Ордо Юниус - Блэк Анхель - Страница 16

– Написать книгу и запустить ею в тебя. – Кейран ткнул пальцем в него, начиная полыхать от раздражения.

– Вы отвратительно себя ведете.

– Не отвратительней, чем твой вкус в одежде.

Фергус не выдержал, проворачивая нож в пальцах так, словно это был кинжал, втыкая в стол. Он подался вперед, едва сдерживаясь, чтобы не запустить этот нож прямо Кейрану в лицо. Вкус в одежде – это то, на что такие, как Кейран, даже посягать не смели, и прощать это Грех не собирался.

Монтгомери не вздрогнул, но заметно напрягся от резкой смены обстановки. Фергус видел, как за круглыми стеклами очков дрогнули его зрачки. Он немного, но напугался.

Вперед вышел Грей, крепко сжимая пальцами набалдашник трости.

– Фергус. Положи нож для масла на место и не порть столешницу.

Грех послушно вытащил нож, поглаживая пальцами небольшой надрез в дереве.

– Клянусь, Монтгомери, когда-нибудь я отрежу ваш гнусный язык! Как только Йель это выносит? – прошипел Фергус.

– Миэ на мой язык не жаловался.

– Хватит. – Грей посмотрел на Кейрана. – Не хочу ничего знать об этом. Я просил не провоцировать Фергуса.

– А, то есть сомнения в его адекватности есть? – тут же накинулся Кейран.

– У меня скоро будут сомнения в вашей. Хватит устраивать этот цирк. Я мечтал оказаться в своей квартире в тишине и покое. Если вы пришли нарушать это, то я попрошу вас уйти, – холодно отчеканил Грей. – Мне вашей ругани до приезда в Тэйлию хватило.

– Мои извинения, – через силу процедил Кейран. Фергус интуитивно понял, что извинился он только перед Греем, и раздраженно фыркнул, возвращаясь к своему занятию. Ему было плевать, что о нем думал вечно недовольный Монтгомери, пока тот хорошо относился к Мастеру Грейдену. Нет, прощать слова про вкус в одежде он не будет, потому что это все же святое, но в остальном пусть хоть как называет. Фергусу было все равно.

Перегнет палку – получит этой самой палкой в ответ. Фергус не мог похвастаться ангельским терпением.

Чайник с шумом выпустил струю пара, и Фергус поспешно выключил конфорку.

– Так что вы хотели? – спросил Грей.

– Его высочество и Вальтар хотели бы кое-что обсудить, раз теперь у нас общее дело.

– О, вы смотрите, как быстро вливаетесь в работу, – не забыл уколоть Грейден.

– Какой ты злопамятный.

– Ну что вы, вовсе нет.

Фергус стоял спиной, наливая чай, но даже так чувствовал, как краснеет Кейран, не находя, чем возразить. Мастер Грейден еле слышно вздохнул, и Фергус услышал его тихие шаги с перестуком трости.

– Присаживайтесь. Расскажете, что узнали.

Было уже поздно, когда Альбрехт Диспар вернулся в свою комнату, плотно закрыв дверь на замок. Мужчина бывал здесь так редко, что покои казались ему чужими. С раннего утра он занимался делами поместья или пропадал в дальних комнатах западного крыла, оборудованных под мастерскую. Восстановление механизмов после Инкурсии – былого богатства Тэйлии и результатов труда его гениальной персоны – было самым важным для Альбрехта. Его манили новые идеи, которые словно витали в воздухе и их можно было ухватить руками – его гениальными руками – и воплотить в реальность. Только последние годы изобретатель чувствовал, что смысл жизни вывернули наизнанку.

Альбрехт подошел к прикроватной тумбочке, расстегнул запонки и ослабил платок на шее. Руками растрепал идеально уложенные волосы, которые даже к вечеру не потеряли свой вид. Он посмотрел на шершавые пальцы со следами въевшегося машинного масла и вскинул взор к потолку:

– Слишком много ты на меня взвалил… – выдохнул Альбрехт, обращаясь к кому-то невидимому или к самому себе.

Проследовав к большому платяному шкафу, встроенному в стену, мужчина распахнул дверцы, раздвинул руками висящую одежду и отыскал у дальней стенки небольшой рычажок. Изобретатель потянул его на себя и, услышав глухой щелчок, толкнул ладонью стенку, а затем отодвинул, открывая проход в темноту. Забраться в шкаф было тяжело для мужчины его комплекции, но он проделал это, закрыв за собой дверцы и поставив стенку на место: он снова мог открыть ее другим рычажком с этой стороны.

