожал ей руки.— Как приятно видеть вас. Чем могу служить?
Чтобы лучше видеть свою гостью, он приподнялся на цыпочки, при этом все его жирное тельце дрожало, а хитроумные очки блестели.
– Я не одна, доктор Мали Феллугона,— сказала Одри.— Со мной гость, его зовут Питер Флокс. Если можно, покажите ему дерево омбу.
– Рад, очень рад вас видеть,— пропищал человечек, пожимая руку Питеру.— Весьма польщен, весьма растроган! Конечно, конечно! Пойдемте скорее к омбу. Бедное дерево! Одно на всем белом свете! Оно так любит посетителей!
Услышав это, Питер загорелся. Человечек вооружился преогромным ключом, и, выйдя из конторы, вся троица отправилась по широкой, обсаженной королевскими пальмами дорожке.
– Вы не представляете, как это дерево ценит любой пустяк, который для него делаешь,— продолжал человечек.— Конечно, заботу и ласку любят все деревья, но это — особенно. Представляете, оно обожает музыку: как хорошо, что я умею играть на флейте. Первое, с чего я начинаю каждое утро,— играю одну-две мелодии, которые любит бедняжка омбу. Похоже, оно предпочитает Моцарта и особенно Вивальди, а Баха находит слишком сложным.
Доктор Феллугона повел гостей в тот угол сада, где было воздвигнуто сооружение, напоминающее гигантский вольер. Поверх мощного стального каркаса была натянута тонкая сетка, какую натягивают обыкновенно от комаров. Феллугона отпер дверь, и все трое ступили внутрь.
– Вот, мистер Флокс,— сказал Феллугона, словно стараясь сдержать рыдания.— Самое одинокое дерево на всем белом свете!
Дерево омбу выглядело весьма необычно. У него был могучий ствол футов десяти в вышину и около восьми в обхвате. От ствола отходили массивные разветвленные корни, похожие на когти какого-нибудь мифологического животного. Кора состояла из зеленых и серебряных слоев и была усеяна дырами и трещинами, словно гигантский кусок пемзы. С толстых переплетающихся коротких ветвей, на удивление одинаковой длины, как будто их кто-то нарочно подстриг, свисали небольшие лоснящиеся зеленые листья, по форме напоминающие наконечники стрел. Питер решил, что это дерево сходно с огромным зеленым пляжным зонтиком на толстенной ножке.
– Красота, не правда ли? — почтительным шепотом спросил Феллугона.
– Согласен,— сказал Питер, хотя в душе сознавал, что при взгляде на это дерево слово «красота» едва ли приходит в голову первым. Да, его нельзя было назвать «красивым» в общепринятом смысле. Зато под его шершавою корой почти физически ощущалось биение живого сердца, как у зверя или птицы. Юноша шагнул вперед и ласково провел ладонями по растрескавшейся и изрытой оспинами коре, теплой и грубоватой, будто шкура слона.
– Оно обожает, когда его гладят, чешут и делают ему массаж,— сказал Феллугона.— Кляну себя, что не имею возможности уделять ему столько времени, сколько оно заслуживает. Столько других забот по саду! Вот и приходит ся мне ограничиваться тремя-четырьмя визитами в день. Сознаю, что оно недополучает от меня интеллектуального стимула: эх, если б я мог приходить к нему чаще и обмениваться с ним мыслями!
– А почему вы держите его в этой клетке? — спросил Питер.
– От насекомых.— Эту фразу Феллугона произнес таким тоном, будто исторг проклятие, отчего его очки заблестели еще сильнее.— А то от них житья нет,— сказал он и поднял пухлый указательный палец.— Да, житья от них нет, дорогой мистер Флокс. Стоит только чуточку приоткрыть дверь, хоть на дюйм, хоть вот на такусенькую щелочку, как они тут же норовят ворваться внутрь и сожрать все
на свете! Хуже Чингисхана, хуже гуннов, хуже варваров! А что поделаешь? Как только была открыта польза бабочки амела для экономики, сразу последовал запрет на применение любых инсектицидов и руки у нас оказались связанными. Приходится щадить любую букашку-таракашку, любую козявку, ползает она или летает.
- Предыдущая
- 22/54
- Следующая
