Улей (ЛП) - Каррэн Тим - Страница 25

Хейс думал, что все это похоже на какой-то огромный и отвратительный череп инопланетянина, сочлененный и ухмыляющийся, пробитый отверстиями и узкими щелями.

Но общий эффект заставил его осознать, как далеко он был от дома и насколько они были одиноки. В месте столь далеком и отдаленном, месте эха, призраков и потерянных голосов. Место, где никогда не всходило солнце и не утихал холод.

Нет, даже для Паркса теперь не было ничего, кроме принятия. Полного, абсолютного принятия того, что они теперь знали, и всего того, чего они не знали. Ни один человеческий мозг не мог бы представить себе такой город. Совершенно безумная геометрия этого места вызывала желание излить свой разум одним раздирающим и влажным криком.

Гидробот неуклонно поднимался уже почти час и сообщил им, что поднялся на высоту более пятисот футов, но только сейчас они достигли вершины города. Сверху это выглядело как лабиринт, густой лес мертвых деревьев... все шпили, шахты и того, что выглядело как пересекающиеся шпили тысячи церквей. Все это, казалось, было связано паутиной нитей, как веревками. Хейс заметил что-то вроде горгулий, сидящих возле вершин на плоских, покачивающихся площадках. Но это были не горгульи как таковые, а покрытые слизью существа, похожие на огромных рогатых кузнечиков со слишком большим количеством конечностей. Что-то в них заставило его задержать дыхание.

Но, возможно, ему показалось.

Возможно, это была игра света или тьмы, ведь все было затемнено и покрыто колониями полипов, горгонариями, плетевыми кораллами и гофрированными спиралями мшанок.

Гидробот висел над вершиной города, на расстоянии плевка от переплетения скелетообразных шпилей. Он завис, видимо чем-то заинтересовавшись. Хейс и остальные не сразу поняли, что это было. Но Хейс мог это чувствовать. Чувствовать, что приближается что-то ужасное и подавляющее, что-то, что сокрушило его и высосало сок из его души. О да, оно приближалось, оно приближалось прямо сейчас. Хейс почувствовал слабость и головокружение, как будто его внутренности разъедал грипп. А в голове у него было тихое, постоянное гудение, словно линии высоковольтной электропередачи в середине лета или работающий трансформатор на низком напряжении.

"Что это за фигня?"

Кто-то сказал это, и никто, похоже, не знал, кто. Все они пялились в экран, на то, что гидробот отслеживал задолго до того, как это стало видимым. Вот только это было не оно, а они. Их видели все в кабине... эти обтекаемые, цилиндрические формы, которые выглядели невозможными и неуклюжими, когда лежали на анатомическом столе, но здесь, внизу, они были плавными, свободными и быстро движущимися. Они поднялись над городом, словно рой летучих мышей-вампиров, пришедших осушить мир. Скользя вверх и вперед, заполняя эфир над городом, их тела пульсировали, когда они неслись вперед, выбрасывая воду, как кальмары и осьминоги, легко передвигаясь с помощью огромных распростертых плавниковых крыльев.

Хейсу казалось, что он потеряет сознание или его вырвет, а может быть все сразу. Живые, дорогой Христос, они были живые. Старцы. И что еще хуже, то, что он видел, этот рой, поднимающийся, как саранча, было именно тем образом, который он получил от разума Линда.

Определенно.

Существа появились, невероятно непристойные, в том, как они раздувались и сужались от своего ублюдочного движения. Не было никаких сомнений в том, что их привлекало.

Когда они оказались на расстоянии примерно двадцати футов, экран замерцал и потемнел. На секунду или две все застыли в потрясенном молчании, не зная, что сказать и что сделать.

Паркс начал стучать по клавиатуре. "Мертв, - сказал он, - мертв. Первичный и вторичный криоботы потеряли связь с гидроботом. Думаю, он офлайн".

"Слава богам", - подумал Хейс, чувствуя себя оцепенелым и неуклюжим. Он был рад. Если бы ему пришлось увидеть этих существ ближе, он бы сошел с ума. Если бы эти шаровидные красные глаза заполнили экран, они бы стёрли ему мозги, и он не думал, что это преувеличение.

"Они все еще там, все еще активны, - сказал он, почти бормоча, - все эти миллионы лет они ждали там внизу... ждали нас".

