Хозяин теней (СИ) - Демина Карина - Страница 10

Вот же ж.

Савка снова пришёл в ужас. Я же, вымещая раздражение, дверь эту пнул, сколько было силы, заодно уж прикидывая, где ночевать — в коровнике или на конюшне. Но, благо, не пришлось. Открыли.

Мрачный Фёдор, широко позёвывая, буркнул:

— Где шляешься? Завтра вон доложусь и всыпет тебе наша княгинюшка по первое… иди вон. Не перебуди…

Мы и пошли, благо недалеко.

Дортуар, в котором стояла Савкина койка, был первым от лестницы. И сама койка находилась почти у двери. А потому Савка, скинув ботинки, на цыпочках проскользнул в эту самую дверь. Разделся и нырнул под тонкое одеяльце.

Остальные спали.

Здесь вообще засыпали быстро. Ну да за учёбой и работой так уматывались, что сил на иное уже не оставалось. Вот и Савка глаза закрыл, готовый отключиться.

Не вышло.

Прохладно.

Это мы оба отметили. И я ещё подумал, что вроде бы как лето на дворе, а уже вон прохладно. В старых домах всегда так. Камень хранит свой холод. И если летом эта прохлада скорее приятна, то к осени всё изменится. А до осени немного осталось.

Дотяну ли?

Савка, унимая дрожь, вытянулся в кровати. Лёг на спину. Замер. И осторожно, стараясь лишний раз не ворочаться, чтоб не разбудить кого, перевернулся на бок. Панцирные сетки имели обыкновение безбожно скрипеть и постанывать. Не в этот раз.

Как-то вот…

Звуки исчезли. То есть сетка растягивалась под тяжестью тела, а звуки исчезли. И холод сделался более отчётливым.

И в целом что-то изменилось.

Рядом.

И что бы это ни было, оно представляло опасность.

— Вставай, — я сдёрнул Савку, который уже вознамерился уснуть. — Подъём, подъём. На том свете отоспишься. Так, тихонько… не делай резких движений. Просто открой глаза. Не отрывая голову от подушки.

Скрип.

Протяжный скрип открывающегося окна. И шипение, раздражённое такое, на самой грани слышимости. А может, и за гранью, потому что не раз и не два я убеждался, что Савкин слух куда острее обычного человеческого.

Дыхание сбивается.

— Тихо, — шепчу я. Вот никто-то до сих пор меня не слышал, а всё одно шепчу. — Давай… поворачивайся на другой бок. Так вот, будто сон плохой.

Потому что сейчас Савка лежал спиной к окну.

Он всхлипнул.

Но подчинился.

— Глаза не раскрывай полностью. Прищурься и сквозь ресницы…

Всему его учить надо. Но справляется.

Окно приоткрыто.

Странно.

Неправильно.

Окна в приюте, те, которые не были заколочены изначально, запирались. И массивная щеколда уж точно не сама собой сдвинулась. Она тугая. И Фёдор, запирая окна на ночь, всегда матерится на эту тугость. Но ведь сдвинулась. И ветер жадно то засасывал белую тряпку занавески, то выплевывал её, заставляя вспучиваться пузырём.

Как такое пропустили?

Щеколды проверялись перед сном и дважды. Мне это ещё казалось такой от начальственной блажью, но…

Черное пятно протянулось по подоконнику, превращаясь в тощую длинную конечность. Савка даже моргнул, но тут же опомнился и поспешно задышал, изображая сон. Актёр из него был так себе, но…

— Что за хрень? — спросил я, поскольку тощая лапа с подоконника не убралась. Она становилась то короче и толще, то вытягивалась в нить, постоянно меняя местоположение, точно пытаясь нащупать что-то на этой вот белесой глади.

— Тень, — шепотом ответил Савка. — Отец… рассказывал.

— А чего ей надо?

— Н-не знаю… — он вдруг вспомнил, что очень боится этих теней и поспешно зарылся в подушку лицом. Э нет, так не пойдёт.

Если эта тварь опасна, то выпускать её из виду нельзя.

На помощь звать?

Кричать?

Кому?

Фёдору? А он поможет?

Меж тем шипение раздалось снова, заставив Савку слегка повернуть голову.

— Она… нашла ход.

Тень протянулась сквозь подоконник, такой длинной чернильной нитью, на конце которой набухла капля. Да что оно вообще такое?