Из кармана брюк Альбрехт достал круглое устройство в металлической оправе размером с небольшое яблоко. Нащупав кнопку на гладкой поверхности, мужчина нажал на нее. Металлическая оправа с жужжащим звуком разошлась в стороны, выпуская на свободу свет, исходящий от кристально чистого циболита. Одно из самых любимых изобретений Альбрехта – личный фонарик, стоящий целое состояние, но незаменимый в его работе. Свет от циболита способен распространяться повсюду, освещая даже самые мелкие и потаенные отверстия, что было очень ценно при создании механизмов. Это изобретение он придумал еще в годы учебы в университете и назвал «Малум».

Прибор осветил перед собой маленький коридор с каменными ступеньками, ведущими вниз. Здесь едва мог пройти один человек, и изобретатель, испытывая дискомфорт от давящих стен, поспешил спуститься. На стенах были начертаны пентаграммы. Если бы на них взглянул Мастер, то без труда опознал бы отпугивающие существ и духов знаки. Никто из живущих в Севернолесье существ, даже сам Вальтар, не мог найти это место.

Альбрехт Диспар бывал здесь еще ребенком и знал про тайную комнату, поэтому выбрал именно ее своей спальней, хоть все и удивились, почему мужчина решил ночевать так далеко от мастерской. Ему очень повезло, что Йохим об этом ничего не знал и в детстве они с братьями и сестрами здесь не играли.

Пройдя по ступенькам, изобретатель оказался в небольшой комнате. Она была абсолютно пустой: из мебели присутствовали только книжный шкаф и низенький столик, уставленный блюдами с подношениями, плоскими подсвечниками и курильницами с благовониями. Перед столом в выдолбленной в камне нише с распростертыми по сторонам шестью руками улыбался Мирза. Украшения на его мраморной груди, бедрах, руках и голове светились чистым серебром, губы изогнулись в благосклонной улыбке. Чуть ниже, прямо под ногами статуи, стояло прислоненное к стене зеркало в серебряной оправе.

Изобретатель зажег свечи и благовония у алтаря, присел перед зеркалом и закрыл глаза, очищая голову от мыслей. Альбрехт старался успокоить внутренний диалог, слушая тихое потрескивание пламени свечей. Комнатку наполнил аромат парафина и цветов аканта, символа Божества Искусства.

Вдруг Альбрехт снова ощутил себя четырнадцатилетним подростком, делающим подношение одному из Божественных Братьев. Будто наяву он чувствовал солнечный свет, бьющий сквозь цветные стекла витражей в храме Мирзы, запах вытяжки из цветов аканта, ловил блики на гладкой серебряной поверхности статуи и вслушивался так сильно, что звуки внешнего мира перестали для него существовать. В тот момент мальчик искал вдохновения для своих первых серьезных изобретений и открытий, преисполненный желания изменить мир к лучшему. Когда голос Божества прозвучал в его голове, Альбрехт Диспар сперва подумал, что сам себе его придумал. Мальчик вглядывался в лицо статуи, широко распахнув серые глаза от удивления и благоговения. Он почти физически ощущал, как тонкая серебристая нить тянулась из груди статуи и проникала в середину его лба.

– Вместе мы изменим этот мир, Альбрехт. Ты и я, моя воля.

Тот день стал самым важным для изобретателя. Однако он не осмелился рассказать о разговоре с Божеством ни отцу, ни брату, бережно оберегая свою тайну всю жизнь.

С тех пор минул не один десяток лет. Трепет и благоговение смешались с горечью и сомнениями, подогреваемые на углях веры, но мужчина шел за своим покровителем, несмотря ни на что.

– Да восславится в звездах твой лик, Мирза, – прошептал изобретатель.

Комнатку огласил тихий звон, затем зеркальная гладь пошла волнами, и небесно-синие глаза посмотрели на Альбрехта с добротой и любовью. Он смотрел так каждый раз…

– Да осветят звезды твой путь, мое дитя.

Голос Мирзы всегда был текуч, словно чистейший ручей. Когда он смотрел прямо, когда улыбался, протягивал руки в открытом жесте, все это напоминало сияние луны в темную ночь и россыпь Звездного пути по черноте неба.