Паркс встал, в его глазах пылало что-то вроде ярости. Он направился к Хейсу, и Гандри пришлось помешать ему перелезть через него и, возможно, растоптать его в процессе. "Ты не можешь этого знать! - сказал он, слюни лентой свисали с его нижней губы. - Ты никак не можешь этого знать! Тебе мерещится, выдумываешь их и ведешь себя как испуганный маленький мальчик!"

Хейс засмеялся и прошел мимо него, ужасно желая свернуться калачиком где-нибудь в темном углу. "Вы правильно поняли, док, потому что я боюсь. И я думаю, что вы тоже. Мы все, и у нас есть чертовски веская причина для этого".

22

Конечно, Элейн Шарки была железной. Все жесткие края и режущие углы достаточно острые, чтобы перерезать тебе горло, если ты подошел слишком близко, но, когда она была с Хейсом? Возможно, топленое масло, что-то мягкое, теплое и жидкое, и они оба знали это, и дошло до того, что они даже не притворялись что это не так. Возможно, для других мужчин ее глаза были сверкающими и холодными, голубые бриллианты в глубокой заморозке, а ее стиснутые губы были твердыми и горькими. Но для Хейса все было совершенно по-другому. Это был рот, страстный, желающий и чувствующий. Да, между ними была связь, электрическая и реальная, и это была тайна, которую они жаждали. Что вовсе не было секретом для всех.

Когда он закончил рассказывать ей свою историю, он просто сказал: - Я видел их, док... Элейн, я их видел. Они там, внизу, уже миллионы лет, размножаются, живут и ждут в этой теплой тьме. Ожидают нас... я знаю, что они ожидали нас. Это не имеет смысла, а может быть, и имеет, но я знаю, что это правда. Господи, я знаю, что это правда.

- Хотела бы я действительно думать, что ты все это выдумал, - это все, что она смогла сказать.

- Я тоже. Но мы все видели тот город, тех существ там. Боже.

Он сделал паузу, пытаясь восстановить дыхание, как он пытался с тех пор, как увидел их. Пытался отдышаться и пытался выровнять свой мир, прежде чем он зайдет слишком далеко и не свалит его на задницу.

- Хотя все это записано на пленку. Подожди, пока ЛаХьюн не наложит на нее свои лапы... у нас будет такое отключение, как никогда раньше. Могу поспорить, он даже никому не позволит это увидеть.

Шарки обеспечила его виски и ласковыми словами, подставила плечо, на которое можно опереться. Этого было достаточно. Этого должно было быть достаточно. Они были в ее комнате, сидели на кровати, и, может быть, это было лучшее место из возможных, а может быть, и худшее. Ибо то, что последовало дальше, было результатом химии. Позже они не могли сказать, кто начал. Это просто произошло. Они слились и потерялись в тепле и необходимости акта. Прелюдия была рассказом истории Хейса, никаких сладких пустяков, только огромная и всепоглощающая чернота, которую нужно было скрыть, нужно было где-то спрятать, и так оно и случилось. Как страх или скорбь, воздействие того, что, как они знали, было правдой, и того, что они предполагали, тоже оказалось правдой, бросило их в объятия друг друга, и связь стала целостной, потенциальная энергия стала кинетической, и сила стала реальной. Прелюдия закончилась, был акт, было движение, и дыхание, и стоны, и горячая кожа, и переплетенные конечности, и исход тепла, и, возможно, сердца коснулись и наполнились. Все, что Хейс мог вспомнить позже, это то, что он никогда не чувствовал себя таким сильным или таким слабым. Когда он был внутри Элейн Шарки, и она обнимала его, ее глаза светились лазурным пламенем, он никогда не чувствовал себя настолько живым и совершенно чистым.

Он знал, что было волнительно спать с женой другого мужчины. Незаконные острые ощущения, табу. Но это было далеко за пределами этого. Голод рос уже несколько недель, и это было лишь вопросом времени, когда зверь покажет зубы и наполнит брюхо. А потом, впоследствии, нега, тайна и память, которую они разделяли и хранили глубоко внутри себя в особом месте, которого другие руки не могли коснуться или надеяться запятнать. Это было их и только их, и этого было достаточно. Это было все и вся, и об этом не говорилось. Они не могли выразить это словами, как не могли держать души друг друга в ладонях. И в этом была вся красота: острые ощущения, радость и волшебство.