Капля сорвалась и беззвучно шмякнулась на пол, чтобы вспучиться существом…

Созданием?

Тварью?

Как назвать это вот… неестественно-тонкие конечности кое-как удерживали тело, плоское, покрытое чешуйчатым панцирем. Из передней части высовывался пучок то ли щупалец, то ли брызг тьмы, которые шарили, пытаясь нащупать что-то, одной Тени понятное. Но вот нащупали. И издав тонкий скрежещущий звук, в котором мне почудилась радость, Тень сделала неуверенный шажок. Один.

Второй.

— Как их убить? — поинтересовался я, уже сообразив, куда она направляется.

К кому.

Очень уж характерной была траектория.

— Т-тени? Обычный человек… если только молитвой… чтоб только с верой читать.

А я-то удивлялся тому, как здесь все верят.

Если молитва от подобной херни защищает, то поневоле уверуешь.

— Только мы молиться не можем… мы же ж не крещеные…

— Ещё как?

Не может такого быть, чтобы способов не было. Люди, они всегда способы находят. А Тень приближалась. Причём шла она, словно перетекая с одного места в другое.

— С-серебро ещё… особенно, намоленное или освящённое… мощи… иконы…

Иконы имелись. Над дверью.

Над каждым окном.

Проклятье… дверь близко, но не настолько. Да и как знать, не повлияет ли на чудотворную мощь иконы прикосновение некрещёного Савки. А шанс у нас будет лишь один.

Я это задницей чуял.

Ну и всем накопленным жизненным опытом.

— А Охотники как?

— С-силой… у них сила… скверны… они силу у теней забирают. Пьют…

А вот это больше подходит. Если Савка потенциальный Охотник, то… то как-то должен тварь одолеть.

— Как?

— Н-не знаю.

А теперь мы ощутили и запах. Такой вот… кладбища. Сырой земли. Разрытой могилы. Смерти во всём её многообразии, в том, где и дым, и смрад, и боль, и слёзы. Тоска, которую не передать словами. Она нахлынула следом, вдавливая в кровать.

Выбивая остатки воздуха.

И желания жить.

Тихо заскулил Савка, давясь слезами.

Нет уж.

Нельзя поддаваться. И даже могила — это ещё не повод. Я знаю. Случалось стоять на краю. Но ничего, живой.

Так что дышать.

И Савку я потеснил. Во второй раз получилось даже легче. А потому заставил его сесть. Тень была рядом. Она нависала над кроватью, растянувшись облаком дыма, в котором смутно угадывался силуэт твари… что-то омерзительное.

Паучье.

И столкнувшись с ней взглядом, я ощутил, что она тоже смотрит.

Нет, не так.

Смотрит.

На меня.

В меня.

И видит.

Всего видит, каков я есть. Со всем дерьмом. С землёй, что жирными комьями вываливалась сквозь пальцы, с темной жижей, стекающей в рукава. Со вкусом крови во рту и выбитыми зубами. С яростью, что накрывает с головой, заставляя сжимать чьё-то горло…

Да.

Знаю.

Без тебя знаю, тварь. Никогда не обманывался. Царствие небесное — не для таких, как я, но мальчишку не отдам. И как когда-то давно тянусь, понимая, что ни хрена не получится, только… плевать. Главное — добраться.

До горла.

Шеи…

И пальцы сводит судорогой от холода. На горле. На призрачном горле твари, которая вполне себе материальна. Осознав это, я улыбаюсь. Гляжу в выпуклые её фасеточные глаза и улыбаюсь.

Сдохнем.

Вдвоём.

И она, осознав это, визжит. Громко. Надрывно. Пытаясь вырваться. За спиной её раскрываются полупрозрачные крылья, которые колотят по рукам, по лицу. Вполне себе ощутимо. Только мы с Савкой крепче сжимаем руки.

Мир вокруг выцветает, становится серым, что карандашный набросок.

И тут, в нём, мы снова получаем возможность видеть.

Вот только разглядывать некого.

Ну, кроме твари.

Я стискиваю руку, жалея, что детские слабы. Но и они сминают панцирь. Внутри твари что-то хрустит, и влажный этот звук заставляет Савку содрогнуться. Он сжимает зубы.

И тянем тварь.

Она вязкая. И слабо подёргивается ещё. Когти на лапах вспарывают кожу. Кровь в этом карандашном мире чёрная. Она выползает, обвивая запястье тонкими нитями, и собирается в капли.